Все друзья делают это (СИ) - Ручей Наталья

— Потому… — уже не шепот, а практически выдох, подтолкнувший мое любопытство справиться с секундным сомнением.

Ну вот.

Шагнула.

И оказалась в добровольном плену, когда по бокам от меня сильные икры — тут же мягко сомкнулись, не позволяя одуматься. А напротив — смешинки в карих глазах и губы. Невольно качнулась вперед. Одумалась и качнулась обратно. У меня было такое состояние, словно я сама бросилась в воду, думая, что умею плавать, — и начинаю тонуть, потому что пока единственное, чему научилась — это махать руками. Да и то невпопад.

Но самое странное, что мне нравилось это чувство — когда медленно погружаешься, и все тело охватывают то прохладные, то теплые воды, хотя потом все больше горячие…

— Никит… — изумленная реакцией на него, я испуганно прижала ладони к горящим щекам.

А он посмотрел так серьезно и понимающе, что вместо того, чтобы выбраться из странной воды на берег, я поняла, что добровольно шагнула вперед.

Приподняв мое лицо, Никита заправил влажную прядь мне за ухо.

Все так же серьезно.

И молча.

И близко.

Нервно сглотнув, задержалась взглядом на карих глазах. Глаза — это ведь куда безопасней, чем губы.

И вдруг пришло понимание, что конкретно эти глаза, вернее, что только глаза Никиты, — они для меня опасны. Они притягивают, манят, и, кажется, обещают столько, что мне становится страшно. Страшно и согласиться, и отказаться.

И я медлю. Стою в потоках бурлящей воды, чувствую, как обминают меня пузырьки и боюсь посмотреть на них, боюсь, потому что могу потерять равновесие и упасть. А ведь внизу могут быть камни, а не мягкий песок.

Стало трудно дышать. Глаза заболели от того, что я боялась моргнуть, боялась закрыть их и погрузиться.

Дальше… меня пугало, что дальше… все слишком зыбко, а я…

Схватилась рукой за предплечье мужчины. Прижалась лбом к его прохладной футболке. Притихла, выравнивая дыхание. Знала, что зря, что если он расценит это иначе, то все, я сорвусь, а потом…

— Мне надо уйти, — услышала голос Никиты.

И я не знаю, что на меня накатило. Мне было стыдно, неловко и непонятно, но, наверное, слишком жарко, чтобы что-то там понимать. Я схватила синюю ткань футболки Никиты, зажала ее в ладони и упрямо качнула головой, когда мужчина попытался соскочить с подоконника.

— Нет, — сказала вслух, когда он не понял и повторил попытку от меня ускользнуть.

— Надо, Ань, надо, — выдохнул он устало, но когда приподнял мое лицо, весело усмехнулся и подмигнул. — Надо переодеться перед встречей с невестами, не находишь?

— Ничего подобного не находила, — огрызнулась я, поняла, что ляпнула что-то не то и не так, и потому отпустила его. — Иди. Ты свободен.

Отвесив мне шутливую благодарность, он соскочил с подоконника, к которому теперь прислонилась я. Зеленая трава, зеленые деревья, желтое солнце, пристававшее к зелени, какие-то люди внизу…

Я слышала уверенные шаги за спиной. Понимала, что Никита уже подошел к двери. Понимала, что мне надо бы обернуться и ответить ему что-то шутливое. Но я не могла. Не хотела. К тому же, полотенце впитало в себя влагу и слегка раздражало.

Услышала, как повернулась ручка двери, и уже нацепила на лицо кое-какую улыбку, и слегка повернула голову, готовая обернуться.

— А может, и не свободен, — услышав голос Никиты, я затаила дыхание, понимая, что услышу окончание фразы, которую он не закончил. — И, может, мою руку и сердце уже поздно спасать, страусеныш.

Сердце удивленно застучало сначала в груди, потом глухо — в ушах. Ноги ослабели и задрожали. Проглотив нервный ком, я медленно обернулась. Как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, как Никита открыл дверь и небрежно обронил, стоя ко мне спиной:

— Сегодня у тебя будет много времени для Филиппа.

А потом он просто вышел и плотно закрыл дверь в мою комнату, его шаги поглотил дом и приготовления к пикнику, а на отлив приземлилась огромная черная ворона и, посмотрев на меня черными глазами, пораженно каркнула:

— Ка-арр?! — и повторила для тех, кто не понял ее возмущения. — Каа-рр-р!

— Сама дура, — огрызнулась я. понятия не имя, как общаются страусы, но надеясь, что птичка тоже поймет все как надо.

Сверкнув недовольно глазами, птица расправила крылья и молча улетела к своим сестрам и братьям. Понятливая птичка. В отличие от меня.

Я же совершенно не понимала, что происходит — со мной, с Никитой. И наша странная реакция друг на друга… И его эмоциональные «па» — то обещает дикие танцы, то, ускользает, как белый лебедь в балете — быстро, легко и непринужденно. Да и я приехала, чтобы увидеться с Филиппом, попытаться хотя бы заинтересовать его, а сама вчера упустила, а сегодня еще даже не видела. И…

Заметалась по комнате — отбросив полотенце, надела легкие джинсы, блузу с глубоким вырезом. Сделала легкий макияж. Зачем-то обула босоножки, хотя полы в доме были теплыми, и уж в комнате можно было дать отдохнуть своим стопам. Попыталась уложить волосы как-то замысловато и интересно, но передумала и оставила просто распущенными.

И только после всего, подойдя к зеркалу и всмотревшись в свои глаза, которые смотрели строго и чуть испуганно, я смогла не только допустить ту мысль, которая крутилась и пыталась укорениться в моем сознании, но и произнести это вслух.

— Меня не тянет к нему.

Я видела, как мое отражение изумленно моргнуло, глаза распахнулись, словно пытаясь взглянуть на мир как-то по-новому. И самое интересное — внутри меня ничего даже не возмутилось. Не дрогнуло. Не проявило протеста. Наоборот, стало тихо и как-то прохладно, будто кто-то разлил на сердце настойку с успокоительной мятой.

Какое-то время я находилась в прострации, а потом взяла телефон, без удивления отметила, что, несмотря на то, что не носила его с собой по коттеджу, а оставила в сумочке, меня никто не разыскивал. Уже набрала номер мамы, но передумала — выходные, она с семьей, не хотелось мешать. Долго смотрела на номер отца, но тоже не набрала — не знала, что говорить.

И вдруг телефон завибрировал, а на экране высветилась веселая рожица Веселкиной, показывающая язык.

— Не помешала? — спросила она вместо приветствия.

— Нет, — ответила я, — пикник еще даже не начался.

— Нет? — повторила она и, помолчав немного, снова поинтересовалась, причем я чувствовала по голосу — ее буквально распирает от нетерпения, но вопрос был самым обычным. — А что-нибудь интересное началось?

— Костер для шашлыка развели, — отчиталась я. — Но мясом пока не пахнет. Гостей пока тоже нет.

— Н-да… — загрустила Веселкина. — А как Никита? Что нового у него? Есть хоть у него что-нибудь новое? А, может, у вас обоих? Или все оказалось зря?

И вот то ли претензия мне послышалась в голосе Веселкиной, то ли скрытый намек, то ли вопросы оказались попросту неуместными, но я почувствовала, как вспыхнуло мое раздражение.

— Слушай, — попыталась его приглушить, но понимала, что получалось скверно, а точнее никак. — Для человека, который слишком занят своей личной жизнью, ты слишком глубоко пытаешься влезть в чужую!

— Это потому, — не осталась в долгу Веселкина, — что я имею представление о том, что такое личная жизнь! А еще, возможно, это покажется странным, но мне не все равно, что у тебя ее нет!

Я хотела успеть, но Веселкина нажала на отбой первой. Пыхтя обиженным ежиком, я проследила за тем, как ее фотография исчезла с экрана, сделав его снова обычным черным.

И чего она пристала ко мне?

Тут и так… без нее…

Какое ей дело?!

И эти вопросы…

А потом я остыла и, почувствовав укол совести, стала набирать номер Веселкиной, но зависла, рассматривая ее фотографию. Это я ее сделала. Была зима, я тогда вернулась с работы сильно уставшая, замерзшая, и пока шла, мечтала, что приду и сразу залезу в горячую ванну.

А оказалось, что она уже занята.

Веселкина плескалась около часа, а я все это время сидела на кухне, в зимней одежде и ждала, когда она выйдет. Не знаю, почему не разделась. Наверное, сильно злилась и не осознавала, что в доме уже нет снега и холода. И когда я увидела, как соседка по квартире выходит довольная, розовощекая и, не подозревая о моем настроении, показывает мне довольный язык, запечатлела это на телефон и мстительно поставила на звонок от нее.