Господин директор (СИ) - о’Лик Франсуаза

Блять.

Идиот.

Я шагнул к англичанке аккуратно и тихо спросил:

— Что с тобой?

Одновременно с этим я погладил её щеку, успокаивая. Второй рукой осторожно размотал цепь. Стриптизерша взглянула на меня, как, должно быть, смотрел капитан «Титаника» в последние минуты над водой, — с горьким отчаянием и с полнейшей безысходностью. Руки её безвольно упали вниз, и она просто повалилась назад на стену. Потом она всхлипнула, прикрыла лицо руками и разрыдалась, съезжая спиной по стене вниз. Я кинулся к ней — притянул к себе, обнял. Она всхлипывая, послала меня к черту, но я не ушёл. Так и прижимал ее к себе, а она плакала у меня на груди. Я гладил ей волосы, шептал успокаивающие слова и никак не мог понять, что же случилось. Ведь не на цепи же она так отреагировала! Что-то произошло. И судя по её словам, сначала ей помог Егор, а потом случилось ещё что-то, когда никто не помог. Что? Кто посмел обидеть мою стриптизершу? Мне хотелось скорее добраться до ответов, но она продолжала плакать, а я продолжал шептать ей совсем не вопросы из головы.

Когда она успокоилась и затихла, мы ещё какое-то время так и сидели, обнявшись на полу. Наконец она отстранилась и, размазывая остатки туши по щекам, сказала:

— Извини. Нервы ни к черту.

— Что случилось? — кажется, в тысячный раз спросил я.

Вместо ответа она отмахнулась:

— Дерьмо случилось. Не бери в голову.

Я вздохнул. Похоже, чтобы выведать хоть что-то придётся и самому раскрыться немного:

— Конец октября всегда такой.

— Что? — переспросила она.

— Впереди последняя неделя октября, — пояснил я. — Перед первыми каникулами почему-то всегда адская напряжёнка по всем вопросам. Всё идёт через задницу. Все каникулы потом приходится разгребать.

— Последняя неделя октября, — пробормотала стриптизерша.

Она вообще слушала, о чем я говорил, или пропустила всё мимо ушей?

— 31 октября выпадает на пятницу? — спросила она.

— Не знаю, — я пожал плечами и прикинул даты. — Вроде да.

— В школе раньше праздновали Хэллоуин? — в её глазах вдруг зажегся огонёк.

— Нет, а что? Хочешь переодеться во что-то страшное? — усмехнулся я.

— Посмотрим, — на ее лице заиграла несмелая улыбка.

Я с облегчением выдохнул. Кажется, стриптизерша пришла в себя. А то от её плача мне самому хотелось удавиться.

— Я бы поддержал тебя в плане страшного костюма, но, боюсь, тогда вся школа будет в ужасе, — усмехнулся я.

— Она и так в ужасе каждый раз, когда ты хмурый по коридорам идёшь.

— Верно. Все в ужасе, кроме тебя, — я поднял руками ее подбородок и заглянул в глаза. — Тебя пугает нечто другое. Что?

На секунду в глазах стриптизерши промелькнул страх, будто вырвавшийся из темницы. Но она быстро загнала его обратно и нацепила маску соблазнительницы — бросила на меня взгляд из-под опущенных ресниц и облизнула свои губки.

— Меня пугает, — проговорила она низким тихим голосом. — Когда господин директор превращается в заботливого друга.

Я молча смотрел на нее. Стриптизерша вновь взялась играть свою роль. Сделала вид, будто ничего не было, и принялась отвлекать меня от своих проблем. Почему она не хотела говорить? Как бы мне ни хотелось всё узнать, я понимал, что сейчас она не расколется. Возможно, оставь я её в цепях, она бы рассказала. Только я бы стал гребанным ублюдком в ее глазах после подобного. И в своих глазах тоже.

Мне не нравились тайны стриптизерши, но и вариантов у меня других не было. Я должен был подождать. Со временем она расскажет мне всё.

Ну, а пока…

— Давай-ка сделаем пару снимков, — сказал я.

Варвара

Меня жестко колотило, но мне не привыкать играть роль в таком состоянии. Я опёрлась руками о станок, выгнулась и кокетливо посмотрела через плечо в объектив.

Приглашение Егора я хотела проигнорировать ровно до того момента, как ко мне пришли гости… Отец был не один, с ним пришёл какой-то бритоголовый тип, которого я раньше не видела. Наверно, охранник. Он смотрел на меня плотоядно, но мне было плевать. Не он первый.

— Как дела, перышко? — спросил отец, не сняв обувь и проходя сразу в зал.

Бритоголовый прошел за ним, обдав меня вязким запахом табака.

— Что тебе нужно? — грубо спросила я, провожая их обоих взглядом, полным ненависти.

Мой отец — не тот человек, с которым стоит распинаться и вести светские беседы о погоде и знакомых.

— Ты знаешь, — он почти осязаемо хлестнул меня взглядом и расположился на диване.

Я сжала зубы и кулаки. Когда он говорил так, то я знала, да. Но как же это было унизительно! Впрочем, отец всегда добивался именно этого мерзкого ощущения. Я бросила взгляд на снисходительную улыбку бритоголового и успокоила себя тем, что ему тоже приходилось делать подобное или даже что-то хуже. Иначе не стоял бы он здесь.

Я подошла к ногам отца и опустилась на пол перед ним, тщательно пряча злобу во взгляде. Правило первое, возмущаться без толку.

— Ты знаешь Геннадия? — спросил отец.

Я отрицательно мотнула головой.

— Однажды в юности я сильно влип, и Геннадий меня выручил. С тех пор я перед ним в огромном долгу. Говорю тебе всё это, чтобы ты понимала серьезность ситуации.

Да я уже и так поняла. Отец никогда не снисходил до объяснений.

— Теперь появилась возможность расплатиться с ним. Всё, что от тебя нужно — прийти в школу в понедельник в крайне вызывающей одежде.

Он кивнул бритоголовому, и тот достал из-за спины тонкий пакет. Я мельком глянула на него и увидела эмблему модного бутика нижней одежды. Отец предлагал прийти на работу в пеньюаре?!

— Ты наденешь завтра это. И проведёшь уроки. Это всё.

Я с недоумением подняла глаза на отца. Что за странное пожелание?

— Геннадий будет там, и он… он должен по достоинству оценить твой образ.

Догадка мелькнула в моей голове. Завтра комиссия будет в школе! Геннадий, видимо, из комиссии. Школе будут грозить проблемы из-за моего вызывающего вида. А директор хотел, чтобы я пришла в нормальной одежде.

— Если ослушаешься, — голос отца звучал низко и властно. — или будешь не слишком вызывающе выглядеть, то…

Правило второе: всегда есть вероятность наказания.

Он вновь кивнул бритоголовому, а тот вытащил из кармана тонкую цепь и наручники и растянул губы в холодной усмешке. Те самые наручники! Даже розовый бантик всё ещё висел на них. Я, не мигая, уставилась на этот чертов бантик.

— Год, — сухо добавил отец.

Я почувствовала будто моё сердце заледенело и остановилось. Боль в груди была такая сильная, что я вздохнуть не могла. Содержимое желудка подкатило вверх, и меня вырвало прямо перед лакированным ботинками отца.

— Рад, что ты поняла меня, перышко, — сказал отец безэмоционально.

Он встал на ноги и обошёл меня. Отец уходил, вместе с ухмыляющимся бритоголовым, который потрепал меня по голове на прощанье. Я даже не смогла среагировать.

Год! Это испытание я не выдержу.

Я повалилась на пол — без сил, без мыслей, без идей. Взгляд упёрся в мой обед, лежащий отвратительной жижой передо мной. Де жа вю.

Мне было шесть, когда отец рехнулся. Он занимался чём-то криминальным. Я никогда не знала, чем именно, но догадывалась по тому, что видела вокруг себя. Он всегда берег нас с мамой. С неё он пылинки сдувал и исполнял любой каприз. Золотые деньки, где моей единственной проблемой было отсутствие радужных пони. Но однажды у отца начались серьезные проблемы. Он приказал нам с мамой сидеть дома в безопасности. Мы сидели. Дня два-три, а потом маме надоело заточение. Она тайно решила ненадолго съездить в город. Я узнала об этом случайно и напросилась с ней. Я сидела на заднем сидении, и, наверное, это меня и спасло. Переднюю часть машины протаранила фура, и я в одно мгновение осталась без мамы.

Отец не мог простить себе, мне и охранникам, что мы с мамой ускользнули из дома. С того дня его приказы стали жёстче, а наказания безумнее. Со временем всё это видоизменилось в одержимость контроля надо мной.