Софи Морган - НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной»
Я постояла на коленях несколько минут. Определенно, он вернется с чем-нибудь из той сумки с гаджетами или сделает со мной что-нибудь еще, продолжая игру. Вместо этого я услышала его шаги в кухне, хлопки открываемого и закрываемого холодильника, а потом звуки включенного телевизора. Он явно решил оставить меня здесь на неопределенное время. От этих мыслей я взбесилась — от предположения, что он мог попользоваться мной, а потом основательно запереть, пока не будет готов делать еще какие-то дьявольские штуки, как будто я игрушка. Но чем больше я так думала, тем влажнее становилась, и в итоге смутилась настолько же сильно, насколько и возбудилась. Я свернулась калачиком, продолжая смотреть на лестницу, но вдобавок наслаждаясь покоем и свободой от всего. Понимаю, это может прозвучать глупо, но было что-то умиротворяющее и высвобождающее в этой клетке. Полы были теплые, у меня имелась подушка, добавлявшая удобства. Я поймала себя на том, что пристально рассматриваю прутья клетки, и протянула руку, чтобы дотронуться до них.
Через некоторое время я закрыла глаза, оживляя в памяти все, что происходило, как я чувствовала себя у позорного столба. Я немножко покраснела, вспомнив, как это меня возбудило. Всплеск адреналина от интенсивности обработки у столба, траханье в рот, оскорбления — все это начало рассеиваться, и я почувствовала, что засыпаю в тепле коридора. Я погрузилась в дрему, наслаждаясь тем, что мне некуда больше идти, нечего больше делать. Я буквально лежала там и ждала, пока он вернется, а значит, у нас будет еще больше грязного секса. Не то чтобы я хотела постоянно быть центром собственной вселенной, но на этом отрезке времени трудно было придумать место хуже.
Он застал меня врасплох, когда открыл дверцу. Не знаю, сколько я проспала, но совершенно не слышала шагов по лестнице, когда он возвращался. Он поманил меня наружу, предложил руку, чтобы помочь встать на ноги, и заботливо провел по лестнице на всякий случай, вдруг у меня онемели ноги, долго находившиеся в согнутом положении. Я шла за ним, нервничая, смущенно и стеснительно, помня, что на волосах у меня высохшая сперма, а по лицу размазана помада.
Андреевский крест был выдвинут на середину комнаты, а рядом с ним лежал стек. Вид всего этого великолепия поразил меня.
Мое сердце сильно застучало, когда я увидела декорации, представшие перед моим взором. Андреевский крест был выдвинут на середину комнаты, а рядом с ним лежал стек. Вид всего этого великолепия поразил меня. Когда Адам прибыл сюда с двумя сумками, я решила, что он привез нечто иное, потому что понимала: стек не мог поместиться ни в одну из них. Должно быть, он прятал его где-нибудь в машине и принес позже. Дерьмо.
Я украдкой взглянула на его лицо. В его глазах не было и тени шутки, просто оценивающий безжалостный пристальный взгляд. Он как будто прикидывал, подхожу ли я для его целей. Мимоходом я подумала и забеспокоилась: вдруг он признает меня негодной. Прошло уже много времени с тех пор, как я была бита по-настоящему. Адам был гораздо большим специалистом по психологии и унижениям, чем по боли. Он только однажды использовал стек, и то недолго. Он пошутил, что у него устала рука еще до того, как я почувствовала себя некомфортно, так что моя репутация девки для битья, по-видимому, не пострадала.
Он повернул меня лицом к кресту и закрепил манжетами запястья и лодыжки, так что я оказалась в позе с развернутыми и широко расставленными ногами и руками.
Я старалась подготовиться к боли, прекрасно зная, что если он захочет большего, чем несколько формальных шлепков, это приведет к ушибам. Однако он не спешил. Он замахнулся стеком и ударил сзади между ляжками, засмеявшись, когда я дернулась. Он оставил стек в этом положении на несколько пугающих секунд, и у меня задрожали мышцы на бедрах, когда я попыталась сдвинуть ноги. И, конечно, не смогла. Он убрал стек.
— К нему пристали твои выделения. Я думаю, это и есть ответ на вопрос, насколько тебе понравились позорный столб и клетка.
Я вспыхнула. Он был прав. В другой ситуации (возможно, позже, за чашкой чая с пирожным) я и была бы способна признать то, что мы уже оба знали: такое обращение — ушибы, унижение, запирание — необыкновенно возбудили меня. Я даже была бы в состоянии разумно порассуждать о том, что было наиболее жарким, наиболее вызывающим. Но только не сейчас. Сейчас, слушая его строгий, высокомерный голос, я была смущена, пылала и жутко бесилась от того, как он злорадствовал, и какой мокрой становилась я от этого. Даже несмотря на то, что я увлажнялась все больше и мы оба получали удовольствие, я чувствовала непреодолимое желание наброситься на него с кулаками.
Оказывается, не я одна собиралась наброситься.
— Ты будешь считать от пятидесяти до одного.
Что?! Вот дерьмо! И тут начался ужас. Удары стека порождали сильную боль. Я никогда не получала пятидесяти ударов. Я не представляла, как это выдержу, манжеты делали мои ноги неподвижными. Потом на несколько секунд я почувствовала вспышку нездорового оптимизма. Может быть, он имел в виду, что я должна отсчитывать от пятидесяти перед тем, как он начнет хлестать меня, может быть, он морочил мне голову, усиливая ожид…
Первый удар обрушился на мой зад. Черт! Ладно. Адреналин начал бушевать. Прекрасно. Сделаем это.
— Пятьдесят.
Он ударил снова. И снова. И снова, и снова…
Первые десять ударов ощущались не сильно, но было ясно, что он сдерживается. Я начала думать, что, возможно, смогу это выдержать, если он будет продолжать в том же духе.
Но, конечно, он не стал продолжать так. Теперь, оглядываясь назад, я даже думаю, что я идиотка, хотя в душе явно оптимистка.
Следующие десять были сильнее.
Пять после них заставили меня вскрикнуть. Следующие — заплакать, и слезы потекли по лицу так сильно, что, как я потом оценила, оно стало выглядеть хуже помойки, хотя в то время у меня не было сил переживать по этому поводу, я только пыталась справиться с болью от ударов.
Выдержать последние двадцать было огромной проблемой. Он ударял сильнее и сильнее, звук стека свистел в ушах, наполняя меня страхом. Задница и бедра горели, а когда я называла число недостаточно быстро, захлебываясь в тихом плаче, он заставлял меня называть его еще раз. И еще раз, если было нужно. К тому времени, когда он наконец завершил свое дело, я получила, наверное, более семидесяти ударов.
Когда я, наконец, дошла до единицы, мое тело опало. Адам быстро снял меня с креста и бережно положил на пол, так что мне удалось избежать сидения на горящей заднице. Он сидел рядом со мной и гладил меня по волосам, пока моя голова лежала у него на коленях, позволив реакции, подобной по своей скорости и интенсивности тропическому ливню, распространиться по всему телу.
