Барбара Картленд - Таинство любви сквозь призму истории
Впрочем, взявшись за дело в Саутуорке, Генрих не избавился от палат в Уайтхолле, вывеска на дверях которых указывала путь в «зал королевских проституток».
При Елизавете слава или бесславие Саутуоркских борделей приобрели международный размах. Видимо, королеву-девственницу не особенно беспокоили «похождения» в этом районе.
В большинстве елизаветинских законов, связанных с Лондоном, речь идет о мерах по предупреждению пожаров – печально неадекватных, – г пьянстве, регистрации пивных, о некоторой городской планировке.
Парильни спокойно существовали, пока режим Кромвеля не покончил с ними, наряду с многими другими приметами Веселой Англии, сохранившимися со времен Тюдоров.
За описание проституток того времени надо благодарить Томаса Овербери, писавшего в 1609 г.:
«Шлюха – прямой путь к Дьяволу, и ты, с вожделением на нее взирающий, ступаешь на него… Самая что ни на есть Шлюха – женщина. Она узнает обо всех великих сборищах, утоляющих ее зуд. Она целует, открыв рот, плюет на ладони, дабы их увлажнить… Она торгует похотью с миллионами проститутских уловок и обольщений; при свете прислушивается к речам, однако в темноте лучше понимает вздохи… запах – одно из лучших ее украшений».
Одной из известнейших проституток того времени, ставшей впоследствии сводней, была мадам Крессвелл. Вот как ее описывал Грейнджер:
«Посвящена во все дьявольские искусства обольщения… Хотя в парильнях она появляется в настоящем обличье, в подобающих случаях способна и на весьма достойное поведение, нередко заманивая юных, ничего не подозревающих девушек в Лондон. Пожалуй, в этот период (1670 г.) ее ремесло вышло на наивысшую высоту по сравнению с прежним. На это откровенно намекает человек умный, приятный, время от времени имевший с ней дело:
Изучив акт любви в совершенстве,Забывают они о блаженстве.
Мадам Крессвелл оставила по завещанию десять фунтов плакальщику при одном условии, что он скажет о ней «только хорошее». Плакальщик столкнулся с определенными трудностями, но в конце концов объявил:
«Она удачно родилась и удачно умерла, ибо появилась на свет с именем Крессвелл, местом ее жительства был Клеркенвелл, а местом кончины – Брайдвелл».
Женщин, за преступления попавших в тюрьму, считали проститутками, даже если они ими не были. Генри Мишн сообщает в своих «Наблюдениях»:
«Женщины или ведьмы, приговоренные к смерти, никогда не упускают возможности заявить, что ждут ребенка (будучи в подобающем возрасте), ради отсрочки экзекуции до разрешения. После этого матроны проводят осмотр, и, если не обнаружат беременности, их наверняка казнят в следующий отведенный для экзекуции день. Но весьма часто несчастные преступницы правдиво объявляют, что ждут ребенка. И хотя в тюрьму добродетельных дев никогда не бросают, об этом заботятся шайки бездельников. Они, несомненно, в самый момент прибытия спешат уведомить еще не зачавших, что надо немедленно приниматься за дело, чтобы в случае несчастливого приговора можно было бы потянуть время и, возможно, спасти жизнь. Кто не последует столь мудрому совету?»
В первую очередь принизить физическую красоту женщин стремились пуритане, жаждавшие покончить со сладострастием, отличавшим двор их заклятого врага Карла I.
Уже больше века красота в своей наготе не считалась похотливой. В Европе художники писали женщин самого высокого ранга, слегка прикрыв наготу кружевами и драгоценностями, которые лишь подчеркивали прелесть тела.
Еще важнее то, что они изображали собственных жен и любовниц обнаженными в знак величайшей гордости и восхищения своими возлюбленными.
Пожилой Рубенс написал свою юную жену в не подобающей случаю меховой шубке. Рембрандт писал свою Саскию полностью обнаженной. Тициан изобразил свою жену в виде Венеры. Король Франции просил своих любовниц позировать обнаженными, чтобы иметь возможность любоваться их красотой.
Пуритане решили покончить с этим типом любви. Женщину следовало поставить на место. Это означало, что ее тело надо скрыть, деятельность ограничить.
Знаменитый проповедник Уильям Уотли, викарий Бэнбери, написал трактат о браке, в котором сказал о своей жене:
«Во-первых, она должна признать свою низость. Во-вторых, должна вести себя как подобает нижестоящей».
Позже в том же веке одна женщина писала:
«В сельском обществе колесо поистине совершило полный оборот; мужчины выставили неизбежный довод – яблоко Евы. Деревенский мужчина питает к женщинам в лучшем случае крайнее презрение».
Здесь они были заодно с русскими. Автор «Домостроя», брачного руководства в России того времени, считает семейную жизнь очень простой, если при необходимости применять силу.
«Буде жена откажется подчиняться… советую отхлестать ее кнутом… хорошо выбирай, куда бить, тогда кнут болезнен и полезен, устрашающ и благотворен. А если непослушание переходит границы, сорви с нее одежду, свяжи руки, задай хорошую порку, как следует и старательно, облегчив гнев».
В защиту пуритан надо заметить, что они не пытались совершить невозможное, возродив убеждение первых христиан в бесконечной порочности женщины и почти греховности брака. Они лишь ограничивали роль женщины в жизни домашним хозяйством и материнством.
Молодым людям советовали оценивать полезные качества женщин, на которых они собирались жениться, – послушание, крепкое здоровье, умение хозяйничать, социальное положение. Отвечавшая таким требованиям женщина могла стать хорошей женой и не доставлять хлопот.
Отношение пуритан к любви было столь же мрачным, как почти все их другие обычаи. Вероятно, лишь нежелание хоть в чем-нибудь соглашаться с католиками не позволило им пропагандировать безбрачие в качестве самого достойного образа жизни.
Впрочем, даже политики и чиновники, которым было бы полезно отказаться в своей личной жизни от флирта и занятий любовью, снискав расположение правителей режима, не особенно подчинялись требованиям новой морали.
Они смотрели на женщин по-старому, нередко женились по любви, после женитьбы регулярно изменяли женам, когда удавалось обольстить симпатичную девушку.
Даже армия Кромвеля не могла устоять перед плотской похотью. Роберт, граф Эссекс, генерал парламента, дважды спас кавалерийского офицера, капитана Карло Фантома, от повешения за изнасилование, в первый раз в Винчестере, второй – в Сент-Олбэнсе.
До нас дошли сведения, что капитан Фантом «не удовольствовался лично совершенным насилием, он и своих солдат толкнул на это, а сам стоял и смотрел».
Наконец, капитан, говоривший на тринадцати языках, оставил партию парламента и присоединился в Оксфорде к королю Карлу, где все-таки был повешен.
