Эммануэль Арсан - Лаура

— Да? Почему же?

Она пожала плечами:

— Не говори подобных глупостей!

На этом наш разговор оборвался. Она сидела в халатике, и мне не представилось больше возможности выяснить, почему мы не можем заняться любовью в этом доме. Когда я вытирался, она сказала:

— Я положила брюки для тебя и одну из рубашек, подаренных Долли, на стуле в твоей комнате. Поспеши одеться и выйди к родителям. Ты должен с ними поговорить, пока я приведу себя в порядок.

Я вышел из ванны расстроенный, как мальчишка, достигший половой зрелости, которому не удалось подсмотреть за своей старшей сестрой в голом виде.

Внизу, в гостиной, я снова почувствовал себя взрослым среди взрослых. Как и всякий человек легкомысленного поведения, я чувствовал удовлетворение от того, что мое присутствие здесь красноречиво свидетельствует о моих высоких моральных принципах: родители любовницы оценят мою добропорядочность по достоинству, ведь я не воспользовался представившейся возможностью заняться любовью с Лаурой в их доме. Они не подумают ничего плохого обо мне!

Чем больше я думал над этим, тем больше убеждался, что действительно попал бы в глупое положение, если бы родители Лауры застали нас голыми в ванной или спальне. Я действительно не осмелился бы заниматься здесь с Лаурой любовью. Кроме того, я не чувствовал возбуждения…

— Прошу прощения? — внезапно сказал я, не услышав вопроса Хелен Олсен.

— Что вы думаете о Лауре? — повторила она.

Я не был готов к такого рода испытанию! Я смог только принять недоумевающий вид, который, как я понял, был не в пользу их дочери и не делал чести их родительским чувствам. Более того, я выглядел в их глазах форменным дурачком.

— Конечно, — призналась миссис Олсен, — ей еще многое предстоит постичь. Она интересуется всем. У нее нет предрассудков, и она ничего не боится.

— У нее истинно научный склад ума, — добавил отец. — Она признает ценность только того, что испытает на собственном опыте. Она намеревается испытать все. В этом-то и состоит истинная сущность свободы, правда же? Тот, кто абсолютно свободен, должен познать все.

Эта мысль показалась мне такой самоочевидной, что я мгновенно забыл о том, что ее высказал Эрлинг Олсен. Но он продолжал:

— Нужно быть свободным, чтобы быть способным развиваться дальше. А если вы не желаете развиваться, продвигаться вперед, то вам лучше просто умереть молодым.

— Лаура — одна из тех, кто способен развиваться. Более того, она из той породы женщин, которые максимально используют свои возможности, — рассуждала миссис Олсен.

— Она знает, что должна делать, и не остановится на полпути, не свернет в сторону, — продолжал ее муж. — Я не имею в виду то, что она пойдет до конца, так как никакого конца пути нет. Но она всегда найдет то, что нужно.

Хелен Олсен мягко улыбнулась:

— Мне кажется, что обретение чего-то — не так уж важно. Важен сам по себе поиск. Но это тоже очень трудное дело.

— А вы не боитесь потерять ее? — спросил я.

— Конечно же, нет! — возразил Олсен. — Можно потерять только того, кого не понимаешь, кого не любишь. Кроме того, никто не способен кого-либо в этом мире разделить. Даже измена или разлука — узы, связывающие людей.

— Любить, — добавила Хелен Олсен, — значит, не бояться потерять.

— Я все же думаю, — сказал я, — что способен на любовь.

— Мы все способны любить, — сказал Олсен, — но мы не всегда знаем, как извлечь пользу из этой силы.

— Правда, родителям легко любить своих детей, — объяснила Хелен Олсен виновато улыбаясь. — Родителям достаточно знать, что именно позволено детям для любовника все обстоит гораздо сложнее.

Глядя ей прямо в глаза, я спросил:

— должен ли любовник позволять тому, кого он любит, идти собственной дорогой?

Она рассмеялась в ответ, как будто мы обменялись любезностями, ничего не значащими пустяками. И поддразнила меня:

— Какой мужчина способен безумно любить женщину, если он знает, что женщина забудет его через год?

Окончательно подвела черту нашему разговору Лаура:

— Мои дорогие, идите ко мне, если хотите: обед уже готов.

Фотолаборатории, звукозаписывающие студии и монтажные в Институте тихоокеанских исследований Ланса были оборудованы в стиле их создателя: роскошные, хорошо оснащенные, необычные по интерьеру и лучше приспособленные для работы, чем это кажется на первый взгляд.

Студия, которую использовали мы с Лаурой тем ранним утром, когда никто не мог помешать нам, могла бы вызвать зеленую зависть у режиссера Голливуда. Стены были покрыты пробковым деревом. Серебряные экраны спускались с потолка или возникали из пола. Дуговые лампы и цветные светильники различной силы можно было использовать, выдвинув из ниш, направлять в любую сторону, включать полный свет или использовать фильтры, уменьшить до малейшего лучика, ёсли бы это понадобилось. Большинство аппаратов — мечта любого кинематографиста, присутствовали в изобилии. Даже кондиционированный воздух имел изысканный запах слегка подогретого металла или дорогой кожи.

Погода изменилась: огромные облака пришли с океана, дождь промочил землю и окружающие здания. Тайфуну, предсказанному метеорологами, было присвоено женское имя.

Я был слишком погружен в работу за монтажным столом, чтобы думать о чем-нибудь ином или вести праздные разговоры. Предыдущие дни я полностью посвятил черновому монтажу своего фильма, но он еще требовал доработки. Я хотел, чтобы Лаура подсказала, как можно улучшить картину, чтобы она полнее отображала ее внутренний мир.

Часть пленки крутилась вокруг бесчисленных хромированных валиков на большой стальной платформе монтажного стола. Экран был не мизерных размеров, какие обычно имеют подобные машины, а имел более метра в ширину и полметра в длину. Банкет в честь дня рождения Ланса медленно протекал перед нами, отраженный в тусклом свете плавательного бассейна.

Лаура мягко погрузилась в воду, в которой отражалась яркая луна. Ее кожа блестела с экранного полотна. Появилось изображение прелестного, покрытого нежной порослью бугорка. Платья не было видно в радужных отражениях на поверхности бассейна. На краю маленького водопада сидела обнаженная Лаура, по обе стороны находились одетые Десмонд и Марселло. Она обнимала их за шею. Потом она повернулась к Десмонду, поцеловала его в губы, затем сделала то же самое с Марселло. Затем она начала ласкать каждого из них, поворачиваясь попеременно то к одному, то к другому. Они полностью отдали ей инициативу: их руки были неподвижны.

— Вырежи это, — прервала показ Лаура, — все это слишком банально.