Не бойся, тебе понравится! (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна
Шахаб немного помолчал, разглядывая женское лицо. Красивое. Совсем не похожее на знакомых ему эльфов, но — красивое. Необычное. Густая россыпь веснушек, большие глаза, высокие скулы, вздёрнутый нос. Точёные губы со слегка приподнятыми в вечной насмешке уголками.
К губам он и склонился, приласкал — медленно прошёлся языком, раздвигая, наслаждаясь нежностью, податливостью, тем, как охотно и сладко на его поцелуй ответили. Увлекая, заманивая, заигрывая… Порывистая и стремительная, Халлела не любила такой неспешности. В каждом её поцелуе ощущалась непонятная жадность, словно он был последним, словно она боялась не успеть. Может, и правда — боялась?
На этот раз поддаваться на провокацию Шахаб не стал. Вся ночь впереди, куда торопиться? Ему очень хотелось отвлечься, забыться, выбросить из головы сумбурные бестолковые мысли, и спешка в этом деле совсем не кстати.
Халлела огладила его плечи, тонкие пальцы встопорщили стриженый затылок, крепко вцепились в более длинные пряди выше. Шахаб оставил её рот, губы мягко коснулись скулы, опущенного века, изящного носа. Язык мазнул по нежной коже, словно пробуя золотисто-рыжие крапинки на вкус и пытаясь слизнуть. Ресницы от последнего прикосновения удивлённо дрогнули и распахнулись, когда мужчина немного отстранился.
— Откуда у тебя веснушки? — спросил он задумчиво.
— Серьёзно? Сейчас тебя волнуют веснушки?! — возмутилась Повилика и за волосы попыталась притянуть его ближе. Не вышло: кажется, ему было не больно, а пересилить эту махину — задача не для эльфийки. И самой не приподняться, тяжёлая рука опять сдвинулась на шею, а большой палец погладил подбородок, словно извиняясь за эту меру.
— Почему? Не только сейчас, — усмехнулся он, лёгким нажатием повернул её голову набок, коснулся губами шеи под самым ухом, медленно двинулся ниже, вдоль торопливо бьющейся жилки. — Они меня в целом волнуют.
— Свести? — мрачно вздохнула Халлела, блаженно опустив веки.
— Только попробуй, — проворчал Шахаб, добравшийся до ключиц.
Повилика тут же вновь распахнула глаза и попыталась повернуть голову, чтобы заглянуть Шахабу в лицо и поискать там признаки насмешки.
— Так они тебе что, нравятся? Плебейские веснушки?!
— Что за чушь? Конечно, нравятся, — так удивился он, что оставил в покое её горло и приподнялся. — У шайтаров их не бывает, у эльфов, я думал, тоже.
— У нормальных не бывает, у отрезанных — еще и не такое, — пояснила она недоверчиво. — У меня поначалу тоже не было, они через несколько лет вылезли. И всё остальное поменялось.
— Хорошо, — задумчиво согласился он.
— Мне не нравится твоя ухмылка, — предупредила Халлела.
— Сейчас объясню.
Однако разговор на этом прекратился. Шахаб рывком задрал подол сцара — насколько вышло, до талии. Припал губами к животу, обвёл языком лунку пупка, осторожно прихватил зубами кожу и тут же зализал. Двинулся вверх, неспешно собирая ткань выше и выше…
И, надо сказать, объяснить у него получилось — поцеловав каждую веснушку, приласкав каждую несовершенную черту, каждую обвивающую тело золотую ленту. И обычно настойчивая, напористая и несдержанная Халлела была непривычно смирной и покорной — от удивления, от неожиданности, из любопытства. Не тянула и не подгоняла, не шипела горячим гейзером, цеплялась за его плечи и покрывало, кусала губы и — молчала, лишь иногда выдыхая что-то бессвязное, сумбурное, умоляющее.
Поначалу, наблюдая изменения, происходившие с её телом после отрезания от корней, Повилика страдала. Растерянная, смятенная, растоптанная жестоким приговором и решением рода — для неё это почти стало последней каплей.
Помогли упрямство и «назло». Вели долгие годы. Потом Халлела пережила и переболела, научилась видеть плюсы, отстаивать независимость и точно знала, что сейчас она — гораздо сильнее и лучше, чем та дрожащая испуганная девчонка, которую под конвоем вели в родовую рощу — последний раз.
Сейчас она не страдала из-за того, через что прошла раньше, прекрасно обходилась без чужих признаний и ни от кого ничего не ждала. Но отношение Шахаба всё равно сбивало.
Хорошо, что очень быстро стало не до размышлений, всё её существо сосредоточилось в ощущениях. В горящих от поцелуев, искусанных в попытках сдержать стоны губах. В груди, напряжённой от желания, от контраста жёсткой кожи мужских ладоней и нежных губ, влажного языка, играющего с набухшими сосками, — и осторожно прихватывающих зубов. Внизу живота, где скручивалось в узел возбуждение настолько острое, что она непроизвольно сдвигала ноги, подавалась вверх, беззвучно умоляя прекратить пытку и позволить уже наконец достичь пика.
Когда мужчина без усилия развёл её стиснутые ноги ладонями, но вместо того, чтобы прекратить мучения, откровенно издеваясь, коснулся губами внутренней стороны бедра — и двинулся дальше вниз, к коленям, Повилика не выдержала.
— Шахаб, хватит! — простонала она, выгнувшись.
— Уже? Так быстро? — с хриплым смешком спросил он.
— Шахаб, ты…
— Свяжу, — пригрозил он и мягко надавил попытавшейся подняться женщине на грудную клетку. — Моя очередь, ты забыла?
— Ну пожалуйста!.. — предприняла она последнюю попытку.
— Не бойся, тебе понравится! — с явным удовольствием передразнил он, усмехнулся в ответ на вырвавшееся у неё ругательство и куснул за бедро.
Не обманул. Издевательская неторопливость, поначалу мучительная, стоило с ней смириться, начала восхищать — его завидной выдержкой, упрямством, настойчивостью… и наслаждением, конечно. Осязание обострилось почти до болезненности, всё тело будто горело — и приглушить этот жар могли только его губы.
Когда Шахаб, уделив внимание каждому пальцу и каждому сантиметру кожи, кроме того места, которое жаждало ласки больше всего, наконец смилостивился, Халлеле хватило десятка мгновений, нескольких восхитительно порочных и уверенных прикосновений языка мужчины к страждущей плоти, чтобы наслаждение молнией пробило до самой макушки, выгнуло тело дугой и вырвалось стоном.
Под отчаянно зажмуренными веками рассыпались звёзды, и несколько секунд она была уверена, что больше не способна ни чувствовать, ни думать, ни вообще — быть, пока Шахаб очень просто не доказал обратное. Он аккуратно поднял её безвольные, совершенно ослабевшие ноги, положил себе на плечо. Любопытство заставило Халлелу приоткрыть глаза — и поймать шальной, горящий взгляд почти чёрных от желания глаз. Широкие твёрдые ладони огладили её талию, легли на бёдра, уверенно приподняли…
Повилика изумлённо ахнула, ощутив плавное и неспешное вторжение под непривычным углом, — от удивления, что она не просто может чувствовать, а, кажется, ещё острее, чем несколько мгновений назад. Внутренние мышцы сжались, пытаясь удержать ощущение наполненности, когда Шахаб подался назад, — и Халлела закусила губу, поймав довольную усмешку мужчины.
Новое движение — медленное, до упора, и из груди вырывается жалкий всхлип, потому что предвкушения и ощущений уже столько, что, кажется, нет никаких шансов вынести всё это разом. Собственная неподвижность, впившиеся в покрывало ногти, тяжёлые ладони на бёдрах, горячая и твёрдая плоть, скользящая внутри, взгляд…
Взгляд, кажется, был острее всего. Доставал до самой глубины души, видел насквозь, подчинял, заставлял чувствовать себя податливой, послушной — и самой вожделенной. Всё тело — оголённый нерв, желания — открытая книга, и это… Мать-Природа, помоги, это было потрясающе!
* * *Коготь, давно уже правильно оценивший серьёзность и важность ситуации, — плевать на личный интерес Великой Матери, наглость и упорство эльфов настораживали и без неё, — выделил для потрошения эльфов лучших своих спецов, но те с самого начала подтвердили опасения Шада, что шансов мало. Эльфы молчали мёртво. С ними обещали еще несколько дней поработать, но никто не питал иллюзий.
Эхо не любил лезть в чужие дела, в которых к тому же понимал серединка на половинку, но сейчас держаться в стороне не мог из-за брата. Однако и помочь ничем не мог, разве что быстро и с гарантией прибить ушастым уши к полу. Без единого гвоздя. Оставалось держать руку на пульсе и ждать новостей. Это отвлекало от более важных дел и тем раздражало.
