Училка и мажор
— Ты пахнешь так, что у меня колени судорогой сводит… — горячий шёпот прямо в ухо пускает огненные стрелы по спине. — Откуда ты такая?
Он не узнал. Парик, маска, вспышки света — он не узнал.
Меня как будто двоит. Одна кричит: беги! Вторая затыкает уши, не желая слушать, и остаётся на месте.
Семён берёт меня за руку и ведёт куда-то сквозь плотную стену человеческих тел. Крепко сжимает ладонь. И я иду, затыкая тот голос, который велит мне немедленно бежать.
Никто на нас не смотрит, всем всё равно. Плевать. Никто не знает, что мы — преподавательница и студент. Даже он не знает. Только я. Моя шалость, за которую я буду винить себя очень долго, но которой не в силах воспротивиться.
Почему?
Потому что только ему было не всё равно? Потому что только он — наглый хамоватый мажор — проявил ко мне хоть какую-то заботу, когда я осталась совсем одна? Даже если его намерения были не столько кристальны.
А ещё потому что он дико привлекательный и сексуальный.
Радич заводит меня за сцену и толкает неприметную узкую дверь. Затаскивает внутрь и прикрывает её, отрезая нас от толпы. Тут стены, наверное, из тонкого гипсокартона, и они не сильно приглушают звук. Здесь темно и немного пыльно.
— Иди сюда, русалочка, — говорит хрипло, притягивая меня к себе.
И вдруг впивается в губы. Без предупреждения. Или это для меня как молния?
Обхватывает своими губами мою нижнюю и всасывает почти до боли, а потом глубоко ныряет языком в мой рот.
Ноги слабеют, колени подкашиваются.
Это делаю я? Я целуюсь в каморе со своим студентом, прячась за маской?
— Сколько ты выпила? — слышу насмешливый негромкий голос. — На ногах не стоишь.
Да, не стою, потому что всё тело в мурашках, потому что голова кругом. И от алкоголя тоже, конечно.
И вообще, я ворую у себя самой минуты безумия. Поэтому не будем отвлекаться.
Обхватываю его за шею и сама приникаю, припаиваюсь губами к его.
Неужели парни вообще умеют так целоваться?
Я дальше я совсем схожу с ума.
Его руки, его губы, наши вздохи. Я давно себя потеряла, от меня уже ни следа не осталось. Растворилась в ощущениях.
Семён толкает меня к стене и прижимает всем телом. Эта гипсокартонная коробка вот-вот развалится под нашим натиском.
Наши тела сплетаются так тесно, что ни миллиметра не остаётся свободного. Семён забрасывает мою правую ногу себе на бедро, давая ощутить всю силу своей каменной эрекции. Давит, трётся, прижимает.
Я действительно сошла с ума, ведь нас отделяют от падения в пропасть всего несколько слоёв одежды. И секунды. Но внезапно он разворачивает меня к себе спиной, вынудив опереться ладонями на хлипкую стену. Ныряет рукой под платье и сжимает ладонью у меня между бёдер. Всего несколько раз сдавливает, добавляя мягкое вращательное движение, как меня, обезумевшую и крайне возбуждённую, накрывает острой, яркой, мощной, оглушающей вспышкой удовольствия.
Я теряюсь в пространстве. Даже музыка кажется, что становится глуше. Вообще не помню у себя столь острого, едва ли не до судорог в бёдрах, оргазма.
Всё будто виснет в вакууме. Я ожидаю звука расстегнувшейся молнии и своего окончательного падения, но этого не происходит.
— У меня нет с собой защиты, — говорит Семён. — Подожди меня минуту.
Он уходит, оставляя меня одну в маленьком замкнутом тёмном пространстве.
Это внезапно оглушает. Отрезвляет.
Что же ты творишь, Василина, мать твою?!
Отираю влажные ладони о скользкую ткань платья, трясу кистями, пытаясь избавиться от покалывания в пальцах.
Нужно уходить. Бежать, пока окончательно не пала. Пока он не узнал меня.
Я выскакиваю из каморки и смешиваюсь с танцующей толпой. Не разбирая дороги, продираюсь к выходу. И когда уже почти достигаю двери, меня ловит и удерживает за локоть крепкая мужская рука.
— Сбежать решила? — прямо в ухо низкий голос. — Ну беги, Адамовна, беги. Я как раз не хотел спешить с тобой. Не всё сразу. Растянем удовольствие.
— Ты ошибся, парень, — выдаю ему так же шёпотом, а у самой сердце замирает, удар пропуская.
А потом выдёргиваю локоть и сбегаю.
