Донасьен Сад - Эжени де Франваль
— Дорогая дочь моя, — начал Франваль, обнимая это взращенное им и послушное ему чудовище, — я был уверен, что моя любовь встретит в тебе ответное чувство и ты найдешь в себе достаточно твердости, чтобы совершить то, что необходимо для нашего счастья… Возьми этот ящичек… в нем скрыта смерть…
Эжени взяла гибельную коробочку и снова поклялась в преданности отцу. Принимается план действий: решено, что Эжени ожидает приговора суда, и в том случае, если приговор этот будет направлен против ее отца, преступление свершится…
Они расстались, Франваль возвратился к жене. Дерзкой ложью своей он исторг потоки слез из очей ее и беззастенчиво принимал трогательные и чистые ласки, расточаемые ему этим небесным ангелом. Затем они уговорились, что госпожа де Франваль с дочерью непременно останутся в Эльзасе, каков бы ни был исход дела. Злодей сел на лошадь и покинул дом… Покинул невинность и добродетель, столь долго оскверняемую его преступлениями.
Франваль остановился в Базеле — укрыться от преследований, если таковые начнутся, и в то же время находиться достаточно близко от Вальмора, дабы письмами своими поддерживать у Эжени нужные ему настроения… Около двадцати пяти лье разделяли Базель и Вальмор, но соединявшая их дорога была проложена напрямую через Черный лес, и Франваль каждую неделю мог иметь известия от дочери. На всякий случай Франваль взял с собой огромную сумму денег, преимущественно в ассигнациях. Оставим же его обустраиваться в Швейцарии и вернемся к его жене.
Нет ничего более чистого, более искреннего, чем намерения этого удивительного создания. Она обещала супругу не покидать замка до получения от него новых указаний. Ничто не заставит ее изменить это решение, каждодневно повторяла она Эжени…
К величайшему несчастью, последняя отнюдь не стремилась довериться матери, хотя достойная эта женщина самой природой предназначена была стать ее мудрой наставницей. Эжени, разделяя ненависть Франваля, питавшего ростки ее своими регулярными письмами, даже не могла помыслить, что в этом мире у нее имеется больший враг, нежели мать ее.
Между тем все было испробовано для разрушения той неодолимой преграды, которую неблагодарная дочь возвела в глубине души своей между собой и матерью. Мать окружила ее лаской и заботой, с радостью говорила с ней о счастливом возвращении к ней мужа. Ее привечание и нежность простирались столь широко, что она временами начинала благодарить Эжени, ставя ей в заслугу счастливую перемену в настроении супруга. И тут же она горевала о том, что невольно стала причиной новых неприятностей, угрожающих Франвалю. Не имея и в мыслях обвинить в них Эжени, она упрекала лишь себя и, прижимая к груди дочь, со слезами вопрошала, сможет ли та когда-нибудь простить ее…
Но жестокосердная Эжени была глуха к словам этого ангела, ее развращенная душа не слышала более голоса природы, порок преградил все пути, ведущие к ней… С содроганием высвобождаясь из объятий матери, она, отводя взор, дабы придать себе твердости, повторяла про себя: «Как лжива эта женщина… как она коварна… она так же ласкала меня и в тот день, когда отдавала приказ увезти меня…»
Но несправедливые упреки эти служили лишь низменным оправданием, к коему прибегает преступник, желая заглушить голос совести. Госпожа де Франваль, стремясь увезти Эжени ради ее же счастья… равно как и ради материнского спокойствия и во имя добродетели, легко могла бы скрыть свое участие в похищении. Подобные приемы не одобряются лишь виновным, коего они вводят в заблуждение; они не оскорбляют порядочности.
И Эжени отталкивала ласки госпожи де Франваль, стремясь совершить ужасающее деяние, а вовсе не по причине ошибок матери, которой поистине не в чем было виниться перед дочерью.
Подошел к концу первый месяц пребывания в Вальморе. Госпожа де Фарней написала дочери, что дело ее мужа осложняется и нависшая над ним угроза позорного ареста настоятельно требует возвращения госпожи де Франваль и Эжени, дабы они могли появиться в обществе, уже строившем самые ужасные предположения, равно Как и присоединить усилия свои к ее хлопотам по улаживанию дела, потому что единственно они смогли бы мольбами своими смягчить правосудие и выступить в защиту виновного, не подвергая его опасности.
Госпожа де Франваль, решившая не иметь от дочери тайн, тотчас же показала ей это письмо. Пристально глядя на мать, Эжени холодно спросила, что та, узнав о сих печальных новостях, намеревается делать?
— Не знаю, — ответила госпожа де Франваль. — По сути, в чем необходимость нашего пребывания здесь? Разве не будет в тысячу раз полезнее для супруга моего, если мы последуем совету моей матери?
— Вы здесь повелеваете, сударыня, — ответила Эжени, — мой же удел повиноваться вам, и я буду вам послушна…
Госпожа де Франваль, поняв по сухому ответу дочери, что подобное решение ту не устраивает, заверила ее, что пока не предпримет никаких шагов и еще раз напишет в Париж. Если же ее вынудят нарушить предписания Франваля, то только в случае крайней необходимости, когда она будет совершенно уверена, что ее отъезд в Париж будет для него гораздо полезнее, нежели ее пребывание в Вальморе.
Таким образом, прошел еще месяц, во время которого Франваль неустанно писал жене и дочери и получал от них ответы, доставлявшие ему исключительное удовольствие, ибо в одних он находил замечательное стремление угодить его желаниям, а в других — полную решимость свершить задуманное им преступление, как только поворот событий того потребует или же как только госпожа де Франваль решится уступить просьбам матери.
«Если я увижу, что жена ваша честно стремится действовать в вашу пользу, — сообщала в своих письмах Эжени, — а друзья ваши в Париже сумеют довести дело ваше до благополучного исхода, то тогда я передам вам коробочку, которую вы мне вручили, и, когда мы вновь соединимся, вы сами, если сочтете необходимым, используете ее для совершения задуманного предприятия. Но что бы ни случилось, если вы прикажете мне действовать, сочтя сие безотлагательным, то будьте уверены, что я сама исполню необходимое».
В своем ответе Франваль подтвердил все, о чем спрашивала его дочь. Таково было последнее письмо, от нее полученное, и отправленный им ответ. Но с ближайшим курьером писем более не было. Франваль забеспокоился. Не имея вестей и со следующей почтой, он пришел в отчаяние, и, так как природная его живость не позволяла ему оставаться в бездействии, он тут же принял решение самому ехать в Вальмор и узнать причину отсутствия писем, необычайно его волнующую.
