Камиль Лемонье - Самец
– Спустись немножко, – сказал он, – мы пойдем поговорить туда, под яблони.
Он удерживал ее руку в своих и притягивал ее короткими толчками к себе, как бы желая стащить с воза. Она говорила «нет», но он настойчиво повторял свою просьбу. Тогда она объяснила ему причину: каждую минуту может проснуться фермер и ее братья также. Стоит им только заметить кое-что, и тогда ей с ним нельзя будет больше видаться.
– Я покажу тебе мои тенета. Это, наверно, тебе понравится, – сказал он и рассказал о своих ночных прогулках по лесу.
С ним несколько раз бывали случаи, когда ему приходилось бороться с животными. Раз он изловил на бегу живую козулю. Он входил в подробности: описывал тишину ночи, показывал, как бегают дикие звери, увлеченный страстью охотника. Она слушала его, вперив свой взгляд в его глаза.
Кровь лесничего Мокора вновь пробуждалась в ней. Еще в детстве, в редкие дни, когда говорил ее отец, она слыхивала подобные же вещи, но произносились они в другом духе – угрюмым, необщительным тоном. Эти воспоминания нахлынули на нее, и она была охвачена желанием бродить по лесам, в сумрачных чащах. Таинственность лесной охоты искушала ее. И она сказала под конец, что сожалеет, что не мужчина и не может охотиться вместе с ним и вместе испытывать яркие и сильные ощущения. Он улыбнулся.
– Пойдем, – сказал он, – я покажу тебе мою накладную бороду. Иногда я надеваю маску от лесничих: надо быть осторожным. А еще делаюсь совсем маленьким: вот таким, и бегу по просекам, как кролик. А то вот – ты бы посмотрела – приделываю к спине козью шкуру и кажусь животным, это очень смешно.
Ее искушало любопытство. Парень представлялся ей в другом освещении, проворным и ловким, и это его возвышало в ее глазах. И он, казалось, звал ее с собой, нежный и гордый, со своим лукавым смирением влюбленного.
– Правда, – сказала она, – у тебя есть борода?
Если бы она могла стать свободной, она немедленно ушла бы. Но нужно было найти отговорки, а она не могла их подыскать.
Быть может, и было средство.
Она попробует сказать на ферме, что пойдет навестить Куньоль.
Это была старая женщина, которая жила в нищете на опушке. Ей помогала еще при жизни фермерша, а Гюлотт продолжал посылать ей небольшое вспомоществование. Жила она приблизительно в получасовой ходьбе от фермы.
– Слушай, – быстро промолвила она, – через два часа я буду у Куньоль, – ты жди меня на дороге.
Из груды соломы раздалась зевота в нескольких шагах от них, и почти тотчас же застучали сабо по камням двора.
Дом пробуждался. Она выдернула свою руку из его рук и соскользнула с воза вниз.
– Через два часа! Ладно! – сказал Ищи-Свищи и пустился бегом вдоль забора.
Глава 16
Он принялся бродить по лесу. Ожидание кололо его, как острие иголок. Они на этот раз будут одни. Порой он бросался на землю, от нетерпения стискивая кулаки, порой ходил большими шагами взад и вперед.
Всю ночь провел он в страстном желании видеть ее. В деревне он оставался до ночного сторожевого обхода, шляясь по кабакам и одуряя себя вином. Когда закрылись кабаки, он отправился в поле.
Голубой свет луны веял прохладой над опаленной солнцем деревней, но общее безмолвие не успокоило его. Он уносил с собой ощущение горячей кожи Жермены, сохранившейся от того момента, когда они шли по тропинке. Нежный запах ее волос оставался еще на рукавах его куртки, и он втягивал ноздрями это опьянявшее его благоухание до потери сознания.
Стоило быть равнодушным к девушкам, когда он теперь все равно попался, попался окончательно, и его душил гнев, как после падения.
Безудержная страсть животного распаляла его кровь, как расходившаяся по всему телу болезнь. Он выл, бешено вонзал ногти в тело, чтобы заглушить мятежные порывы, и хриплые стоны терзаний и страстного желания вырывались сквозь зубы. «Жермена! Жермена!» – бормотал он. Он простирал руки в ночную мглу, как бы ловя Жермену, и бешено стучал кулаками по деревьям.
Чуть забрезжила заря, он вошел в лес. Первые лучи осветили его исказившееся лицо в бледной белизне тающих теней. Легкое дыхание ветра пробудило утро в деревьях. Он бросился грудью на землю и, зарывшись головой в траву, стал вонзаться в нее зубами, рыдая. Охватившее его бессилие сделало его слабее ребенка. Он закрыл глаза.
Кругом занимался день. Ищи-Свищи проспал до полудня. Правда ли, что она придет? Она назначила ему свиданье. Он вслух повторял себе ее слова: «Жди меня на дороге». И он ждал ее, ходил взад и вперед, как волк перед овчарней, свирепый и нежный.
Куньоль жила в лачужке, у дороги, проходившей через лес «Дубняков». Шесть с половиной десятин земли были отведены в этом месте для обработки. Возделывала их одна ферма. Ферму эту арендовал господин Бришар с женой и двумя сыновьями. Он также отчасти занимался откупами.
Немного дальше стояли три крестьянских дома, между которыми – два кабака, друг возле друга. Затем уже шла и лачужка Куньоль с соломенной покатой крышей, которая с задней стороны осела и провалилась после урагана. Небольшой садик, окруженный плетнем из сухих сучьев, выдавался позади дома; за ним начинался лес. Ищи-Свищи то и дело выходил из кустарника, останавливался посредине дороги, оглядывал кругом, заслонив рукою глаза от света.
Дорога одиноко тянулась между высокими деревьями. Никто не показывался вдали. Ему казалось, что два часа уже давно миновали. Одно мгновение им овладело ужасное беспокойство. Если она вдруг не придет? Если она просто посмеялась над ним? Он стиснул кулаки, и сердце его сжалось. И вдруг привскочил: Жермена показалась на дороге. Он бросился в лес и побежал через кустарник. Потом размыслил и в ожидании пошел медленным шагом, заложив руки в карманы и беспечно насвистывая.
На руке у нее висела корзина с хлебом, с куском ветчины и картофелем. Жермена раскраснелась и объяснила ему, что очень торопилась. Потом, как-то сразу смутившись, замолчала и снова начала рассказывать ему про Куньоль; слова лились у нее безудержным потоком:
– Муж Куньоль умер два года тому назад. Он косил и жал на ферме три лета. Был он, правда, немного простоват и не играл большой роли в своем доме. Сама Куньоль не была, в сущности, злой женщиной, но у нее были довольно разнообразные и странные занятия. Жермена улыбнулась, взглянув на него сбоку. Он кивнул головой, чтобы произнести «да», думая о другом. Жермена промолвила:
– Да, наконец, это и не наше дело. Что было, то было. И нет никакого смысла оставлять ее, бедную, без помощи. Когда она здорова, она сама приходит на ферму и ей подают, а когда на нее опять находит болезнь, то, конечно, я иду к ней.
Он не отвечал. Это молчание ее очень смутило. Она хотела бы говорить без конца, чтобы не подать повода, что видит его озабоченность, но запуталась в своих словах и повторяла несколько раз одно и то же:
