Ксавьера Холландер - Мадам
Моя жизнь была хорошо организована, и в течение двух месяцев все шло как по маслу, хотя работа в миссии, признаться, утомляла. Хоть я и говорила на языке моих сослуживцев, они постоянно недвусмысленно давали мне почувствовать, что я им чужая. Иногда, чтобы я не поняла, о чем идет речь, они пользовались неизвестным мне диалектом. Однако моя ночная работа становилась все более значительной и живой, да и приносила все больше доходов, поэтому скучная атмосфера миссии не слишком угнетала меня.
Я находила возможность в обеденный перерыв сбегать домой и принять двух клиентов, а иногда и Мадлен или Жоржетта звонили мне с просьбой принять кого-нибудь в обед.
Мадлен всегда выбирала меня для особых клиентов – мазохистов, любящих наручники, цепи и хлыст. Это стоило значительно дороже обычной работы, однако требовало больше времени. Я даже просила Мадлен предупреждать меня заранее, чтобы успеть одеться соответствующим образом: юбка или куртка из кожи и черный свитер, а может, еще что-нибудь пострашнее, и во время обеда не тратить времени на переодевание.
Мне очень нравилась скрытность Мадлен, когда она говорила со мной по телефону:
– Ксавьера, у меня есть скоч (то есть клиент за 50 долларов) или шампанское (клиент за 100 долларов), не могла бы ты прийти ко мне выпить стаканчик в двенадцать или в час?
При этом она посмеивалась – ведь ей никогда не приходилось встречать секретаршу, зарабатывавшую несколько сот долларов в неделю во время своих обеденных перерывов.
К сожалению, далеко не все мои клиенты соблюдали надлежащую конспирацию, и из-за них я лишилась места. Самой большой моей проблемой в миссии была старая дева-телефонистка. Потом я узнала, что она подслушивает все мои разговоры, а некоторые из них были весьма компрометирующими.
– Ксавьера, – говорили мне иногда, – я бы хотел бросить тебе палку в час. Встречаемся у тебя, ладно?
Эта пятидесятилетняя старая дева, конечно, не догадывалась, что я отдаюсь за деньги, но она уже повсюду стала трезвонить, будто мисс Ксавьера – самая большая ветреница постоянного представительства при ООН. Скандал! Ужас!
Я уже чувствовала, как тучи сгущаются надо мной, и решила, что единственная возможность спасти себя – это совратить посла. А тот, казалось, и сам был не против. Если бы дело приняло нежелательный оборот, не мешало иметь в его лице надежного союзника.
Как-то в пятницу он пришел ко мне выпить стаканчик и пережить – по крайней мере, так он считал – романтическую и тихую любовную сцену. Но в этот день у меня совсем не было времени, потому что к семи часам я ждала двух клиентов.
Я налила ему коньяку и села рядом с ним на диван.
– Ксавьера, – начал он, – я мечтал об этой встрече вот уже много недель.
Пока он рассказывал о своих мечтах и желаниях, я успела снять с него пиджак, галстук, рубашку и обувь, а когда он решился нежно поцеловать мои волосы, ухо и шею, то был уже совершенно голым.
Я быстренько занялась с ним любовью, стараясь доставить начальству как можно скорее побольше удовольствия, ведь у меня совсем не было времени. Сеанс у меня послу, очевидно, понравился – целых две недели, диктуя мне ответы на письма, он спрашивал между делом:
– Ксавьера, свободны ли вы сегодня вечером?
У него случился бы сердечный приступ, скажи я ему, чем занимаюсь по вечерам. Он мне ни разу ничего не заплатил и так никогда и не узнал правды.
– Господин посол, – отвечала я ему, – я жду вас у себя сегодня в шесть.
Однако на работе дела шли все хуже и хуже. Эта старая вешалка, телефонистка, сумела настроить против меня моих коллег, и те уже были близки к разгадке моей тайны. Некоторые из них требовали служебного расследования: как это я могу одеваться столь элегантно на зарплату секретарши? Да и что означают эти скабрезные телефонные звонки?
Как-то утром, приехав в миссию, я увидела, что кто-то вскрыл мой письменный стол и вытащил записные книжки с адресами, которые я имела глупость оставить в ящике. Таким образом, после трех месяцев работы мне пришлось навсегда проститься с мыслью о карьере секретарши.
6. НЕМНОЖКО МАЛЕНЬКИХ УБИЙСТВ
Еще работая в миссии при ООН, я кое-что слышала о постоянном шантаже, которому нередко подвергались девушки и замужние женщины, промышлявшие проституцией. Такой шантаж превратился в настоящую индустрию, вымогатели представляли еще большую, чем полиция, опасность для тех, кого можно назвать куртизанками в свободное время.
Я уже жила в новой однокомнатной квартире, когда шантажисты, видимо, довольно долго следившие за мной, наконец, пожаловали в гости.
Однажды холодным ноябрьским вечером я вернулась домой и нашла у себя под дверью какой-то конверт. Сначала я подумала, что это записка от хозяина дома с требованием квартплаты. Прошло уже две недели, как Мюррей перевез мои вещи, но я еще ни за что не платила.
Мое имя на конверте было написано карандашом, но почерк был вроде бы детский и какой-то дрожащий. Мне почему-то сразу показалось, что в этом письме нет для меня ничего хорошего.
Внутри я нашла фотографию, повергшую меня в шок. Кто-то собрал вместе карточки, которые Мак, фальшивый полицейский, украл у меня, и переснял их «Поляроидом». На одной из них было ясно видно, как я беру у кого-то минет, а на других я же занимаюсь онанизмом. Больше в конверте ничего не было.
Я перепугалась, выбежала из квартиры, бросилась в лифт, спустилась на первый этаж. Мне нужно было срочно переговорить с портье.
– Послушайте, у меня большие неприятности, – начала я.
Я ему доверяла и относилась, как к отцу.
Разумеется, он знал, что я занимаюсь проституцией, но я уже купила его молчание. Я, конечно, не стала показывать ему снимки, только объяснила, что кто-то пришел и подсунул под мою дверь конверт, которого там не должно было быть.
– Вы не видели кого-нибудь из чужих, кто бы поднимался наверх?
Портье почесал затылок и сказал:
– Дайте подумать… Да, действительно, теперь припоминаю: какой-то довольно молодой человек поднимался к вам сегодня во второй половине дня. То ли очень пьяный, то ли нашпигованный наркотиками – я уж и не знаю, чем сейчас травится молодежь, – но прямо он идти не мог. Он был небрит, пожалуй, неделю, грязный и задрипанный длинноволосый блондин. Он сказал, у него для вас письмо.
Старик улыбнулся и продолжал:
– Он назвал ваше имя. Я ему предложил передать письмо через меня, однако он отказался. В конце концов я разрешил ему подняться.
Никто из моих знакомых не соответствовал этому описанию. Я поблагодарила портье и дала ему пять долларов. Потом поднялась к себе. Я прекрасно понимала, что шутки кончились. Словно в подтверждение моих мыслей зазвонил телефон. Какой-то грубый голос проговорил:
