Заплатить за все (СИ) - Зайцева Мария
— Со двора дяди Вити…
Уф… Она у Дмитрича. Уже хорошо.
— А почему номер незнакомый? — уже спокойней спрашиваю я, предполагая, что Дмитрич, возможно, поменял номер или телефон, или еще что-то такое же невинное, а я уже испугалась, дурочка… Завелась…
— А это дядя Стас мне дал позвонить…
В глазах темнеет.
Рядом со мной начинает шевелиться огромная туша Горелого, он сонно тянется ко мне, пытаясь подмять под себя с явным намерением качественно пристроить утренний стояк, но я этого не осознаю.
И лапу, горячую, настойчивую, на своей заднице не ощущаю, хотя буквально пять минут назад бы…
Но жизнь может поменяться за секунду. Это странно, но иногда так работает.
И все твои хотелки, все твои планы мгновенно летят к чертям и забываются.
А в реале остается только то, что тебе эта гребаная жизнь преподносит именно в эту секунду.
Мне она преподнесла имя бывшего, озвученное по телефону моим ребенком. Бывшего, который настаивал на аборте, который практически вынудил меня бросить все, сбежав, куда глаза глядят, только чтоб сохранить беременность. Сохранить себя и сберечь дочь.
И вот сейчас моя дочь радостно, спокойно рассказывает, что звонит с телефона своего отца, твари, которую надо десятой дорогой обходить! И именно это я и планировала делать всю оставшуюся жизнь!!!
— Какой дядя Стас? — спрашиваю я, непонятно, на что рассчитывая. Может, на то, что жизнь все же не настолько сука? Может, хватит уже? Может, это просто какой-то левый дядя Стас… Уже по одним этим глупым мыслям, этому прятанию морды в песок можно понять, до какой степени я не соображаю сейчас. До какой степени выбита.
Горелый рядом напрягается, становясь каменным.
Он тоже слышит знакомое имя. И явно мгновенно все понимает. Наверно, в отличие от меня, без ненужных иллюзий.
Но я слышу только то, что происходит на том конце телефонной связи. А там глуховатый мужской голос, явно что-то говорящий Яське.
— Твой начальник, — послушно повторяет дочь, — бывший…
— А дай ему трубочку, милая, — спокойно прошу я. И никогда никто не узнает, чего мне это спокойствие стоит…
Горелый садится, смотрит на меня внимательно, выжидающе.
А я отворачиваюсь, не в силах реагировать еще и на него в этот момент. В трубке звучит знакомый ненавистный голос:
— Привет, малыш.
— Что ты там делаешь? — рычу я, уже не сдерживаясь. Внутри словно струны натягиваются. И лопаются. Со звоном. По одной.
— Ты все такая же нежная, да? — голос Стаса глумливый, продирает меня до самого нутра болью.
— Что. Ты. Там. Делаешь? — у меня не хватает душевных сил играть, отвечать ему по его правилам, хотя именно это было бы логично, верно в такой жуткой ситуации. Притвориться, что слушаешь, что прогибаешься… Тянуть время, лихорадочно выискивая наиболее правильный вариант…
Но сейчас ужас, первобытный, глубинный, атавистический какой-то, настолько силен, что мозг отключается, и я могу только рычать, словно самка, защищающая своего детеныша…
— В гости приехал, малыш… — улыбается в трубку Стас, — не рада мне?
— Прекрати, — хриплю я, — говори, что тебе надо.
Горелый хмурится, делает движение, чтоб забрать у меня трубку, но я уворачиваюсь и выскальзываю из измочаленной за ночь кровати.
Мне не до его патриархальных замашек, он мешает! Мешает мне сейчас! Отвлекает!
С мысли сбивает!
— Да вот, знаешь… — лениво продолжает Стас, явно наслаждаясь моим ужасом, который, несмотря на рычание и агрессию, не получилось скрыть, — решил вспомнить о своей девочке… Посмотреть, как она живет… А она, оказывается, по разным экскурсиям ездит… Пока ее дочь, — тут его голос неожиданно обретает жесткость, — моя дочь у чужих людей живет. Как считаешь, хорошая мать так поступит?
— Кто бы говорил! — хриплю я, — ты, помнится, на аборт меня записывал…
Позади меня слышится шуршание, наверно, Горелый одевается, и я отхожу подальше к окну, чтоб не отвлекал. То, что он слышит все, вообще не имеет никакого значения. Мне сейчас плевать на окружающий мир, лишь бы не отвлекали. Мыслями, душой я не здесь, и то, что происходило этой ночью со мной, то, что буквально пять минут назад казалось важным, значительным, сейчас теряется, становясь невероятно далеким и ненужным.
Моя девочка там, одна, рядом с тварью, который хотел ее убить когда-то. И никакой защиты! Никакой! И я здесь! Какого хера я здесь?
— Дела прошлые, — отмахивается от моей претензии Стас, — чего вспоминать… А вот то, что у тебя ребенок без надзора бегает, грязная вся, как поросенок…
— Я по лужам бегала! — с обидой врывается в наш разговор Яська, — мне мама разрешает! И дядя Витя тоже!
— Не сомневаюсь, малышка, — мурлычет Стас, — твоей маме лишь бы от тебя отмахнуться и чужим людям сплавить…
— А ну не смей так про маму! — голос Яськи набирает громкость и гнев, и я перестаю дышать, замираю от ужаса, зная, что еще немного — и дочь перейдет в боевой режим, и тормознуть ее будет сложно. А этот урод же может что угодно…
— Твоя мама — безответственная женщина, — начинает наставительно говорить Стас и тут же охает, — ах ты, мелкая дрянь! А ну, иди сюда!
— Не смей трогать моего ребенка! — ору я, мгновенно обезумев от ужаса, — не смей, тварь! Я тебя на куски рвать буду!
Горелый возникает передо мной, опять тянет руку к телефону, желая отобрать, и в глазах у него решимость и чернота.
А мне не нужен он сейчас! Мне страшно! Страшно! Страшно до ужаса! Там ребенок мой! В беде! В опасности! А я здесь! Здесь! И ничего не могу сделать! Настолько беспомощной я себя не чувствовала никогда в жизни!
На том конце трубки Стас матерится, затем коротко кому-то приказывает поймать “эту дрянь”, слышны еще голоса, и я окончательно теряю голову от беспредельного ужаса, кричу, уворачиваясь от Горелого и отбегая в сторону:
— Стой! Стой! Что тебе?.. Я все, что хочешь!.. Не трогай ее! Не трогай!
— Ты, Карина, дура, — с досадой рычит Стас, — и дочь мою испортила. Но ничего, я исправлю. Я ее сейчас заберу. Захочешь увидеть, найдешь меня.
— Нет! — ору я в трубку, уже не контролируя себя совершенно и не замечая, как из глаз текут слезы, — нет! Не смей! Не смей, сука!
Но там уже длинные гудки.
Я не верю, набираю снова, снова, снова, но абонент недоступен.
А затем трубку и вовсе вырывают у меня из рук.
Тянусь, ничего не соображая от ужаса, за ней, почему-то кажется, что вот сейчас, сейчас позвоню, и все прекратится! И моя дочь… Моя Яська…
В этот момент меня жестко встряхивают, немного приводя в сознание.
Перевожу взгляд на Горелого, который мало того, что встряхнул, так еще и по лицу шлепнул, очень эффективно прекращая истерику.
Осознаю, что мы стоим посреди номера.
Горелый держит меня за плечи, смотрит серьезно и яростно:
— Успокойся, поняла? Говори, что? Бывший твой? Там? С Яськой?
— Да… Да… — я смотрю в его лицо, но не вижу ничего из-за слез, полностью закрывающих мир, делающих его размытым и жутким, — он… увез… Он… Боже… Что мне? Боже…
— Спокойно, — Горелый прижимает меня к себе, — решим. Все, приходи в себя. Поняла? Поняла?
— Да… — я в полном неадеквате, ступоре, толком не понимаю, что делать сейчас, куда бежать. Ехать в деревню? Стас наверняка Яську уже оттуда увезет к этому времени, опоздаю! Да и если б не опоздала… Что я сделаю? Что? Я одна… Совсем одна, боже… Никто не поможет… Никто…
И тут внезапно до воспаленного мозга доходят слова Горелого.
И осеняет!
Вот оно! Вот!
Он же… Он же может многое! По крайней мере, может противостоять этой твари! Пусть убьет его! Пусть вернет мне мою Яську! Я за это все сделаю! Все! Все!
Смотрю в тревожные темные глаза своего врага злейшего, своего любовника, кровника, можно сказать… И вспоминаю его предложение. Его обещания. Его угрозы…
— Горелый… — почему-то он опять Горелый для меня, никак иначе, не Владимир и уж точно не Володя, как этой ночью называла, — помоги мне. Помоги. Я все… Я все сделаю. Что ты хочешь? Приходить к тебе, когда ты хочешь? Делать все, что ты хочешь? Да? Я все сделаю. Только помоги мне. Помоги. Забери у него Яську. Я все сделаю. Я буду очень, очень послушной, Горелый… Очень.
