Преднамеренное похищение (ЛП) - Лангле Ив

Без сомнения, он ненадолго забыл, с кем имел дело. Прежде чем она успела полностью вытащить нож из ножен, висящих на его боку, он поймал ее за запястье и рассмеялся в ответ на ее раздраженный рык.

— И что ты планировала с ним делать?

— Вспороть тебе брюхо.

— Обижаешь, — насмешливо ответил он.

— Не так сильно, как хотелось бы, — пробормотала она, покуда он поменял направление их пути и толкнул их за угол в переулок. Зловоние беспорядочно разбросанного там мусора нельзя было назвать приятным, но они хотя бы выбрались из толпы, и он обеспечил им хоть какое-то подобие уединения.

Рука, которую он держал, сделала рывок, пытаясь освободиться.

Ну, это маловероятно. Он дернул ее ей над головой, прежде чем схватить другую, уже сжатую в кулак и готовящуюся размахнуться. Он вынудил ее присоединиться к первой. Ей совсем не понравилась эта покорная поза, и она начала взбрыкивать своими бедрами в его хватке, изгибаясь телом и метко наведенными коленями нанося синяки. Но ему приходилось переживать и нечто похуже, поэтому он не обращал внимание на ее попытку сбежать в то время, как охватил оба ее хрупких запястья одной своей рукой, а другой, свободной, принялся вокруг них наматывать поводок, связывая ее.

Удерживая ее связанные руки над головой, он использовал другую, чтобы раскрыть ее плащ, обнажив ее полуобнаженный живот.

Он пощекотал пальцами ее кожу, сдерживая желание улыбнуться от успеха, когда она ахнула. Несмотря на ее попытки навредить ему, она, похоже, не могла устоять перед его прикосновениями. А он играл на этой слабости — и получал от этого огромное удовольствие.

— Что ты творишь? — спросила она, мрачно надув губки, наверное, из-за того, что он сорвал ее попытку прирезать его.

— Я же не могу оставить безнаказанной твою попытку выпустить мне кишки, не так ли?

Она собралась с силами, все ее тело напряглось, а губы сжались, скорее всего, ожидая наказания, но вместо того, чтоб причинить боль, у него было более лучшее решение относительно ее посягательств.

Его губы смяли ее в ненасытном поцелуе, занявшись тем, чего он так жаждал с тех пор, как наблюдал, как она надевала тот мучительно провоцирующий наряд.

В то время как его рот прижимался к ее губам — покусывая и уговаривая ее открыть уста, — его рука обвила ее талию. Жар ее кожи почти опалил его. Он поддался вперед, придавив ее, пересекающиеся кожаные ремни на его груди не мешали ему чувствовать соприкосновения своей кожи с ее. Он потерся о шелковую ткань ее верхушки, которая облегала ее груди, и от трения его движений ее соски превратились в напряженные точки, которые тыкали в него.

Ее спина выгнулась, без слов выражая ее желание. Он поднял свободную руку и, обхватив одну из ее тяжелый грудей, своим большим пальцем коснулся напряженного кончика, вызвав у нее вскрик.

— Прекрати, — выдохнула она ему в рот.

— Почему? — рассеянно спросил он, слишком заведенный ощущением ее тяжелой груди, лежащей в его ладони, чтобы дать ей возможность еще раз подумать. Поддавшись искушению, он наклонил голову и втянул кончик в рот, вместе с тканью и всем прочим.

Она громко застонала от удовольствия, прежде чем вывернуться и пробормотать.

— Нет, нет. Это неправильно.

— Как по мне, так все правильно, — поддразнил он, пощупывая кончик губами, прихватывая пирсинг, чтобы потянуть за него и покрутить, заставляя ее задыхаться и ахать.

— Нас кто угодно может увидеть. — От ее ответа он понял, что она все еще прекрасно отдает себе отчет в том, что они находятся в публичном, пусть и скрытом, месте.

— Ну, тогда я их просто убью. — И он был абсолютно серьезен. Судя по всему, он обнаружил нечто, стоящее ублажать и защищать.

Но, возможно, он мог бы воспользоваться ее просьбой, чтобы добиться от нее согласие ему уступить — или, по крайней мере, пообещать временное перемирие.

— Я остановлюсь, но лишь в том случае, если ты поклянешься, что усвоила урок. Ну так что, усвоила? Оставишь попытки меня убить?

— Зониянки никогда не сдаются, — ответила она, как и следовало ожидать, и будь он проклят, если в ее глазах явно не читался такой вызов, словно побуждая его дерзнуть продолжать начатое.

— Порой бывают случаи, когда стоит отступить и признать силу превосходящего тебя противника, — поддразнил он.

— Ты себя слишком переоцениваешь. Да никогда в жизни я не склонюсь перед тобой.

«Нет, не склонишься, зато вопить будешь».

Его подзадоривала самка, которая даже не дотягивала до его подбородка, и сейчас самое время ей продемонстрировать, что подчинение чьей-либо власти может иметь свои преимущества. Его пальцы пробирались под ткань, прикрывающую ее расщелину, и погладили ее. Оставаясь в достаточно трезвом уме, она отталкивала его, плавно потираясь о него своим телом, прикусив зубами его губу. Однако он знал, что она способна на гораздо большее. Она сопротивлялась, ломая комедию, так как ее гордость не позволяла ей сдаться без хотя бы символического сопротивления. Ей-богу, она понравилась ему еще сильнее, черт бы ее побрал.

Он толкнулся обратно к ней, припечатав ее к стене, тогда как одним пальцем начал тереть ее комочек. У нее пропало всякое желание бороться, поскольку удовольствие, которое он вызывал, поглотило ее, заставив задыхаться и извиваться, пытаясь достичь блаженного апогея. Он уткнулся лицом в изгиб ее плеча, его дыхание было таким же прерывистым, в то время как вгонял в нее свои пальцы. То, как она реагировала на него, обрадовало и возбуждало его больше, чем все то, что он когда-либо испытывал. Впервые в своей жизни он доставлял удовольствие самке, и не просто какой-то самке, а Эйли, — и это было все, что он хотел. Увидеть и услышать, как она достигает оргазма, — добиваясь самую достойную цель, к которой он когда-либо стремился. Он посасывал кожу на ее шее, оставляя временный след своей страсти, подавляя в себе желание оставить на ней постоянный в виде отметин своих зубов, согласно древнему обычаю, которым в его народе связывали пару на всю жизнь. Он был не готов к такого рода обязательствам, даже несмотря на то, что все его существо кричало, чтобы он решился на это.

Джаро сосредоточил все свое внимание на другом, вроде ее хныкающих стонов, и что, хотя она и размотала со своих рук поводок, она прижала его голову к себе, своими пальцами крепко вцепившись в его волосы. Снова и снова он вонзался в нее пальцами, а его большой палец прижимался и терся о ее опухший клитор. От тугой влажности ее канала его член за тканевым гульфиком, который был на нем, запульсировал, и больше всего на свете ему хотелось погрузиться в нее, позволив ей скакать на его стволе до тех пор, пока она не кончит, испустив тот свой вопль, преисполненный чувственных наслаждений. Но он начал это, чтоб преподать ей урок за провинность, и он должен был продолжать в том же духе.

Впрочем, как только он встал между ее бедер, он полностью утратил связь с реальностью, позабыв обо всем, и позволил своему члену захватить над собой власть. В этом опасном месте ему следовало бы сохранить хоть немного своего острого ума — того немногого, что у него еще осталось.

Но, разумеется, чем сильнее ее сладкая плоть сжимала его пальцы и чем громче становились ее вопли, тем больше ему было плевать.

Его мог бы окружить целый отряд солдат, а он бы этого даже не заметил, настолько он был зациклен на то, чтоб довести ее до экстаза.

Отводя лицо от мягкого изгиба ее шеи — и от соблазна оставить круглый след зубов — он посмотрел ей в лицо. Он увидел именно тот момент, когда она достигла своего оргазма. Ее глаза открылись, их ясные зеленые глубины были затуманены страстью, и из нее вырвался сдавленный стон. Он продолжал вгонять в нее свои пальцы, стенки ее влагалища конвульсивно их сжимали, и его собственные бедра двигались в такт ее колебаниям. Этот момент оказался настолько эротичным, что он сам едва не кончил. Даже более поразительным было то, что ему не хотелось, чтобы это когда-либо заканчивалось.