Эрик Миллер - Права животных и порнография
На закате следующего дня она сидела сгорбившись, очень бледная и, закусив губу, старалась не плакать. Он подумал, что ее щеки, вроде, немножко стали потоньше, и улыбнулся. Он набрал грибов и преподнес ей сюрприз: бульонные кубики, которые он тайно взял с собой и теперь заправил ими воду в кастрюле над костром.
В ту ночь в ее желудке завывало столь чудовищно, что он проснулся. Снаружи слышалась суетливая беготня, как будто она своим бурчаньем в животе распугала в лесу все зверье. Заснуть больше не удалось, хоть он и принял еще таблетку.
На следующий день она была еще мрачнее. Не плакала, сидела по-турецки, качаясь взад и вперед, и говорить с ним более трех слов кряду отказывалась. Иногда у нее глаза закатывались к небу и вращались, словно она там что-то ищет.
– Слушай, ты меня не пугай, – сказал он. – Со мной все о'кей, так что я знаю: с тобой тоже.
Она устремила взгляд на него, но ее глаза странно прыгали, и он на самом деле испугался.
– Этот голод… – сказала она. – Ты даже и вообразить его не можешь.
Даже он не находил диету из ягод и грибов достаточно сытной.
– Вся эта проблема у нас только в голове, – говорил он, когда они сидели, ели обеденную порцию. – А пища должна быть лишь источником необходимых веществ и калорий. А так, в жизни есть вещи и поважнее.
Она неотрывно смотрела на кружочки резаных грибов, усыхающие на противне над огнем.
– Например?
– Ну, – сказал он. – Любовь. Секс.
– И все?
– Надо подумать. Нет. Еще есть удовольствие от сна.
– Любовь, – пробормотала она. – Секс. А потом выспаться.
Так прошло еще несколько дней. Она все так же помалкивала и часто устремляла взгляд в небо. Иногда удалялась в лес, и он не ходил за ней, считая, что она там писает и какает. Его собственные фекалии сделались жидковаты; это его обеспокоило. Хотя вообще-то он вполне мог представить себе жизнь во всей ее красе вообще без необходимости гадить. Подумав так, он тонко улыбнулся.
Она сидела на бревне и, глядя себе в колени, что-то шептала. Ему уже приходило в голову, что еще через пару дней она, чего доброго, пойдет охотиться и готова будет кого-нибудь убить, но вот получится ли у нее – сие сомнительно.
Он приглядывался к ней, не стала ли потоньше, и, вроде, находил места, в которых ее стало меньше. Живот, груди, верхние части рук. Да точно: там и кожа как-то обвисла, но ничего, эта дряблость потом пройдет. В один прекрасный день она снова станет той, на ком он женился. Он про себя улыбнулся и погрузился в сон наяву, в котором она лежит вниз лицом на кровати с подушкой под животом, повернув голову, смотрит на него и говорит: «Спасибо тебе за то, что ты сделал для нас. А теперь трахни меня в зад».
Следующую ночь он спал плохо. Таблеток принял полную двойную дозу, но все равно пребывал в полусне, и все время казалось, что она не спит и изучающе на него смотрит. Утром у нее глаза были запавшими да и все лицо было каким-то запавшим. Несмотря на усталость и неотступный голод (хотя про себя он не называл это голодом), настроение у него было приподнятым.
– Ты хорошо выглядишь, – сообщил он ей. – Мы делаем успехи.
Она кивнула. Все нутро у нее взвыло. Он отступил.
А вечером в ней появилась нежность. Сидели у костра, она к нему прижималась. Да уже и днем ходила по пятам, не плакала, не ругалась, и он решил, что переломил ситуацию. «Ах ты, мой сладенький», – вновь и вновь шепотом повторяла она. И таким еще голосом, будто это припев колыбельной. Он ощущал приятную сонливость, такую, что просто жалко было упускать. В палатке полез за таблетками. Коробка оказалась почти пуста. Он принял одну, потом для гарантии еще две и снова сел с нею рядом. Она глядела на него такими глазами – в них так и виделось ему пламя любви. Он, уже в полусне, подумал, какой у нее взор пронзительный. И такая в нем любовь, что, не будь он уже такой сонный, непременно бы припал к ней и нежно поцеловал.
– Что-то мне нехорошо, – словно издали услышал он свой голос. И впрямь: все кружится и тошнит, тошнит…
– Приляг, – сказала она. – Тебе станет лучше.
Она по-прежнему смотрела неотрывно. Улыбнулась. Тут он почувствовал, что в ее взгляде не совсем любовь, скорее какая-то алчба. Это сбивало с толку, слегка пугало, но, когда она стала клониться к нему, он верил, что она о нем позаботится.
Не желая того, он проснулся. Внешний мир был темен; вместе с тем он чувствовал, что с одного боку как-то горячо. Веки снова упали, прежде чем он успел что-либо рассмотреть. Он чувствовал, что непременно должен заставить их подняться, и силился это сделать. Вверху – световые пятнышки – звезды; и недоумение: как он оказался снаружи палатки. Он повернул голову набок и, увидев более яркий свет, понял, что смотрит на костер, который жарко пылал. Глаза слипались. Он вознамерился поднять руку и протереть их, но рука не двигалась. Ноги тоже.
«Какой странный сон», – подумал он. Однако чувствовалось, что это не сон, и надо бы взглянуть еще раз. Он сильно зажмурился и разлепил веки. Что-то было явно не в порядке. Желудок горел от голода, голова такая легкая, что рвется ввысь. Хотелось крикнуть, позвать ее. Нужно было, чтобы она подержала его голову, сказала ему, что все в порядке. Он опять начал плыть, терять сознание, но тут что-то стало царапать ногу и испугало его.
Он моргнул, глянул, и увидел там жену на коленях. Она закатала ему штанину и обмывала ногу ниже колена. Пытался было гнать видение, считать его сном, но понимал, что все не так просто. В ее лице было что-то ужасное, какое-то преувеличенное выражение голодной алчбы, которую он уже видел в ней несколько раньше, вечером. Прямо как сумасшедшая. Он решил, что лучше бы встать и отойти от нее, но, попытавшись, обнаружил, что не может. Не может даже дернуть ногой, чтобы вырваться из ее рук. Она посмотрела на него, и выражение алчбы тут же сменилось тем, в чем он разглядел печаль.
– Что происходит? – попытался он спросить.
– Прости, – сказала она. – Я думала, тебе будет достаточно, ты будешь спать и ничего не почувствуешь.
– Чего не почувствую?
Она опять бросила взгляд на его ногу. Печаль с нее слетела, вновь воцарилась алчба. Она отбросила тряпку, которой протирала кожу на ноге, и подняла нож.
– Я говорила тебе, что ты не понимаешь, какой у меня голод. Я постараюсь много не брать. Хотя тебя вообще так мало… Но, может, мне все-таки хватит, чтоб продержаться эти последние несколько дней. И я не дам тебе истечь кровью. Прижгу огнем.
Он слышал, как течет ручей и как горит костер, и звезды над ним стали четкими, словно попали в фокус. Потом завыло ее нутро. Звезды размазались и слились, и он поплыл куда-то в серость, чувствуя тянущую боль в икре.
ЧЕРВИ
