Джеймс Бертрам - История розги
Когда ему в первый раз удалось обладать женщиной, то он испытал полное разочарование. Подобно многим флагеллянтам, он решил, что сечь женщину доставляет больше сладострастного наслаждения, чем обладать ею нормальным путем. Может быть, к этому еще присоединилось немного желания отмстить за долгие годы воздержания. Он исполнял закон природы, но только после удовлетворения своей мании.
Строго говоря, он не любил жестокости, вид крови был ему неприятен. Кроме того, он питал к своим случайным жертвам некоторую признательность, вроде той, которую имеет человек к женщине, давшей ему высшее любовное наслаждение.
Понятно, что Р., заняв пост полицейского инспектора, не постеснялся воспользоваться своей громадной властью для удовлетворения этой мании.
Все задержанные полицией проходили перед ним. Но он был эстетом и не испытывал почти никакого удовольствия, если наказываемая розгами женщина была некрасива. Женщина должна была быть недурна собой и отличаться изяществом, чтобы он лично присутствовал при наказании ее розгами.
Нечистоплотных девиц с грязным нижним бельем, проституток низшего разбора он предоставлял наказывать своим помощникам. Для себя он сохранял, конечно, девушек и женщин из буржуазии, зараженных ненавистью к Стамбулову. Иногда даже он удостаивал собственноручно сечь розгами виновную, если обнаженный круп ее произвел на него особенно сильное впечатление. Кроме того, для наказания розгами в его распоряжении были три городовых, из которых один отличался геркулесовской силой. Все они слепо исполняли каждое его приказание.
Если при осмотре задержанных, по словам секретаря Р. корреспонденту, какая-то одна обратила на себя внимание Р., то он немедленно приказывал отвести ее в соседнюю комнату, где ее тщательно обыскивала особая женщина. После обыска ее отводили в его кабинет, где, смотря по настроению, ее наказывали розгами, причем Р. или сам сек, или приказывал сечь ему, секретарю, или кому-либо из городовых. Если ему почему-либо хотелось эту женщину наказать особенно строго, то он говорил: «Ее нужно хорошенько пробрать», — и приказывал сечь ее розгами городовому — Геркулесу Кейзеру, уроженцу Данцига.
Никто из нас, по словам того же секретаря, не смел сказать что-нибудь против такого варварского способа расправы с женщинами, иногда виновными в том только, что неодобрительно отозвались о Стамбулове. Мы все были глубоко убеждены, что только благодаря таким решительным действиям Р. удавалось добиться признания и сведений о самых секретных заговорах против Стамбулова или кого-либо из его министров.
В действительности это был самооговор, как оказалось теперь.
Р. никогда не придавал значения признаниям, вырывавшимся у жертв под розгами. Он просто смотрел на подобные наказания как на преимущество своего положения, дающее ему возможность безнаказанно наслаждаться излюбленным зрелищем.
За редким исключением, все подобные наказания розгами были сравнительно ребяческими. Р. был маньяк, но не палач. Каждый раз, когда только это не являлось нарушением долга службы, он вознаграждал виновных в возможно широкой степени за доставленное ему наслаждение. Довольно часто даже он приказывал выпустить тотчас же после наказания розгами тех, которые были виновны в каком-нибудь не особенно важном проступке. Даже более важных заговорщиков он освобождал, если они успевали уверить его, что строгое наказание розгами, которому он их подверг, навсегда отбило у них охоту заниматься политикой.
В остальном он был вполне галантный человек, конечно, насколько галантность совместима со званием полицейского офицера.
В один прекрасный день он простер свою галантность настолько далеко, что изменил долгу своей службы ради любви.
В 1897 г. Р. уже перешагнул за сорок лет. Расцвет второй молодости, особенно опасный для любви тем, кто не успел насладиться ею в двадцать лет, сопровождался для него смутными сожалениями. Храбрый, он не раз рисковал жизнью, считая, что обязан добросовестно служить, если поступил на службу. Сознание, что жизнь его сложилась неудачно, делало его особенно смелым. Было несколько таких дел, где он безумно, вопреки самой элементарной осторожности, рисковал жизнью и имел успех. Благосклонность к нему всесильного министра все росла и росла; он был даже представлен князю.
В свободное от службы время он посещал некоторые великосветские гостиные. Прекрасный рассказчик, живой, веселый, он всюду был желанным гостем. Храбрость, несколько даже рыцарская, проявленная им при открытии нескольких заговоров и поимке заговорщиков, заслужила ему всеобщее уважение. Защитники стамбуловского режима видели в лице его одну из самых надежных своих опор. Беспартийные и даже оппозиционно настроенные лица преклонялись перед подвигами его личного мужества.
В это самое время г-жа М. поселилась в Софии. Ее муж занимал довольно важный пост префекта, но за какие-то злоупотребления вынужден был подать в отставку. Оба они всячески старались, чтобы опять попасть в милость. Но все было напрасно. Хотя их еще принимали в высшем свете, но никто из влиятельных особ не хотел похлопотать за М., который переступил в своих действиях границы дозволенного даже в Болгарии, а этим уже немало сказано.
К тому же высший свет если и принимал М., то только благодаря его жене, редкая красота и таланты которой являлись ценным украшением любой великосветской гостиной… Превосходная музыкантша, недурная певица, она своим небольшим, но чарующим голосом и своей красотой вызывала в сердцах дотоле неведомые вспышки страсти… Из числа тех, кто имел счастье увидать ее, начиная от юноши и кончая престарелым старцем, вряд ли нашелся бы один, который не пожертвовал бы решительно всем за час обладания ею.
Как только М., человек очень неглупый, увидал, что у него нет никакой надежды вернуть утраченное положение, он решил покориться своей участи. В конце концов, не все ли ему равно! Состояние у него было хорошее, и он мог жить не только в довольстве, но даже очень широко. Вообще жизнь казалась ему еще очень заманчивой.
Но жена его не могла помириться с необходимостью отказаться навсегда от высокого положения, которое она еще так недавно занимала. Очень чувственная по натуре, она тем не менее сумела отодвинуть любовь на второй план.
Она испытывала все самые рискованные положения, которые только возможны при любовной интриге; она готова была с удовольствием отдаться чувственным наслаждениям, но всего этого ей было мало для полного счастья.
Долгое время она продолжала интриговать. Не раз она даже шла на определенный риск, но все было напрасно.
