Дочь друга. Ненужные чувства (СИ) - Черно Адалин

И отец мой…

Он ведь искал какие-то доказательства, копал. Не верил в виновность Кирилла или видел в деле гораздо больше того, что было на поверхности.

— Я обдолбался, привезли эту девочку. Я ни хрена не смог сделать. Пока приехал хирург, она умерла.

— Это все?

— Все.

Не верю!

Не хочу верить, согласна! Потому что Кирилл другой. Может быть, я не знала его раньше, но знаю сейчас. Вижу, как он горит своей работой и как на него равняются окружающие. Разве стали бы относиться так к тому, кто виновен? Да его на работу бы даже не взяли, несмотря на оправдание в суде.

— После той девочки я завязал. С реабилитацией, конечно, с клиникой, завязал и стал снова оперировать, но сорвался. Так случилась вторая жертва.

— Подожди… — я прикладываю палец к губам и слегка прикусываю ногтевую пластину. — Но ведь на второй операции присутствовал твой отец.

Он стреляет в меня взглядом. Смотрит выжидающе, словно не понимает.

Я все читала, да. И официальные документы, и то, что написано в сети, и показания медсестер. Сначала одни, а затем — резко другие.

Я уверена, что его отец был там. Что бы кто ни говорил. Не могли же медсестры обознаться? Им кто-то сказал изменить показания, и они изменили. Я хочу верить, что во второй раз не в пользу Кирилла, а не в первый. Хотя все утверждали, что приплели про отца, чтобы защитить Кира и не довести дело до суда, но как-то просочилась информация о наркотиках.

Связали первый случай со вторым. Хотя в первом обвинения с него сняли, когда стало понятно, что девочка не выжила бы в любом случае из-за серьезного повреждения мозга. Была бы кома и аппарат жизнеобеспечения навсегда. Но это уже было потом. Сначала были обвинения.

— Какой отец? — бросает вроде бы равнодушно, но вижу, что пошатнула в нем что-то, он собрался.

Он больше не говорит со мной так, будто я мышь, а он — умелый кот. Мы — на равных. Я не знаю, зачем ему это интервью, но он его дает. Сказал даже, что можно под запись, но я ее так и не включила, хоть и достала диктофон.

— Твой.

— Моего отца там не было.

— Медсестры говорили, что был.

Он смотрит на меня, прищурившись.

— Меня хотели выгородить.

— Но потом передумали?

— Потом что-то не сошлось в показаниях, и все рухнуло, как карточный домик.

— Сейчас ты не употребляешь?

— Хочешь поискать у меня наркоту?

— Спрашиваю, Кирилл… Я вообще не уверена, что ты принимал.

— Зря. Наркоманы бросают и становятся другими людьми, но это не оправдывает их ошибок в прошлом.

Я замолкаю. Вопросов у меня не то чтобы нет, их множество, но я уверена, что он будет отвечать, исходя из придуманной легенды. В том, что все не так, как он говорит, я практически уверена. Для меня слишком много нестыковок, как, впрочем, и для судьи. Второе дело шито белыми нитками, оправдали Кирилла только потому, что была выстроена отличная линия защиты. Такое ощущение, что его топили свои, а затем в суде придумывали метод оправдания.

— Как-то ты непрофессионально отнеслась к возможности вытащить из меня всю информацию.

— Я спрашивала из личного интереса, а не профессионального.

— Вот как…

Явно мне не верит, но как его убедить, я не знаю. Предложение от Орлова я получала? Получала. Отказала? Отказала. Но неизвестно, поверит ли Кирилл. Он… сложный. Мне поначалу так не показалось, но сейчас вижу. Его не тянет на откровения и долгие разговоры, он словно сдувается, особенно когда дело касается каких-то его мыслей.

Я вижу, что он хочет что-то сказать. Или о чем-то спросить, но молчит.

— Все нормально?

Я не выдерживаю.

Мне хочется к нему поближе подтянуться, обнять и… не знаю, как-то забрать его боль. Или хотя бы уменьшить ее. Он не показывает, но я чувствую, что болит. Со стороны это, наверное, кажется глупым.

— Нормально. Не думаешь же ты, что я растрогался от разговора.

— Я плохо тебя знаю.

— Верно. Хочешь узнать получше?

Я знаю, на что он намекает. Откладываю тетрадку, придвигаюсь ближе. Оказываюсь в его объятиях, а следом сразу на лопатках, и Кирилл нависает сверху. Мне нравится так. Вообще нравится, когда он меня трогает, смотрит и когда целует. Все остальное тоже нравится, хоть я и знаю, что у нас с ним не выйдет навсегда. И надолго — тоже вряд ли. Мне хватит этих пары недель. Почувствовать себя… желанной. Побыть с мужчиной. Не с мальчиком, у которого в запасе тупые подкаты, а с мужчиной, у которого все куда проще. Хочу — действую.

— Ты же понимаешь, какие у нас отношения? — спрашивает, сосредоточенно всматриваясь в меня.

— Временные и несерьезные?

Других он мне не предложит. Я это хорошо усвоила и согласилась. Он мне давно нравится. Рядом с ним мое сердце предательски трепещет и стучит ускоренно. А еще кажется, что чувства, которые я испытываю, давно переросли просто симпатию. Или это просто скачок гормонов, который происходит в его присутствии. И мощный выброс дофамина после секса.

— Зачем оно тебе? — спрашивает, нахмурившись.

— А тебе?

— Мне не нужны серьезные отношения.

— Почему?

— Потому что.

— Конструктивно.

— Долго объяснять, Катя, но я для них не создан.

— Сам решил так? Или тебе кто-то сказал?

Он хмурится. Выдыхает громко и слегка недовольно. Ему явно не хочется разговаривать, а мне просто интересно, почему он вдруг решил, что не создан. В нем есть все, что нужно женщине для нормальных зрелых отношений. Он внимателен, заботлив, иногда хмур, но я помню вечно мрачного отца, и Кирилл кажется мне лучиком света.

— Катя… — мрачнеет. — Мне не нужны серьезные отношения. Семья, дети, вот это все. И я знаю, что это нужно тебе. Возможно, не сейчас, но позже точно. Именно поэтому у нас — временно. Ровно до даты твоего отъезда. Дальше — каждый сам по себе.

— Я помню.

— Умница.

Я закусываю губу, Кирилл хмурится сильнее. У нас как-то вроде бы и правильно, но с другой стороны — полный хаос. Его что-то останавливает, когда он смотрит на меня. Возможно, дружба с отцом, хотя сейчас она уже не имеет никакого значения. Возможно, что-то, о чем он мне не рассказывает. Я очень хочу узнать что, но разговаривать он со мной тоже не хочет, предпочитая совершенно другое занятие.

Глава 26

Кирилл

Я стараюсь вести, но она меня гасит. Нежными прикосновениями, едва ощутимыми поцелуями, когда ее губы подобно касанию шелка проходятся по подбородку, спускаясь к шее.

Меня от нее ведет, как бы я ни пытался делать вид, что это не так.

Катя для меня особый, ни с чем не сравнимый вид зависимости.

Я многого себе с ней не позволяю, боясь перейти самостоятельно установленную невидимую черту.

По моему сегодняшнему сценарию в это время Катя должна была уже покинуть мою комнату после скорого перепихона. Но она все еще здесь. Целует меня нежно, трогает.

И я ей это позволяю. Не перевожу начатое в горизонт, просто ощущаю, замечая, как она сама от этого тащится.

У нее подрагивают пальчики и срывается дыхание, когда за исследованием ускользает ниже, к животу, ныряет под резинку боксеров.

Я чувствую себя пацаном в пубертате. С Катей, в общем-то, не новое чувство, уже знакомое и привычное.

Она обхватывает ладонью мой член, а я с мучительным стоном откидываю голову на подушку, увлекая Катю следом.

— Ох… — шумный выдох мне в шею.

Там же — робкий поцелуй, легкое прикосновение кончика носа, едва ощутимое горячее дыхание. Интимность действий между нами зашкаливает. И я как бы уже давно должен раздеть ее и трахать, но вместо этого позволяю ей наслаждаться доминированием. И, соответственно, позволяю доводить себя.

Член от ее невинных ласк стоит так, что становится больно. Сердце сумасшедше барабанит о ребра, а я дышу едва уловимым ароматом ее духов.

Кажется, что в такой момент я готов ответить на любой ее вопрос. Мысли в желе, мозг в кашу. Впервые так, чтобы я это одновременно и понимал, и не хотел ничего с этим делать. Обычно то, что я был в дрова, я понимаю, уже когда трезвею, а с Катей без дозы охеренно едет крыша.