Обнаженная. История Эмманюэль - Кристель Сильвия
У отвергнутого ребенка есть и преимущества. Преждевременный опыт в сочетании с богатыми природными задатками благоприятствуют неудержимому творческому порыву, и внутренний огонь тогда переливается невиданными оттенками. Искусство — грустная штука. Художников нужно любить.
Хюго совершеннейший прожигатель жизни. Он умеет приумножать ее радости, был отцом, много раз — мужем, он художник и коммерсант, очень опытный любовник. Он перепробовал все. Хюго был моим несколько лет.
Я развлекаю Хюго на полную катушку. Его окружает группа друзей-«интеллектуалов» — так они сами себя называют, а за ними повторяют все остальные. Они часто говорят учеными фразами. Обыденная речь вызывает у них усмешку. Кажется, они всезнайки. Все о чем-то рассуждают, производят на меня сильное впечатление, и это им приятно. Они умны, а я красива: у нас разные амплуа. Они завистливы, и во мне им нравится только красота. А я их развлекаю, ведь мисс ТВ Европы не умеет делать ничего другого. Я как притягательная и популярная вершина. Иногда в их взглядах я читаю желание, вижу, как дрожат их тела. Эти люди меня раздражают. Возбуждая их, я попадаю в самое яблочко, издеваюсь над телами, которые в них гораздо сильнее, чем дух.
— С тобой нельзя показаться в приличном обществе! — нежно пеняет мне Хюго.
— Почему это нельзя? Если всюду выпускать одних интеллектуалов, на улицах станет слишком грустно! Да они просто опустеют!
Я забавляю Хюго. Я умею влиять на него, у меня большое знание жизни и мужской природы. Внешне я бываю неловкой, но у меня врожденная, отточенная сноровка.
Я молода, обретаю известность, прохожие на улице обращают на меня внимание, и это мне нравится. Порывы других, обращенные к тебе, передают какую-то жизненную силу, и это само по себе прекрасно, как ласка. Сколько я повидала интеллектуалов, так и зачахших без славы, без ласки.
Еще чаще, чем интеллектуалов, я видела людей эгоцентричных. Каждый ищет самый действенный способ показаться интересным, вызвать любовь.
Со мной нельзя показаться в приличном обществе? Возможно. Зато со мной так интересно, что пламенный спорщик, нежный пересмешник Хюго все время меня куда-нибудь водит. Он показывает меня, не слишком разумно теша свое тщеславие самца. С моей помощью он демонстрирует мощь своей натуры, свой вкус к обыденной жизни, к плоти, ко мне. Мы ходим во все рестораны, ночные клубы, во все модные заведения. Галантный, он входит туда первым и потом пропускает меня в центр светового круга. Ему нравится, когда мной любуются другие, он любит всеобщее внимание, которого ему иногда недостает. Ему нравится человеческая фривольность и эти коллективные порывы, в которых — истина.
Хюго — кладезь знании. Человек огромной культуры: знаток литературы, философии, истории, мифологии… Он любит рассказывать мне о древних богах, уродливых и чарующих идолах сверхчеловеческой комедии.
Он называет меня «современной музой», не репродукцией, а находкой.
На улице Раамграхт появилась Элли. Ворвалась, как торнадо, и сказала мне: «Ну-ка выйди, малышка, дай взрослым поговорить». Хюго вежливо и спокойно выставил ее, напомнив, что раз уж отвалил такие деньги, то заслужил покой. Элли ушла в отчаянии, грустная. Я была поражена. В этой сломленной женщине, так внезапно утратившей весь свой блеск, мне угадывалось собственное будущее. Хюго попросил меня остаться у него.
Больше всего ей хотелось вернуть Хюго. Вот какую навязчивую идею она скрывала под шикарными туалетами и под апломбом. Эта женщина, красивая и восхитительно живая, видела у своих ног множество мужчин, но хотела только одного, который отказывался от нее. Этот отказ был ее наваждением. Она не могла вынести того, что Хюго ее больше не любит. А вдруг любит?
Хюго — исключительное существо, с таким расстаться трудно.
Сегодня я получила занятное письмо. Мой бывший шеф из металлургической компании, увидев в газете фото Хюго Клауса, 44 лет, рядом со свежеиспеченной мисс ТВ Европы, 20 лет, был шокирован разницей в возрасте: именно этим я объяснила свой отказ его ухаживаниям. Шеф годился мне в дедушки. Он был влюблен и слеп. В ответе я вежливо написала, что сердцу не прикажешь, что я храню самые приятные воспоминания о времени, проведенном в его секретариате, и желаю его фирме всяческого счастья и процветания.
Благодаря Элли я снялась еще в двух нидерландских фильмах: «Франк и Ева», поставленном моим первым наставником Пимом де ла Паррой, с которым я была рада встретиться вновь, и «Naakt over de schutting» Франса Вейсца, где мне досталась роль певицы.
В последние съемочные дни мне позвонила подруга, ассистентка по кастингу, с которой я познакомилась еще на первом фильме. Посмеиваясь, она поздравила меня с европейским титулом, назвала очень красивой, необычной, эмоциональной, хорошей актрисой. Она сообщила, что сейчас в самом разгаре один особенный кастинг и совершенно необходимо, чтобы я приняла в нем участие. Фильм непривычный, в эротическом жанре.
Она убеждала меня, что вульгарности там нет и в помине и постановщик, с которым она знакома, обладает прекрасным художественным вкусом. Фильм основан на литературном произведении, снимают французы. Режиссера зовут Джаст Джекин, это его первый фильм, но зато он известный модный фотограф с безупречным эстетическим чувством. Продюсер настроен сделать кинособытие: первый эротический фильм для широкой публики. Роль значительная, яркая. Я обещала ей перезвонить.
Книга называется «Эмманюэль», ее написала Эмманюэль Арсан. Это автобиографическое произведение, не просто эротика — порнография. Тут ничего не скрывается. Тело, совокупление, описание органов наслаждения, их движений. Тон задает уже обложка: пухлые ягодицы в форме яблока, и рядом же очищенная кожура, завивающаяся спиралью, — змей.
Хюго этот роман читал:
— Интересная книга, но если в фильме все будет так, как там написано, цензура его никогда не пропустит!
Роман «Эмманюэль» вышел в конце шестидесятых, хотя написан был еще в 1958-м, и получил высокую оценку критики. Его хвалил Андре Бретон. Я прочла его уже после кастинга, когда меня утвердили на роль. Текст был дерзкий, непристойный, он описывал тайны приобщения к бесстыдной и незнакомой мне сексуальности, я не была к этому готова. Я только предчувствовала. Я мечтала о яркой роли, не представляя себе деталей. Мечты не нуждаются в детализации. Я хотела сняться в значительном фильме: такой трамплин вознес бы меня над всем миром и широко распахнул бы двери в кинематограф с его сладкой жизнью.
Я решаюсь участвовать в кастинге. Во Франции ни одна известная актриса не хочет браться за такую роль. Все говорят, что это порнография. А ведь она уже существует, понемножку проникает повсюду, ее показывают в специальных подпольных кинотеатрах — темных, пахнущих затхлостью и свежей спермой.
Я знаю, что сыграю роль Эмманюэль так, что ее не сведешь к порнографии. Это мне подсказывает интуиция. Замечание Хюго о возможных трудностях с цензурой пробуждает во мне протест, сильный, жгучее желание бросить вызов, тихое сопротивление. Удастся ли мне соединить свои жизненные правила и строгое воспитание со страстью к излишествам? Ни одна актриса не хочет этого сыграть? Ну и ладно, это сыграю я, притом лучше, чем кто бы то ни было. Я стану той Эмманюэль, какую они ищут. Я растворюсь в их желаниях, я изменюсь, я стану актрисой.
Меня предупредили, что для кастинга нужно будет раздеться, хотя бы показать грудь.
Это ведь нормально для эротической роли.
И все-таки я плохо отношусь к наготе, я стыдлива. Можете смеяться, но это правда. Понять мою стыдливость означает — понять всю силу моей воли, моего стремления быть любимой, привлекать внимание.
