Измена генерала (СИ) - Дале Ари

Дима еще более упертый, чем я! Вместо того, чтобы исполнить мое желание, он опускается ниже и берет в рот тот же сосок. Он играет с ним языком, посасывает и даже кусает. Мои стоны смешиваются с судорожными вдохами. Удовольствие от очередного посасывания такое сильное, что оно стрелой направляется прямо между ног.

— Пожалуйста, — произношу я быстрее, чем могу подумать.

Я пытаюсь отстраниться, но Дима этого не позволяет. Вместо этого он смыкает пальцы на одном соске одновременно с зубами на втором, и я кричу. Кричу в голос, и об всем забываю. Боль смешивается с лаской, принося такое удовольствие, что мир покрывается черными пятнами. Дима меняет рот и пальцы местами. Повторяет все снова.

Теряюсь в ощущениях, когда чувствую, что рука с одного соска пропадает. Хочу возмутиться, но Дима выбивает все претензии, когда входит в меня одним толчком. Таким сильным, что воздух резко покидает тело.

Он не дает мне мне вдохнуть и сразу же начинает двигаться, при этом покрывает мелкими, но сильными укусами сначала мою грудь, а потом поднимается выше. Он не зализывает раны, оставляя их гореть. А через мгновение вовсе присасывает к шее. Втягивает в рот кожу, явно, желая оставить на мне метку. Собирается показать всему миру, что я принадлежу ему, одновременно с этим тараня мое тело. Так быстро и жестко, и сильно, что я не могу ничего сказать. А если честно, не хочу. Тело и без того горит. Оно плавится под его властью, а когда Дима отпускает мои руки, его пальцы вновь смыкаются на моем горле, лишая воздуха, мир перестает существовать.

Я ловлю взгляд мужа и понимаю, что он, не отрываясь, смотрит на меня. Так пронзительно, что мне, кажется, впервые в жизни в его глазах я вижу эмоции. Вижу, что нужна ему. Но возможно, это иллюзии, ведь все вокруг начинает размываться из-за нехватки воздуха.

Легкие горят. Хочется сделать вдох, но я не могу. Понимаю, что сама отдала свою жизнь в руки этого человека и теперь придется либо смириться, либо умереть.

Держу глаза открытыми из последних сил, но они сами закрываются. А тело подчиняется…

Дима разжимает пальцы, позволяя живительном воздуху проникнуть в легкие, а жизни вернуться в тело.

Я делаю вдох, одновременно с тем, как Дима встает, хватает меня за бедра и начинает вколачиваться в мое тело с такой силой, что воздух, который только наполнил легкие, вновь покинул его.

Я мечусь по кровати. Пытаюсь двигаться Диме навстречу. Хочу забрать свое.

Тело наэлектризовано, его покрыла испарина. Ему нужен последний толчок. И муж дает его, при этом надавливая на клитор.

Я срываюсь с обрыва. Падаю. Падаю. И падаю, пока тело сотрясает дрожь. Чувствую, как невесомость подхватывает меня. Она очищает разум и при этом заполняет тело жаром.

Жар. Он такой сильный, что я в нем сгораю. Сгораю изнутри.

— Прости меня, — я слышу шепот, но он кажется таким далеким.

Хочу открыть глаза, но не могу.

— Ева, — женский голос словно сквозь густую дымку доходит до меня и чьи-то руки сжимают мои плечи. — Ева, ты в порядке? Проснись.

Кто-то трясет меня. Зовет. Но я не реагирую. Мне так сложно открыть глаза, будто они слиплись. Веки стали такими тяжелыми, что их не поднять. Сквозь них проникает свет, но я никак не могу дотянуться до него. Он ускользает вместе с силами, которых и так нет в теле. Все, что я могу — лежать.. и сгорать.

— У нее жар, — в женском голосе слышится отчетливая тревога.

Я хочу сказать, что все хорошо. Успокоить обладательницу голоса, но язык не поворачивается. Он будто прилип к небу. Горло высохло. А тело вовсе перестало меня слушаться, оно мне больше не принадлежит. Им управляет огонь, который заполняет собой каждую клеточку.

До меня доносится еще один голос, на этот раз мужской, но слова разобрать не удается. Потом я слышу шаги. Они удаляются и удаляются, пока не исчезают вовсе.

Женская маленькая рука ложится мне лоб. Она такая холодная, что я невольно вздрагиваю.

— Потерпи, ладно? — звучит у самого моего уха. — Скоро приедет врач, и тебе станет легче.

Легче? Я и без того чувствую легкость. Она везде. Кажется, еще чуть-чуть, и я взлечу. А еще сгорю. Жар такой сильный. Занял каждую частичку меня. Голову. Грудь. Ладони. Он несется по венам, концентрируется на кончиках пальцев и готовится вырваться наружу. Его цель сжечь не только меня, но и все вокруг.

Что-то мокрое и холодное касается моего лба, и я снова вздрагиваю. С губ срывается выдох, и это все, что я могу.

Снова слышу мужской голос, но он звучит будто издалека. Кажется, что между нами стекло, через которое он не может прорваться. А я еще и отхожу от него. Все дальше и дальше.

Серена…

Холодный воздух…

Запах лекарств…

Голоса…

Свет…

Все это появляется в моем сознании и исчезает. Я же погружаюсь в желанную тьму. Там не боли. Там нет жара. Только пустота.

Я лечу в ней. Растворяюсь. Становлюсь единым целым.

Пока снова не чувствую боль. На этот раз в руке. Она мимолетная, похожая на укус. После нее становится легче. Что-то растекается по вена и будто тушит пожар в них. Облегчение, которое приходит вместе с затухающим огнем, снова утягивает меня во тьму.

Грудь жжет. Воздух не проникает в легкие. Он не желает наполнять тело, которым никто не управлять.

Непрерывный писк прорывается сквозь дымку в голове.

Боль сковывает каждую мышцу в теле. Спина выгибается. Я делаю вдох.

Писк становится равномернее и голос проникает в разум:

— Она стабильна.

Тьма снова встречает меня своими объятиями. И наконец-то я могу нормально дышать. Но жар возвращается. Он вновь разливается по моим венам, пытаясь расплавить меня изнутри. Кажется, я готова ему поддаться…

— Что ты здесь делаешь? — женский голос, который совсем недавно удерживал меня на поверхности, стал жестче. В нем появилась сталь. Он смешивается с равномерным писком, который уже не кажется чужеродным.

— Что с ней? — тихие, жесткие слова могли принадлежать всего одному человеку.

Но как? Что он здесь делает?

Сердце ускоряет свой ритм, писк усиливаться. Нужно уйти от него. Он не мог меня найти. Не мог же?

Нежная маленькая рука сжимает мою ладонь, и я чувствую, как спокойствие проникает в мое тело. Я не одна. Не одна. Больше не одна.

Писк немного успокаивается.

— Мы не знаем, — в женском голосе столько беспокойства, что я не невольно тянусь к девушке. Хочу успокоить ее, но тьма сильнее. Она смешивается с жаром и затягивает в свои объятья. Ее щупальцы окутывают мое тело и не собираются отпускать. — Она уже два дня в таком состоянии. Прогнозы неутешительны.

— Я вызову своего врача!

До меня доносится шуршание, а потом смешок девушки.

— Ты думаешь, мы не нашли для нее нужных специалистов? — столько сарказма в ее голосе, что мне невольно становится страшно за девушку. Он никому не позволяет с собой так разговаривать. — Тебе лучше уйти!

Улавливаю безнадежность в словах, и снова пытаюсь выбраться наружу. Но щупальцы сильны, они все глубже затягивают меня в трясину и подчиняют тело. Я не могу им сопротивляться. Не могу.

— Она — моя жена! — три слова, которые усиливают жар моих венах.

Они кинжалами вонзаются в мою грудь, и я прекращаю сопротивляться. Лучше подчиниться тьме…

Отдаюсь ее воле и наконец вновь растворяюсь в пустоте. Только она помогает унять боль. Только благодаря ей я вновь могу дышать. Только ей удается подарить мне успокоение.

— Ты понимаешь, что это твоя вина? — Последнее, что мне удается услышать, прежде чем тьма забирает меня.

Глава 12

Писк. Противный. Равномерный. Мешающий спать.

Он действует на нервы хуже гвоздя, которым водят по стеклу.

Хочу потянуться, чтобы отключить его, но руки словно приросли к кровати. Глаза открыть тоже не получается. Писк смешивается с стуком в висках и начинает давить на них. Дышать становится сложнее, и желанный сон начинает ускользать.