Девочка из снов (СИ) - Резник Юлия

— Жить мы тоже вместе не сможем.

А вот это интересно. Как же тогда? Последний вопрос я произношу вслух. Федор Измайлович прячет руки в карманах и отворачивается к окну.

— Я оформлю тебя в кадетское училище.

— Еще один интернат, только с красивым названием? — хмыкаю я зло, ощущая, как все мои надежды со звоном бьются и разлетаются в стороны, вспарывая острыми краями кишки.

— Нет! Это совсем другое. Там ты найдешь друзей. А если понравится, то и занятие по душе.

— Я бы предпочел пойти в нормальную школу и жить с вами.

— Я знаю. Но не могу взять на себя такую ответственность.

— Почему? — до последнего стою на своем.

— Потому что я алкоголик, Иса. Конченый алкоголик с неизлечимым посттравматическим синдромом. И вспышками немотивированной ярости. Не хочу тебя прибить ненароком. Ты уж меня пойми.

Не думаю, что тогда я понял его в действительности. Зато в полной мере оценил, что же он для меня сделал, несколько лет спустя. Будучи уже совершеннолетним. И перспективным, стараниями того же Волкова. Чтобы доказать ему, что он во мне не ошибся, я становлюсь сначала первым в своем училище, потом — а потом и в стране. Так что когда приходит черед идти в армию, меня изначально забирают в одно из лучших подразделений. А потом я так быстро расту, что уже в двадцать четыре года становлюсь самым молодым бойцом, попавшим в легендарную группу Теней. К тому моменту Федор Измайлович уже четыре года как лежит в земле. Может, он и конченый алкоголик с ПТСР, но он — самый лучший, самый добрый мужик на планете. Мне до сих пор иногда кажется, что я чувствую его присутствие. Он всегда со мной. Куда ни посмотри.

— Ой, я, кажется, все съел, — вытаскивает меня из воронки воспоминаний виноватый Петькин голос.

— Вот и хорошо, — хмурюсь я, — хоть наелся?

— Угу.

— Значит, давай укладываться. Завтра рано вставать.

— Я не вернусь к деду!

— Почему?

— Потому что он полный придурок.

Парень ошибается. В чем в чем, а в этом Акая заподозрить сложно. Он не дурак. И вообще совсем не так плох, как может показаться на первый взгляд. Я хочу его ненавидеть за то, как он поступает с Саной, но… Вот ведь черт! Не могу. В какой-то мере я даже понимаю его одержимость ею. Я и сам, кажется, схожу рядом с ней с ума.

— Ладно. Даже если и так. Дед придурок. Но отец… Ты хоть представляешь, как ему сейчас?

— Никак! Он хотел меня бросить, я слышал! Оставить меня деду и свалить.

Хмурюсь. В рассказе Петьки что-то не вяжется. Я ведь видел, как Моника-Янар смотрел на сына. Мне даже на секунду стало завидно, что в моей жизни никогда такого не будет. Ведь я никогда не смогу стать отцом. Да и если бы смог — не стал бы. Когда ты — снайпер, за тобой числится столько загубленных жизней, что совершенно невозможно не думать о том, кому выставят счет за грехи. Тебе или твоим детям. Лучше не рисковать. Лучше сделать все, чтобы этот самый счет мог прийти лишь одному известному адресату.

— Петь, может, ты что-то не так понял? Отец любит тебя.

— Тогда почему он не позволяет мне быть с ним до конца? Зачем привез меня сюда? Он ведь еще не умер!

Понимая все меньше, я расстегиваю клапан спальника.

— А сам он что говорит?

— Что не хочет, чтобы я попал в детдом, когда это случится, — Петька шмыгает носом. В тусклом свете тлеющих поленьев в его глазах блестят злые слезы. Кажется, еще немного, и он в голос заревет. И что я тогда буду делать?

— Ну, детдом — не самое лучшее место на планете. Это точно.

— Откуда тебе знать?

— А я там жил. До шестнадцати лет почти.

— Серьезно? — голос пацана сочится недоверием. — У тебя что, тоже умерли родители?

— Не знаю, — шебуршу палкой в костре. — Я никогда их не видел. Мать подбросила меня под дверь роддома.

— А ты не пытался ее найти?

— А ты не пытался ее найти?

— Зачем?

— Вдруг это и не она вовсе? Вдруг тебя выкрали! Или еще что-то. — У мальчонки слипаются глаза, но он все равно пытается поддерживать беседу. Неугомонный. Одни его конспирологические теории чего стоят. А может, и не такие уж конспирологические. В конце концов, я и сам на что-то надеюсь. Иначе, зачем продолжаю свой поиск?

— Я ищу. Собственно за этим я в эти края и вернулся. — Выплескиваю остатки чая в траву и, подводя черту под нашим разговором, командую: — Ну, все. Хватит болтать. Отбой.

Спать на земле — мне не привыкать. А Петька так устал за этот день, что вырубается и без всякой привычки, только голова опускается на землю. И все… В отрубях парень.

Мое сердце снова окатывает волной. Это так странно — осознавать, что кто-то от тебя в полной мере зависит. Зависит не так, как те же бойцы, которых ты прикрываешь — все же у тех полным-полно сил и навыков выжить в любых обстоятельствах. А такой вот маленький абсолютно беззащитный человек…

Я связываюсь с центральной базой, отчитываюсь, что парень найден, и укладываюсь рядом. Утром просыпаюсь от того, что на меня кто-то смотрит. Открываю глаза, и… волосы шевелятся на голове. Как-то я, пугая Петьку, не подумал, что зверье-то и впрямь может к нам подтянуться. Волк красивый. Серебристый мех, рыжие глаза… И острые смертельно опасные зубы. Пасть у серого чуть приоткрыта. Он часто дышит, обдавая меня теплом и животным духом.

Всем известно, что волки не нападают на людей. Особенно поодиночке. По идее волки вообще не ходят по одному, а значит, где-то неподалеку их целая стая. Тянусь рукой к ружью. Дерьмо, а не оружие, если честно. Но вряд ли бы я смог избежать вопросов, если бы стал «светить» свое. Мне не страшно. Скорей, мне даже в кайф это почти забытое чувство опасности. Пальцы касаются приклада. И в этот самый момент Петька шевелится и открывает глаза.

— Тш… — едва слышно командую я. — Главное, не бойся. Я сейчас отгоню его.

Медленно-медленно, не делая резких движений, сажусь. Некоторые настаивают на том, что хищникам не следует смотреть в глаза. Чушь! Зверь должен почувствовать, что ты его не боишься. Волк ведет носом, я неторопливо приближаюсь. И тихо, но угрожающе рычу. Зверь неуверенно пятится. А спустя какое-то время и вовсе скрывается в чаще.

Петька сидит совершенно обалдевший. Синяя вена у него на шее невротично пульсирует. А сердце стучит так громко, что я слышу его удары.

— Ну, как? У тебя еще не пропало желание здесь остаться? Или, может, вернемся в поселок? — на полном серьезе спрашиваю я у мальчонки. Возвращаться тому явно не хочется, но оставаться здесь, признав утопичность собственного плана, не хочется и того больше.

— Я сначала схожу отлить, — находится Петька.

— Ну, сходи. Если не боишься остаться без хозяйства.

Глаза пацаненка потрясенно расширяются. Некоторое время он действительно обдумывает вероятность быть покусанным хищниками. Так, что мне приходится все же пояснить:

— Да не бойся ты. Я шучу. Только далеко не отходи.

Петьку мое зубоскальство откровенно бесит. И когда мы, свернув лагерь, выдвигаемся в путь, он некоторое время наказывает меня демонстративным молчанием. Но потом любопытная натура ребенка берет свое. И он начинает буквально сыпать вопросами. А что, а как, а почему?

К окончанию путешествия мое неприученное к долгим разговорам горло напрочь сипнет. А парню, вон, хоть бы хны. Он, кажется, вообще в полном восторге от происходящего. Мы еще домой не вернулись, а Петька уже строит планы, как опять пойдет в лес. И может, даже совершит восхождение на самую высокую в этих краях вершину, белеющую в отдалении между скал. О том, что заставило его сбежать, он как будто и не вспоминает. Только когда мы поднимаемся к дому Саны, спохватывается.

— О-йо, сейчас мне достанется, — грустнеет, наблюдая за выскочившим на крыльцо отцом. Который сегодня не стал обряжаться в женщину. Следом за Янаром выходит и Акай. И пока первый что-то ожесточенно выговаривает сыну, прижав его голову к своему запавшему животу, второй шагает прямиком ко мне и, сжав в медвежьих объятьях, с силой бьет рукой по спине.