Вечность любить тебя (СИ) - Франц Анастасия

-Михаил Константинович, занят. У него важные переговоры, — а сама бледна как мел.

-Я быстро, всего лишь скажу, что подожду его на улице.

-Анна, пожалуйста, не надо. Я сама могу сказать, — нахмурилась. Это что такое? 

В другой ситуации я бы, конечно, так и сделала, но сейчас отчего-то на душе неспокойно и оттеснив девушку от двери, взялась за ручку, открыв ту.

Та картина, что предстала передо мной сбила меня с ног, выворачивая все внутренности наружу. В груди застыл крик отчаяния и боли. Слегка пошатнувшись, ухватилась за косяк рукой, облокотившись на него.

-Миша, — охрипшим голосом слетело с губ.

Сам же мужчина был поглощён важным делом, чтобы заметить меня. На его столе сидела блондинка, раздвинув ноги, почти обнажённая в одном лифчике. А сам Беркутов жадно прижимался к ней и целовал в шею, пока она выгибалась как кошка, требуя больше ласки.

Пол ушёл из-под ног, а грудь сдавило в тиски, что трудно было сделать вдох. Его руки шарили по телу этой... этой... Не знаю даже как её назвать. То сжимали бёдра, то плавно двигались по спине. Я была словно невидимка. Меня не видели и не слышали. А я сама умирала секунда за секундой.

Умирала без варианта на спасения. Разряд за разрядом мне не поможет выжить. Я задыхалась, но вдруг из моего горло вырвался жуткий крик воронья... — эхо твоего предательства!

Я видела, как Миша поднял на меня глаза и на миг в его зрачках полоснула болью, такой же, как он сейчас меня полоснул на живую, но потом исчезла. Из раны текла кровь, но я не замечала этой рваной боли. Я смотрела в его глаза ещё секунду и бросилась прочь.

Я не видела, куда лечу. Пусть застелили слёзы. Сердце сдавило болью. Мне так ещё никогда не было больно. Даже когда родители продали как какую-то вещь. Меня разрывало на части. Моя рваная душа умирала без шанса на воскрешения.

Глава 13

Михаил

Тяжело дышал, сжимаю руки в кулак. Мне хотелось разорвать всех, а в первую очередь себя за то, как поступил. Кулак врезался в стол с такой силой, что девушка на нём подпрыгнула и вся сжалась. Да, сука бойся меня, потому что я разорву сейчас всех, кто причастен ко всему этому. Но мне хотелось разорвать своё сердце в клочья. Невыносимо было видеть боль в глазах любимой и знать, что виной всему один я. 

Я человек, который воткнул в её сердце острый кинжал. Шептал слова любви, а в другую секунду предал самым мерзким способам.

Из последних сил сдерживался, чтобы не броситься за ней и всё объяснить. Сказать, что это совсем не то, что она подумала, потому что так оно и есть. Чёртов, Орловский!

-Убирайся! — мой крик разнёсся по кабинету, ударяясь о стены.

-Что? — не поняла эта стерва.

-Убирайся я сказал, — зло отчеканил, стиснув зубы. Грубо смахнул со своего стола девушку, кинув в неё кофту.

Мне хотелось остаться одному и всё здесь разфигачить. Выпустить ту ярость, что вот, вот во мне лопнет и не хотелось задевать никого. Никого, кроме ублюдка Орловского, который пришёл ко мне две недели назад, желая спокойно со мной поговорить. Но вместо спокойного разговора он начал шантажировать. Шантажировать моей девочкой, что если она не выйдет замуж за Чернова, уйдя от меня, то он сделает с ней намного хуже, чем убьёт. По его словам, он подстроит аварию, в которой она останется калекой и обвинит во всём меня. Аня возненавидит меня, но всё равно выйдет за Чернова, потому как ему тоже выгоден их союз. Даже если она будет калекой.

Я не мог поверить в то, что он говорит. Как он мог поступить так со своей падчерицей, которую знал чуть ли не с рождения. У меня такое в голове не укладывалось, но я не хотел причинить боль своей девочки и оставить её не мог.

Меня разъедали противоречивые чувства. Я не хотел её отпускать, но и себе не прощу, если она будет страдать. Нет, если бы так случилось, что она стала инвалидом, я бы не бросил, потому что люблю. Люблю её больше жизни своей проклятой. Но она бы сама себя возненавидела, если бы стала неполноценным человеком, потому что это хуже смерти. Ты живёшь, но ты умер. А потом возненавидила бы и меня. Я не хотел этого для melegim. 

Все последние дни, минуты я старался быть с ней рядом, дать любовь, тепло, чтобы она поняла, как я её люблю и буду любить до конца своей жизни. Вечность её одну. 

Я знал, что она подъезжает и поэтому попросил свою подчинённую мне подыграть. Я чувствовал её присутствие, когда она только поднялась на этаж. У меня сердце билось с такой силой, как будто хотело выпрыгнуть. Каждое движение по телу другой было мне омерзительно на глазах любимой, но я продолжал играть этот спектакль. Но после её крика, которое разорвало моё сердце в клочья не смог сдержаться, посмотрел на неё и в этот момент я упал в бездну, которая забрала мою душу к дьяволу.

Никогда себе этого не прощу. Не прощу боль в её глазах. Я чувствовал всё, что чувствовала она и умирал вместе с ней.

Как только за Кирой закрылось дверь, в стену полетел компьютер, стол перевернулся. Я бил руками в стену, чтобы заглушить ту боль, что накатила как ушат холодной воды. Я выплёскивал всю злость, ярость, но мне не становилось легче, только хуже. Весь кабинет был перевёрнут с ног на голову, а я стоял посреди с разбитыми костяшками до мяса и тяжело дышал.

Упал на колени и завыл, как израненный зверь.

Возле камина в шесть утра я сидел, оперившись локтями рук о колени. Моя голова была чуть опущена. В правой — руке держал стакан с тёмной жидкостью в виде виски со льдом. В левой — фотографию самого дорогого и любимого человека на свете. С неё на меня смотрело самое прекрасное создание во вселенной. Но всё это я безбожно просрал, как самый настоящий козёл. По моей вине она сгорает сейчас в этой агонии. Но по-другому я не мог поступить. Это ради тебя, melegim. Ради тебя, моя девочка.

С фотографии на меня смотрит счастливая Аня. Кажется, её улыбка могла озарить весь белый свет. Тонкая талия, которую ещё помнят мои пальцы на ощупь. Её кожа, которая не сравнится ни с одним шёлком в мире. Я помню её запах. Она пахнет моим счастьем. Со всей силой сжимаю стакан в руке, что ещё немного и он разобьётся, впиваясь осколками мне в ладонь. Но это ничто, по сравнению с тем, что я причинил моей девочке. Даже моя смерть не сможет искупить всю вину перед ней.

Я должен отпустить, забыть. Стереть её из своей памяти, иначе Аня пострадает из-за меня. Я себя никогда не прощу, если с ней что-либо случится. Надо отпустить. Но чёрт, как же это сложно, когда она въелась в тебя настолько, что, кажется, приросла к тебе намертво. Но я должен.

Не медля ни секунды, чтобы не было так больно и не было шанса повернуть назад, бросаю фотографию в огонь, у которой тут же начинают сгорать углы. Но я ошибся. Внутри растекается по венам жгучая боль и отчаяние, отравляя меня своим ядом. Я сжигаю то единственное, что у меня осталось от Ани. Оно забирает, сжигает дотла. Оно сгорает вместе с моей любовью, моей одержимостью, моим ангелом. Моей хрупкой девочкой, что мне нужнее всех нужных. Боль адская, что хочется выть, крушить всё на своём пути, но я держусь из последних сил и смотрю, как каждый миллиметр девичьего лица сгорает, оставляя только пепел на её месте. Моя душа разбита. Перестаю дышать. Жить. Потому что вместе с фотографией сгораю и я.

Сгорают мои воспоминания о тебе, где мы ещё были вместе. Ты улыбалась мне и нежно льнула ко мне, а я крепко обнимал и шептал, что никогда никому не отдам.

Последняя секунда и фотография сгорает, тлеет, оставляя на месте неё угольки. Пепел.

Теперь ты больше не моя.

Не выдерживаю, отважу руку назад, в которой стакан с виски, и кидаю в огонь. Во всё горло ору, как раненный волк, что потерял свою пару навсегда. Неожиданный взрыв и я отлетаю в сторону, ударяясь головой обо что-то и тут же отключаюсь. Последнее что я вижу перед собой — заплаканной лицо любимой. Нет, ты не должна быть здесь. Нет, Аня. Уходи. Melegim. И тьма забирает меня.