Ненавижу тебя любить (СИ) - Веммер Анна
Но у меня есть только парк и увядшие листья. А меньше, чем через час, вернется серый тоскливый моросящий дождик. И разбитое сердце, которое, кажется, уже невозможно собрать в единое целое, окончательно сметут в совок и выбросят на помойку. Уж в этом я не сомневаюсь.
Мы едем домой, уставшие, но довольные друг другом. Наверное, Машка сейчас поужинает и сразу отрубится. В следующую пятницу нужно принести ей какой-нибудь подарок. Отложить с чаевых и что-нибудь придумать. Конкурировать с игрушками, которые покупает бывший, я вряд ли смогу. Но безделушками наверняка порадую.
Машина тормозит у ворот дома, и, судя по тому, что я вижу бывшего и миловидную девчонку, совсем юную и хорошенькую, в дом меня пускать не собираются. Но сейчас мне плевать, я держу Машку на руках и морально готовлюсь расстаться со своей девочкой.
— Добрый вечер, — холодно здороваюсь сразу оптом со всеми. — Машунька, просыпайся, смотри, папа приехал с работы.
Дочка сонно трет глазки и зевает, а няня, которая одним своим видом меня бесит, тянет к ней свои клешни. Я нарочно не передаю Машку ей и целую дочь в щеку.
— Спокойной ночи, девочка моя.
— А ты плидешь еще?
— Конечно, приду. Помнишь про уговор? Загадывай желание, куда мы пойдем с тобой в следующий раз. И никому не говори!
— Холошо!
Отдаю Машку няне и невольно замечаю, с какой ревностью она на меня смотрит. И с каким интересом — на бывшего. Наверное, объективно он довольно хорош собой, а дорогие костюмы и легкая небрежность в облике никого не портят. У него спортивная фигура, довольно резкие черты лица, которые, впрочем, совсем не портят внешность. Он циничен, строг, уверен в себе и чертовски богат. Если няня в него не влюблена, я готова сожрать собственные балетки.
Впрочем, я уже и так готова их сожрать, потому что ноги не просто болят от мозолей, их ломит так, словно по мне прошелся маньяк с молотком. Если я еще раз сяду, то встать уже просто не смогу, рухну, как мешок с картошкой, к ногам Никольского. Надо думать, его это очень порадует.
Я провожаю взглядом няню с Машей, смаргиваю набежавшие слезы и запрещаю себя жалеть. Эти четыре часа с ней — уже огромная победа, шаг к возвращению моей девочки. И, как у каждой победы, у нее есть своя цена.
— Иди в машину. Я приду через пять минут, — говорит бывший.
— У тебя с ней что-то есть? — задумчиво спрашиваю я.
— Чего?
— С няней. Она на тебя так смотрит.
— Трахнул разок. Ничего особенного, бревно еще хуже, чем ты. Иди в машину, я сказал, ты и так опоздала на десять минут, это уже мое время.
— Бревно… — задумчиво тяну я. — Прямо бобер ты, Вова. Только к бревнам и тянет.
Стиснув зубы, я бреду к проклятому пикапу, пока Владимир, подарив мне многообещающий недовольный взгляд, скрывается в доме. Мысль сбежать возникает на короткий миг и тут же исчезает, словно и не было. Мне нужна следующая пятница. Мне нужна каждая пятница до тех пор, пока я не получу больше.
Пока его нет, я снимаю балетки и в голос хныкаю, потому что это не просто больно, это адски больно! Ступни ужасно ломит, пальцы болят, на мизинце красуется ссадина и запеклась кровь. Даже снятая обувь не приносит облегчения. Я понятия не имею, как выйду из машины и куда мы вообще сейчас поедем. Единственный плюс адской боли в том, что она отвлекает, отодвигает страх на второй план.
Владимир возвращается в машину переодетый. Вместо костюма на нем джинсы, черная футболка и, как по мне, излишне легкая для осеннего вечера куртка. Поймав себя на том, что Машу уже увели, а я все еще мысленно воспитываю, только теперь уже не ее, отворачиваюсь и смотрю в окно.
Не знаю, куда мы едем. В отель? В городскую квартиру Никольского? Хотя он собирался ее продать еще до развода. Наверное, в отель.
— Что ты усмехаешься? — спрашивает бывший.
— Размышляю, что за годы брака ты наверняка обзавелся парой десятков любимых мест для таких вот… рандеву.
— Что есть, то есть. Но если ты настаиваешь, можем поехать к тебе.
— Увлекся дауншифтингом? Ты не поместишься на скрипящем диване, разве что по частям, но тогда соседи вызовут полицию.
— Все настолько плохо? Убитая хрущеба и тараканы над кроватью?
— Все настолько хорошо, потому что тебя нет, — огрызаюсь я.
— Да, конечно.
Слышится в его голосе какой-то скепсис, и я снова ругаю себя за позорный срыв у него в офисе. Я настраивалась несколько часов, чтобы вести себя, как стерва, быть этой стервой, продавить то, что мне нужно, не распуская сопли. И вот до сих пор пожинаю последствия.
Мы разворачиваемся на одном из бульваров и ныряем на подземную парковку. Это происходит так стремительно, что я даже не успеваю рассмотреть, куда мы приехали. Зато потом, когда машина останавливается, я не могу сдержать удивленного выдоха.
— Сауна?! Никольский, ты привез меня в сауну?!
— Это спа-отель.
— Это сауна! Какая разница, как он называется! У меня слов нет!
— Вот и прекрасно, помолчи хоть пару часов. Идем.
Ненавижу его! И ненавижу эту машину… мне приходится буквально спрыгивать со ступеньки, настолько высокая подвеска. Я охаю и едва не оказываюсь на полу, ступни безумно ломит, а чуть-чуть успокоившиеся за время поездки мозоли снова раздражают балетки. Если я пойду босиком, меня выгонят?
Конечно, это не сауна в привычном понимании. На самом деле здесь я пару раз праздновала день рождения с девчонками. У них сдаются номера, занимающие по половине этажа. В номере бассейн, несколько парных, столовая с баром, комнаты отдыха, в отдельных номерах — спальни и детские игровые. Все идеально чисто, безумно дорого и очень вкусно — это что касается ресторана.
Но все равно мне больно и обидно. Это иррациональное чувство, мне кажется, если бы это были просто романтические выходные с мужем, я бы восприняла это совсем иначе. В конце концов, личный бассейн, хамам и бар — разве это плохо? Но сейчас плохо мне. Во всех смыслах этого слова.
Никольский получает ключи от номера, пока я сижу на диванчике в холле. Мне кажется, он не слишком доволен моей подчеркнутой отстраненностью, но и плевать. Я просто не способна изображать счастливую любовницу ради его спокойствия.
— Идем.
Наш номер на втором этаже. Каждый шаг по лестнице — гвоздь в крышку гроба. Бывший ненавидит лифты, а я ненавижу мир, потому что чувствую себя русалочкой, только получившей ноги.
Электронный замок впускает нас в темный номер, я чувствую ненавязчивый аромат мяты. Вспыхивает свет — и мы оказываемся в просторном коридоре с зеркалами и шкафом для верхней одежды. Пока я раздеваюсь и — это приносит особенное облегчение — разуваюсь, Никольский быстро проходит по номеру и возвращается не слишком-то довольный.
— Жди здесь. Я скоро, — сообщает мне и уходит.
Пожав плечами, я принимаюсь осматривать владения. Красивый, огромный номер. Водичка в бассейне идеального голубого цвета, в столовой на столе в железном ведерке стоят бутылка шампанского и два хрустальных бокала. В комнате рядом с сауной — стопка чистых полотенец, которую венчает лебедь, прямо в лучших традициях спа-отелей заграничных курортов.
Наверное, в других обстоятельствах все это могло бы привести меня в восторг. Но сейчас лишь повергает в глухую тоску.
Раздается щелчок — дверь номера открывается. Нехотя я делаю шаг в сторону выхода и вдруг замираю, потому что слышу голоса… именно голоса, не голос бывшего мужа, а несколько мужских, веселых и беззаботных.
— А Вовка-то собирается являться, или накрыл поляну — и в кусты?
— Да хрен его знает, он с утра с недовольным ебальником ходит, я ему предлагал забить, нет, уперся рогом. Ща узнаю, погоди.
Я стою посреди комнаты, оцепенев. Нет ни мыслей, ни способности двигаться, ничего. Так чувствует себя зверек, услышавший выстрел. Сердце только бухает в груди, а еще — рвется на части, потому что… потому что он обещал. Обещал, и я поверила, а он не просто смел осколки сердца в совок, а наступил и плюнул.
