Хлоя Вилкокс - Одержимость миллиардером (ЛП)
— Где вы выучили французский? — спрашиваю я Фултона, чтобы нарушить неловкую тишину.
— В Университете в Нью-Йорке. Потом я приезжал в Париж, чтобы три года изучать историю искусства в школе Лувра.
— Это всё объясняет!
— Да, некоторые вещи могут объясняться совсем просто.
— Это предложение имеет тайный смысл?
— Я пишу романы о тайных посланиях. Вот.
— Ах! — смущённо вырывается у меня.
— Вы читали мои романы?
Я краснею как помидор. По инициативе Адель я прямо сейчас приступила к "Мирине", другие его книги я ещё не читала. Как мне сейчас выйти из этого положения?
— Естественно вы не обязаны читать мои книги. Я не упрекаю вас из-за этого.
— Всё же, всё же, я их прочитала. Они мне понравились. Они очень интересные.
Он тихо смеётся.
— Вы плохо лжёте, мадемуазель. Но вы в высшей степени любезны.
Я на самом деле глупее, чем разрешено полицией! Что он сейчас обо мне думает?
Сержусь на себя саму, и молчу, пока мы не прибываем в отель. Из "Ягуара" я рассматриваю пейзаж, который на обратном пути кажется более экзотическим.
Через час мы достигаем отеля "Мерис" на Rue de Rivoli [1] . Как только "Ягуар" останавливается, я тут же открываю дверь и выскакиваю из машины. Дворецкий, который выходит одновременно со мной, озадаченно за этим наблюдает. Слишком поздно мне становится ясно, что я должна была ждать, пока он не откроет мне дверь. Давид Фултон выходит с моей стороны, потому что на его стороне затрудненное уличное движение по улице Риволи.
— Как нетерпеливо, мадемуазель Марс, как пылко!
— Я... к этому не привыкла..., — извиняюсь я перед водителем и чувствую, как снова краснею.
Один из коридорных забирает "Ягуар", другой подхватывает багаж. Я сопровождаю господина Фултона и его водителя, которые направляются к входу в отель под аркадой. Я смотрю в землю под ногами, на которой мозаикой выложено название отеля. Эта роскошь стесняет меня, и я неожиданно вспоминаю, что на моей юбке пятно. Я останавливаюсь в тот момент, когда писатель открывает входную дверь.
— Я подожду вас снаружи...
— Нет, я прошу вас, пойдёмте! Приглашаю вас на кофе, как компенсацию за то, что просочилось в вашу юбку...
— Это очень любезно, — отвечаю я, совершенно растроганная его предусмотрительностью, — но...
— Вы меня боитесь?
— Вас – нет, нет, скорее взглядов гостей гостиницы, когда они увидят пятно на моей юбке...
— И осуждения всей планеты?
— Вы смеётесь надо мной, но... совершенно серьёзно: что они должны обо мне подумать?
— То, что вы неуклюжая? Полагаю, бывают ситуации хуже этой!
Он так настойчив и любезен, что я уступаю. Итак, я следую за Давидом, который самоуверенно входит в отель. Пока его мажордом идёт к ресепшену, Фултон разворачивается в направлении бара. Заведение полностью выдержано в тёмном дереве и декоративные багеты в стиле ампир покрыты позолотой, с очень красивыми креслами, подлокотники которых были вырезаны в форме лебедей. Я не привыкла к такой роскоши и чувствую себя плохо. Однако Фултон выглядит так, как будто он полностью в своей стихии. Мужчина заказывает две чашечки кофе. Я сажусь напротив него, причём свою юбку зажимаю между бёдрами и держу колени вместе, чтобы спрятать пятно.
— Я бы охотнее остановился в "Крильон" [2], — говорит он с рассеянным выражением лица, — из-за маленького балкона, выходящего на площадь Согласия... но отель закрыт из-за ремонтных работ.
Я утвердительно киваю, но задаюсь вопросом, возможно, Фултон подразумевает под так называемым "маленьким балконом" лоджию, которая выходит на площадь Согласия. Кажется, романист никак не может повлиять на моё молчание.
— Вы знаете, что отель "Мерис" был одним из первых отелей класса "люкс"? - продолжает Фултон с хитрой улыбкой.
Его глаза за тёмными очками не различить. Я спрашиваю себя, смеётся ли он надо мной, проверяет или беседует, просто из вежливости.
— Ах, да? — отвечаю я и выжидаю, что последует.
— Это было в конце восемнадцатого века. Париж входил в маршрут поездок по Европе, совершаемых в то время молодыми состоятельными англичанами, завершающими свое обучение... Вы студентка?
Я качаю головой и кусаю губы. Почему я так обороняюсь? Почему меня огорчает мнение американского миллиардера, который через несколько дней уедет, и я никогда больше его не увижу? Близость писателя заставляет меня нервничать: каждый раз, когда он что-то берёт, я ощущаю, что Фултон хочет коснуться меня, и вздрагиваю. Полагаю, мужчина меня запугивает.
— У вас есть любимый автор? — он спрашивает у меня, чтобы добавить воодушевления беседе, которая снова превратилась бы в неловкое молчание.
— Мне особенно нравится Александр Дюма.
Он изумлённо поднимает бровь над краем своих очков. Совершенно очерченную бровь, такую же чёрную, как его волосы.
— Александр Дюма? Поразительно для женщины. Всё же, он, скорее, автор для юных мальчиков.
— Может быть, "Три мушкетёра"... Но я предпочитаю его мемуары и путевые заметки...
— Так как я их не читал, мне тяжело разделить ваш энтузиазм.
Я неважно себя чувствую. Я должна была развивать беседу, разъяснить ему, что люблю Дюма, но боюсь нагнать на него тоску, и, право не знаю, как и с чего я должна была начинать разговор. Фултон в полной мере вежлив, и я бы с радостью показала ему себя с более выгодной стороны. Но не могу ни о чём думать. Молча, я пью свой кофе.
— Может, вы хотите принять душ, прежде чем мы поедем в "Ларок"? — наконец, спрашиваю я.
— Не знаю, как я должен воспринимать это предложение...
— Возможно, вы захотите освежиться? — заикаюсь я как школьница, которую поймали за воровством.
— Очень любезно, что вы озабочены моим благоденствием. Тем не менее, я не хочу оставлять вас здесь одну. Возможно, это приведёт к нежелательной встрече.
— Здесь? Вы думаете, что в любое мгновение здесь, в "Мерисе", может остановиться банда преступников?
— Может быть, не преступников... а какой-нибудь очаровательный многообещающий юноша, это очень даже возможно.
— Эти "золотые мальчики" меня не пугают...
— Зато меня!
В какую игру он играет?
Между тем дворецкий возвращается. Мажордом шепчет что-то на ухо Давиду, который вслед за этим немедленно поднимается.
— Итак, хорошо, мы едем в издательство, — восклицает он.
Я встаю и следую за ними. Снова "Ягуар". Что за странное ощущение ехать на таком автомобиле класса "Люкс" через Париж. У меня было чувство, будто я богатая туристка, которая прогуливается по городу. Впечатление больше, чем странное – великолепное. Я избегаю разглядывания Давида Фултона, хотя имею такое желание. Однако он ничего больше не говорит, но производит не менее презентабельное впечатление: его запах, тепло, которое излучает мужчина... Я снова краснею.
