Урфин Джюс - Зарисовки.Сборник
– Тигррр, – Василь неторопливо, словно боясь вспугнуть, стал огибать стол.
Я плюнул на гордость и метнулся к выходу. Но он оказался чуть быстрее, чуть проворнее, чуть более желанным… чтобы моя попытка сбежать оказалось успешной. Развернув меня к холодильнику лицом, он впился в холку болезненным укусом, заставляя мои рефлексы изогнуть тело в его руках в нужной ему, правильной форме и признать проигрыш. Его зубы скользили по шее, плечам, оставляли бескомпромиссные метки, которые тут же расцветали алым болезненным тавром.
– Нет! – вывернулся я из его захвата. Заглянув в мутные от накатившего желания глаза, жестко зафиксировал шею и поменял дислокацию, припечатывая его к нагретой моим телом поверхности холодильника. – Ты будешь играть по моим нотам, – возвращал я ему голодные поцелуи, прокладывая дорожку отметин на шее.
Василь дернулся, пытаясь перехватить доминирующее положение, но выпускать из своих лап зарвавшегося охотника я не желал. И тогда его руки неуверенно сомкнулись на моей спине, притягивая еще ближе, вжимая в тело. Мой рык, клубившийся весь вечер и всю ночь в подреберье, вырвался, срывая планку разума к чертовой матери. Впившись в его губы, я сдернул висящие на бедрах джинсы и сжал возбужденную плоть. Василь простонал в мой рот и подался вперед. Я помнил его ритм, помнил все до каждой малейшей паузы, помнил, с какой силой нужно сжимать, когда нужно отпустить, чтобы его желание зазвучало пронзительной позолоченной Ми. Когда его тело завибрировало под моими пальцами предоргазменным пиццикато, я оторвался и хрипло выдвинул свое условие:
– Ты под меня ляжешь.
– Хоть сейчас.
Лун
Тело швыряло о камни и опоры фонтанов, Лун полз по дну, задыхаясь в воде городского ручья. Еще немного… Его ждут. Выдранные с мясом переломанные плавники цеплялись за вбитые в дно опоры, гребенки фильтров, щиты подсветки, но тело, изломанное болью, уже слабо реагировало на новые раны. Хотелось выползти на каменный берег и просто сдохнуть, закончить все это, и только сумасшедшая ненависть не разрешала оставить хоть что-то, даже самую малую чешуйку, людям. Нет… никогда…
Наби смотрел на переливающуюся ленту Чхонгечхона, нервно прогуливаясь у самой кромки воды.
– Где же ты… где ты? – отчаянной молитвой разбивалась надежда. – Только попадись мне еще, безголовый дракон… Я тебя… Я… – Наби в отчаянии сжал кулаки и гневно взглянул на небо, готовый пропустить уже в свою душу бунт и ненависть.
Вода слабо всплеснулась, на мгновение явив на поверхность дугу, украшенную острой чешуей, и тут же сомкнулась, пряча дракона в своих глубинах. Наби с тихим возгласом упал на колени, лихорадочно разгребая воду и пытаясь нащупать тело. Сжав в кулак оплетающие его пальцы волосы, он дернул их, почти выволакивая тело на поверхность.
– Лун! – задушено выдохнул он. – Лун! – рассматривал он разодранное тело, изломанные острые пеньки плавников. – Как же ты так?..
Лун открыл глаза, отмахнулся от стайки мелких рыбешек, пощипывающих его лицо. Где он? Изумрудная почти неподвижная гладь. Живая, нагретая солнцем вода. Умиротворенная тишина, неторопливый дрейф откормленных рыб, заинтересованно тыкающих его тело. Лун лениво схватил самую любопытную и впился в нее голодным ртом, на несколько секунд спугнув других. Провел ладонью по голове, ощупывая совсем нежный, едва сформировавшийся гребень спинного плавника, раскрыл по-детски беспомощные радужные веера боковых – там даже еще не начали прорастать хрящи. Рассмотрел тонкую паутинку кожи, которая только-только затянула рубцы, провел пальцами по нежным складкам жабр и рванул наверх.
Старинную патину пруда в Секретном саду при дворце Чхандоккун вспорола серебристая фигура, на секунду замерла на самой поверхности и тут же плавно ушла под воду. С загнутого края беседки, стоящей у самого берега, сорвалась бабочка. Пометавшись над вновь невозмутимой гладью пруда, она вернулась на нагретую солнцем крышу, дополняя величественную гармонию сада дворца. Ярко-голубые крылья с ажурными черными прожилками уже привычно украсили вязь маленькой беседки. Но что значат недели, когда впереди Вечность?
Грани
Рука мягко гуляет вдоль позвоночника, выписывая завитки и зигзаги, что змеями ползут и клубятся к пояснице и возвращаются к лопаткам, обрастая там острыми углами геометрических фигур, соединяющих родинки. Движения вводят в гипнотранс, разморенный любовью рассудок покачивается лодочкой на границе бытия, черпая низким бортом воду забвения. Пальцы мягко прокладывают новую колею к шее и замирают, чуть касаясь полоски волос, обводят ее, ныряют под, нащупывают тонкую серебряную цепь и тянут, заставляя ее впиваться в кожу горла.
– Я хочу попросить тебя, – мягко вкрадывается шепот в полудрему, – надеть вот это.
Рука на мгновение пропадает, и через пару секунд на подушку ложится что-то тяжелое, черное, ощетинившееся металлическими заклепками.
– Что это? – любопытство еще томное и ленивое. Перетекая из положения лежа в положение сидя, раскладываю на смятой постели петлю ошейника. – Что это? – и этот вопрос уже не о предмете, хищно свернувшемся на кровати.
– Сделаешь для меня? – шепот становится чуть глуше.
Короткими осторожными прикосновениями, как опасного зверя, поглаживаю ошейник и не могу поднять глаза. В груди начинает бродить неопознанное и, мягко опалив нутро, скатывается к паху.
– Для тебя – да.
Шею обнимает остро пахнущая кожей тяжесть. Моментально прогревшись теплом тела, заставляет его закаменеть, напрягая все мышцы в резком желании бунта. Правильно, что нельзя поднимать глаза… Такой взгляд следует прятать.
– Как ты?
Подавляю желание двумя руками вцепиться в ошейник, сопровождающее приступ паники. Под бешеное сердцебиение пытаюсь вычленить то, что разбудил этот стильный кусок выделанной черной кожи. Дрожащими пальцами обводя явственный знак тайных желаний, прислушиваюсь к себе.
– Тише-тише… – по бедру успокаивающе скользит рука. – Это не символ унижения. Это скорее символ доверия. Ты можешь мне настолько доверять?
– Переложить на тебя всю ответственность за то, что происходит?
– В какой-то мере ты прав…
Снимаю ошейник с себя, надеваю на него.
– Вопрос доверия актуален? – вглядываюсь в глаза, где зрачки моментально затапливают глаза до самой радужки, открывая портал в личную бездну. – Как ты? – смотрю на обкусанные до ранок губы.
– Ладно, я понял – тебе не понравилось. Вопрос закрыт, – снимает ошейник с себя.
– Я хочу, чтобы ты знал, – отзеркаливаю движение, растирая шею, – искушение свалить все на твои плечи велико. Но нет… – вытягиваю из его рук ошейник. – Без смысловой нагрузки… хочешь? – ошейник вновь облегает мое горло, уже не стягивая удавкой условностей.
