Ублюдок (СИ) - Воробей Ирина Леонидовна

«Она, небось, уже вообразила себя нежной невестой, пошила мне смокинг и вложила розочку в передний верхний карман» – подумав об этом, парень усмехнулся. Чем больнее будет Вере, тем слаще станет его месть. Пожалуй, сегодняшнее утро было одним из лучших за последние годы. Давно он не испытывал такую приятность на душе. Тяжесть, но приятность. Он всегда сам себя ненавидел и до того привык к этому состоянию, что ощущение гордости с непривычки щекотало грудную клетку.

Да и потом он просто получил физическое удовольствие от секса. Верино юное тело нежно извивалось под ним. Коричневые соски на круглой груди под напором языка мягко продавливались, а затем упруго выскакивали изо рта. Хотелось хватать их, непослушных и стойких, еще и еще и наказывать более сильными нажимами губ. Приятно было пройтись кончиками пальцев по бархату ее живота. А затем долго и медленно вводить твердый член, не обращая внимания на писклявые охи. У него давно так не стоял. И давно после секса не настигало полное истощение, как теперь. Ему хотелось подпевать лесным крылатым ораторам, но нельзя было никого будить.

Подойдя к абсолютно гладкому озеру, он посмотрел на мутного себя на поверхности, улыбнулся и всунул руки в холодную, бодрящую воду. Раздраженные круги разбили отражение и растеклись волнами. Умывшись, он сел на рядом валявшийся булыжник и стал глядеть на то, как гармонична природа. Он любил думать. И любил одиночество. Потому любил думать в одиночестве. Его многое поражало в устройстве этого мира, словно изо дня в день ему, как юному натуралисту, открывалась новая микровселенная. И всякий раз его восхищала логичность, идеальность и простота каждого такого открытия.

Сегодня Марк открыл живую тишину. В его огромной полупустой квартире обычно царило мертвое молчание, пропитанное бетоном и пластмассой. В одинокие вечера, когда он в очередной раз сидел посреди просторной гостиной и читал какую-нибудь замысловатую книгу, ему казалось, что, если в черной дыре есть звук, то он именно такой. Как вакуум, только более пустое, абсолютное ничего. А здесь, в лесу, над умиротворенной гладью озера, под кронами деревьев и в мраморной защите проглядывающих сквозь зелень скал звенела натуральная живая тишина. В сравнении  с полным отсутствием звука, здесь было шумно, но настолько гармонично и естественно, что вселяло спокойствие и придавало всему смысл.

Его покой нарушило легкое касание мягких рук. Они потрепали его по голове и ласково спустились на костлявые плечи. Марку хотелось лопнуть от внезапно нахлынувшего гнева. Эти спонтанные прикосновения вызвали мурашки по всему телу. Он невольно дернулся. И Вера сразу почувствовала раздражение. Она нахмурилась и села рядом с вопросительным выражением лица.

– Доброе утро, – сказала девушка, помолчав в недоумении полминуты.

– Доброе, – нехотя ответил Марк, не глядя на нее.

Ночью ему нравилось смотреть на ее голое тело, целовать ее полные губы, вдыхать аромат кожи и волос, но сейчас она казалась ему противной. Даже низкий голос резал уши. «Зачем она проснулась?» – с досадой думал парень, с силой отрывая пучок травы от корней и растирая его в кулаке. Это помогало сохранять хладнокровие.

– Что с тобой? Я думала… – начала Вера, но тут же осеклась, поймав леденящий взгляд.

Непроизвольные жесты и взгляды говорили красноречивее любых самых тщательно подобранных слов. Особенно самых тщательно подобранных слов.

– Понятно, – девушка поджала губы, которые он ночью с такой жадностью целовал.

– Считай это моим скромным подарком на твой выпускной, – безразлично сказал парень, уколов ее в самое сердце.

Оно тут же разбилось. И осколки убили бабочек, разлетавшихся в животе. Кажется, ни одной живой теперь не осталось. Внутреннее излияние крови причиняло адскую боль.

– Если ты в меня втрескалась, то это твои проблемы. Я тебе ничего не обещал, – почти равнодушно, но с легкой ноткой самодовольства проговорил Марк, тем самым добив девушку окончательно.

Сердце перестало качать кровь. И теперь вены заполнялись болью. Одновременно стало стыдно и обидно. Вера закрыла лицо руками, чтобы сдержать слезы. Марк еще полминуты смотрел на нее, будто наслаждался чужим горем, а девушка, немощная, ослабшая и разочарованная, оставалась сидеть в неловкой позе на согнутых ногах с закрытым ладонями лицом. Волосы спускались вниз, скрывая ее от теплых лучей солнца  и его брезгливого взгляда. Осознание, что ее использовали и выбросили как одноразовую салфетку, было невыносимо. А она ведь верила до этого момента в сказки. Не в те, которые про нереальных Золушек и прекрасных принцев, а в свою сказку. В ней сидела убежденность, что волшебное счастье должно снизойти до нее. И оно снизошло вместе с его мокрыми поцелуями и сильным членом, с болью раздвинувшим упругую плоть и разорвавшим тонкую плеву. Но сказке быстро пришел конец.

– Ненавижу тебя, – прошипела девушка.

Марк только этого и ждал. Он с победоносным видом поднялся с булыжника, чмокнул ее в макушку головы и, потрепав слегка волосы, ушел, ничего не ответив.

А Вера осталась сидеть на берегу, утопая в собственных слезах. Это был жестокий удар. Позорное поражение. Грудь сдавливалась, словно плотный газ окружал ее, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. Она замерла, как статуя, с поломанной душой. Слезы текли по щекам, но это не помогало облегчить боль. Вера проследила за тем, как Марк уходит в чащу леса, одновременно любя и ненавидя его всем разбитым сердцем. Она просидела на берегу около двух часов, пытаясь успокоиться и натянуть улыбку на лицо. Но глаза по-прежнему оставались красными, а губы дрожали, удерживая крик отчаяния.

Постепенно начали шелестеть палатки. Друзья просыпались по очереди и вылезали из брезентовых домиков. Марк гулял по лесу. Вот-вот должны были проснуться и Игорь с Мариной. Вера понимала, что брат не должен ни о чем узнать, потому тщательно умывалась холодной водой, чтобы смыть все следы расстройства. Через полчаса напряженных усилий это, наконец, удалось. Губы скривились в уголках, оставив на щеках еле заметные ямочки. Глаза стали такими же холодными и пустыми, как озерная гладь. И все как будто встало на свои места.

Глава 2. Цепь отверженных

Только под действием алкоголя Марк кое-как забывал о ненависти к себе и этому миру. В квартире было тише, чем в гробу. Окна он все зашторил. Двери закрыл. Сам валялся на диване в одних трусах, да и те натянул криво впопыхах после душа. Всего полчаса назад от него ушла не самая приличная девка, имени которой он даже не пытался узнать. Они вместе напились, накурились, сделали то, ради чего познакомились, и разошлись. Девушка не торопилась, но Марк ее выпроводил. Ему хотелось побыть одному. В последнее время это редко удавалось.

Работа в компании отца выматывала каждодневным общением с множеством коллег и клиентов. Сам отец требовал от него слишком многого, загружал самой неприятной работой, заставлял отчитываться о каждом шаге, но больше утомлял тем, что ругал за любую оплошность так, будто Марк спускал судьбы мира в унитаз.

И при этом некогда было даже подумать. Постоянно приходилось находиться среди людей. Не то, чтобы он чувствовал себя неловко, просто это мешало ему сосредоточиться на чем-то как будто бы очень важном. Он все время пытался философствовать, а все эти пустые разговоры отнимали кучу времени, не принося никакой пользы. Марк никогда не был душой компании, постоянно оставался в тени, на шумных вечеринках отсиживался в углу, попивая бокал за бокалом настоявшегося виски.  Девушки на него особого внимания не обращали, потому что он на них не обращал внимания, предпочитая знакомиться в дешевых клубах с бесплатными девками на одну ночь. Максимум позволял себе несколько свиданий и то ради одного простого действа. Девушек он специально выбирал легкомысленных, простых и глуповатых, будучи убежденным, что после Марины никого полюбить не сможет.

Ее образ гниющей язвой поглощал сердце, заставляя унывать с каждым днем все сильнее и сильнее. Марина с ним практически не общалась в последнее время, словно чувствовала что-то неладное, видимо, догадывалась о его измученной любви. Она ощущала себя с ним неловко и почти никогда не смотрела в глаза. А Игорь всегда был такой беззаботный или только делал вид, но ничего странного не замечал и по-прежнему считал Марка закадычным другом, ни капельки не сомневаясь во взаимности.