Божья коровка (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Николай закрыл дверь – позже разберется. Есть потребности насущнее. Желудок яростно урчал, требуя его наполнить. Следует найти еду. Кухня подтвердила его вывод о хрущевке. Крохотная, метров пять. Стол, две табуретки и буфет с раздвижными стеклянными створками в верхней трети. За стеклом – тарелки, кружки. Газовая плита на две конфорки, эмалированная, чугунная мойка и – о, счастье! – холодильник. Маленький, чуть выше метра, с буквами «Минск-1» на дверце. Лосев подбежал, открыл ее…

Что за хрень? Холодильник был пустой – ни яиц, ни колбасы, ни сыра. Ладно, сыр, хотя бы банка с огурцами! Ничего совсем. Зло захлопнув дверцу, Лосев подошел к буфету. За высокой створкой на полке обнаружилось немного хлеба – где-то с треть буханки-кирпича. Хлеб немного зачерствел, а еще его кусали, судя по всему, пацан. Лосев выложил обгрызенный кусок на стол, найденным на полке ножом отделил примерно треть. Хватит для начала, неизвестно, будет ли еще еда. Есть обгрызенный ломоть было чуть противно, только Николай себя заставил. Если правильно подумать, за собою подъедает – тело-то теперь его. Прожевав, он положил оставшийся кусок на ту же полку и, смахнув в ладонь крошки со стола, бросил в рот. Взял эмалированную кружку и налил в нее воды из крана. К удивлению, она не пахла хлоркой и была довольно вкусной. Лучше бутилированной из прошлой жизни[4].

Заморив червяка, Николай вернулся в комнату. Для начала убрал постельные принадлежности с дивана. Грязные наволочку и простыни стащил и отнес их в ванную. Заменил на свежие, что нашлись в шкафу. Убранная постель отправилась туда же – места там полно. Завершив с этим, он решил исследовать жилище. За перегородкой с ширмой обнаружилась комнатка – темная и без окон. Небольшая, метров пять квадратных. Там стояла узкая железная кровать с бельем и покрывалом. Пухлую подушку прикрывала кружевная накидка. Почему пацан не спал здесь, было непонятно. В комнате нашелся стул, торшер и больше ничего. Ну, еще икона на стене, небольшая и бумажная. Спас Нерукотворный… Николай подумал и, поддернув покрывало, заглянул под койку. Чемодан какой-то, деревянный ящик, как у плотников в старинных фильмах. Первым делом Николай вытащил его. Инструменты, гвозди и шурупы в специально сделанных отсеках. Их владелец дело явно знал. Всем давно не пользовались: полотно ножовки испятнала ржавчина, как и клещи с пассатижами. Николай задвинул ящик под кровать и занялся чемоданом. В нем нашелся лишь альбом, тонкий, но увесистый. Ну, так плотная обложка, и листы, как будто из картона. Все в пробитых частых прорезях, чтобы можно было вставить фотографии.

Сунув чемодан обратно, Николай забрал альбом и вернулся на диван. Сел, открыл. Фотография, большая, черно-белая. Молодая женщина смотрит в объектив, на коленях у нее – ребенок в ползунках и шапочке. Малышу не больше года.

– Мама, мамочка, – раздалось в голове. Голос всхлипнул и продолжил: – Мамочка теперь на небе, ее боженька к себе забрал.

– Блядь! – Лосев чуть не выронил альбом. – Это что за хрень?

– Я не хрень, а Боря, – ответил голос. – Мы здесь с мамою живем. Но теперь она на небке, потому я здесь один. Дядя Вася через день приходит, рыбку мне приносит с хлебом. Рыбка кончилась вчера, – голос погрустнел, – Хлеб остался, но его немного. Ты мне рыбки принесешь?

– Не фига себе заявка! – охнул Лосев. – Крыша, блядь, поехала!

– Крыша сверху дома, – сообщил все тот же Боря. – Здесь ее не видно. Мама говорит, что тебя мне боженька прислал – чтоб помог и защитил. И еще сказала, что ты можешь отказаться. Боженька найдет другого, а ты будешь там, где хорошо. Мама говорит: ты это заслужил, потому как душу положил, других спасая. Ты уйдешь? – голос прозвенел тревогой. – Оставайся. Мне с тобою хорошо. Ты меня помыл и хлеба дал.

– Дай подумать, – отозвался Николай. – А пока немного помолчи.

Боря в голове затих. Николай закрыл альбом, бросил его рядом. Ситуация – туды ее растак! Голоса в башке звучат у психов. Им обычно советуют чего-то совершить. Ножик взять, кого-то там прирезать. Или прыгнуть с крыши дома… Надо ему это счастье?

– Боря, – произнес тихонько Лосев. – Я хочу тебя спросить. Если я останусь в этом теле, ты мне постоянно будешь что-то говорить?

– Нет, – ответил голос. – Я не слишком умный, мало знаю, потому умолкну навсегда. Мама говорит: мы станем как один.

– И сознания сольются?

– Я не знаю, – ответил Боря. – Ты согласен?

– Погоди, – сказал поспешно Николай. – Я подумаю еще.

Он встал и подошел к зеркалу. Отмытый Боря выглядел иначе. Крепкая, мускулистая фигура, продолговатое лицо с правильными чертами, васильковые глаза под длинными ресницами. Волосы, некогда остриженные «под ноль», отросли и укрывали голову густой, каштанового цвета шапкой. Высокий лоб, округлый подбородок, прижатые к черепу ушные раковины. Николай улыбнулся отражению. На румяных щеках Бори возникли милые ямочки. «Симпатичный ведь пацан, – подумал Лосев. – Ростом не велик, но сложен крепко. Вроде, как на мать похож. Если б не дебил – девки бы на шею вешались. Сколько ему лет?» Уловив смутное воспоминание, он открыл левую створку шкафа и достал с верхней полки картонную коробку. Некогда в ней было печенье – «овсяное» говорила надпись. Возвратившись на диван, Николай снял с коробки крышку. Документы… Сверху оказалась серая книжица с названием «паспорт» на обложке. Николай ее раскрыл. С черно-белой фотографии в левом нижнем углу на него смотрело виденное в зеркале лицо. Он поднял взгляд выше. Срок действия – до 7 июля 1974 года. Что?! Так, спокойно, смотрим дальше. Коровка Борис Михайлович (ну, фамилия!), время и место рождения – 1 июля 1949 года, г. Минск. Твою мать! Пацану на вид лет шестнадцать. Это ж в какое время он попал?

Николай заставил себя успокоиться. В конце концов это не страньше, чем перенос его сознания в чужое тело, плюс голос Бори в голове… Он посмотрел на правую страницу. Социальное положение – иждивенец, отношение к воинской службе – не военнообязанный (с этим все понятно), паспорт выдан Советским РОВД г. Минска 7 июля 1965 года. Подпись, печать… Николай перевернул несколько страниц. Штамп о прописке. Адрес: г. Минск, ул. Седых, дом. 4, квартира…

Николай бросил паспорт на диван и взял лежавшую ниже бумагу. Свидетельство о смерти. Коровка Ольга Николаевна, умерла 23 марта 1967 года в возрасте 46 лет, о чем в книге регистрации актов о смерти сделана соответствующая запись… Причина смерти – рак груди…

В коробке нашлось удостоверение инвалида на имя Бориса Михайловича Коровки. Без фотографии, действительно при предъявлении документа, удостоверяющего личность. Группа инвалидности – вторая. Справка из психоневрологического диспансера Минска. Диагноз: умственная отсталость, дебилизм… Дальше шли какие-то цифры, Лосев в них не понимал. Еще нашлась сберегательная книжка. 2 февраля на имя Бориса Коровки его матерью был сделан вклад на сумму в 500 рублей. 8 апреля деньги сняли до последней копейки. Кто это сделал? Явно не Борис. Странно, что осталась книжка… Лосев взял свидетельство о рождении пацана. Мать: Коровка Ольга Николаевна, в графе «отец» – жирный прочерк.

Николай сложил документы в коробку и отнес ее на полку. Там нашлось и несколько тетрадей в клетку и альбом для рисования. Шариковая ручка в виде шестигранной трубочки с колпачком и карандаши в пенале. Николай не стал их трогать и вернулся на диван. Сел, откинулся на спинку. Что ж, прикинем. Занесло его, выходит, в СССР, в год 1967-й. В это время в прошлой жизни он даже не родился, а родители учились в школе… Что он знает о 60-х? Ничего совсем, никогда не интересовался. Дня сегодняшнего он не знает, но, похоже, за окном апрель. На деревьях еще нет листьев, только почки набухают – это Лосев разглядел. И еще в квартире теплые батареи, в мае в Минске отопление б точно отключили. Родители Лосева вспоминали о таком: как 15 апреля – батареи греть перестают. Что в итоге? Ничего хорошего. Если согласится, то окажется дебилом, человеком ущемленным. Инвалид бесправный… Боря вспоминал какого-то дядю, тот, похоже, опекун племянника. Славно же он о нем заботится! Подопечный грязный и голодный, без одежды, спит на черных простынях. А куда девались деньги Бори? На книжку положила явно мать, а потом они – тю-тю. Шкаф пустой стоит. Вещи где покойницы? Ладно их забрали, а одежда пацана? Чтобы у него было лишь одно трико, да и то – дешевка? Не похоже, чтобы мать с сыном бедствовали. По словам родителей, 500 рублей в этом времени – неплохие деньги. Интересно, кем работала покойная?