Почувствуй (СИ) - Вечная Ольга
Двери разъезжаются, мы заходим в пустую кабину. Поднимаемся. В руках эти маски здоровые. Сколько раз мы вот так же возвращались после выступлений? Уставшие, довольные. Не счесть. Сумки в руках мешали обниматься. А вот губы были свободными, губам ничего не мешало. Сердечко билось о ребра, и казалось, не выдержит напряжения момента. Мы мчались с безумной скоростью в этом стареньком лифте. Вообще, время с Матвеем неслось ракетой, все три с половиной года на одном дыхании.
— Так, может, тебе всегда теперь работать с Костей? — выдает он с показушным участием.
Я учусь в техническом вузе на факультете нефти и газа. У нас в группе четыре девочки и шестнадцать мальчиков. Матвею не нравятся все девятнадцать человек.
— Может быть. Он знает все песни, представь. Наизусть. И попадает в ноты.
Мы смотрим друг на друга. Волоски на коже поднимаются, пульс частит. Я вне себя от тупости ситуации, в которой мы оказались!
— Уверена? — Матвей вздергивает бровь. Кривая улыбка растягивает его губы.
Закатываю глаза.
— Где ты был?
— Опоздал на автобус, потом летел в такси. Я же написал. Машина сейчас у брата, без нее туго.
— А до этого? Твоя учеба в час закончилась.
— Дела были.
— С Захаром опять? У тебя всегда находятся дела поважнее меня. К чему бы это?
— У меня дела поважнее? — делано ахает он. Глаза округляет. — Вот оно что! А ты, значит, меня на первое место всегда ставишь?
Лифт останавливается. Мы ехали, по ощущениям, целый час. Подмышки вспотели от стресса.
— Именно! — рявкаю я. Слезы на глаза выступают от несправедливости! Вылетаю на лестничную площадку. — Так и есть! Дура!
Достаю ключи, открываю дверь.
Матвей тоже заходит в квартиру. Пахнет пиццей, папа готовил, наверное. Мама должна прийти с работы ближе к семи. Дома никого.
Я разуваюсь и иду в свою комнату.
Матвей следом. Открываю шкаф, в котором храню костюмы.
— Надо бы, может, продезинфицировать? — усмехается Матвей, рассматривая синюю маску. — Мало ли чем он болеет? Туберкулез, например. Заразная шутка, говорю как медик.
— Прекрати. — Я забираю маску и кладу в шкаф. — Ты ведешь себя невыносимо! Сам опоздал и сам же обвиняешь. И нет, Костя ничем не болеет. Он очень мне помог.
— Я ни в чем тебя не обвиняю.
Матвей тянется к верхней полке и достает из коробки с бельем розовые стринги. Накручивает на палец. Я тут же вырываю из рук свою вещь, закидываю обратно и закрываю дверцу.
Он скрещивает руки на груди. Глядит враждебно. Мои психи ему не нравятся.
Сердце барабанит боевой марш.
— Ты сегодня чем заряжен? Холостыми или боевыми? — спрашиваю наконец. — Потому что если боевыми, то я не готова морально.
Напряженная атмосфера лопается как передутый воздушный шар.
Это наше с Матвеем правило. Мы оба вспыльчивые, но при этом оба... просто безумно друг в друга влюбленные. И чтобы не ранить, придумали правило: перед каждой ссорой предупреждать, какие сегодня патроны.
Холостые — будет не больно.
Боевые — готовься к обороне как следует. Пленных не берут.
Матвей мешкает секунду. Он всегда выбирает холостые, когда я спрашиваю таким тоном. Даже если настроен агрессивно, перезаряжает обойму на лету.
Смотрит на меня. Темный шоколад в любимых глазах плавится. Матвей опускает руки вдоль тела.
— Холостыми, Рай.
Он чуть отводит глаза в сторону, будто смущение почувствовал. Моя душа взъерошенной райской птичкой к нему летит. Обнять за шею, зацеловать щеки. Найти губы. Утешить.
Потом я вспоминаю, как он прятался в кустах и следил! Наблюдал, ждал чего–то! Видимо, проверял, изменяю ему или нет!
От возмущения слезы выступают. Господи! Я ему всё! Всю себя! Всё прощаю, три с половиной года только им живу! Люблю каждой клеточкой! Ни одного повода не давала в себе сомневаться. А ему мало!
Несправедливость такой силы, что устоять невозможно.
— И долго ты следил за нами с Костей? — Наступает моя очередь скрещивать руки.
— Я не следил.
— Прятался и следил! Знаешь, я уже почти не сомневаюсь, что у тебя кто–то есть. Потому что… — Выхожу в центр комнаты и начинаю демонстративно загибать пальцы, — во–первых, ты постоянно где–то пропадаешь и не рассказываешь где! Во–вторых, адски ревнуют те, у кого рыльце в пушку. В–третьих, ты будто специально провоцируешь ссоры! Если тебе нужна свобода, так и скажи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Поссориться сейчас пытаешься именно ты.
— Меня взбесило, что ты следил за мной!
— Интересно почему? Если скрывать нечего.
— С тех пор как ты начал с этим Захаром общаться, стал... — Осекаюсь.
— Кем?
— Невыносимым!
— А что собиралась–то сказать изначально, Рай?
— Ты меня снова подвел. И ведешь себя, будто я виновата. — Отворачиваюсь к окну. Ожесточенно любуюсь соседним домом.
— Да вы полчаса пялились друг на друга! Чуть щеки не треснули от улыбок. Еще немного, и он бы сосаться полез. Убил бы.
— Боже! — Я всплескиваю руками и начинаю метаться по комнате.
— Юль, Юлёк… — Мот пытается поймать, — в чем–то ты взрослая, а в чем–то совсем наивняк. Не видишь, как на тебя смотрят? Ты даже не представляешь, что у парней в голове при этом.
Ревность рвет на части. Отталкиваю. Дерусь. Кричу:
— По себе судишь?!
— Че?!
— Если ты на девок пялишься и думаешь всякое, не значит, что все так.
— Костя твой не такой, да?
Он не мой, придурок! Это ты мой! Только ты один!
— Не такой, — вырывается.
Мы смотрим друг на друга. Теплого какао сегодня не будет.
Ледяные глаза прищуриваются. Холод — это про резкую боль.
Мы рядом, но между нами миллиарды световых лет недопонимания и бессмысленной лжи.
— Не вздумай ему что–то сделать, Матвей. Если я узнаю, мы...
— Что мы? — перебивает он.
— Расстанемся.
— Ты меня бросишь из–за него? Вот как, Рай?
— Если ты ему навредишь — да. Он ничего плохого никому не сделал. Мне — тем более.
— Только хорошее?
Хватит цепляться к словам!
— Только хорошее.
Матвей дергается. По волосам рукой проводит и головой качает. Потом на меня смотрит.
Поднимает вверх ладони, словно сдаваясь. И идет в сторону выхода.
О боже! Ну что за дурачина!
— С тех пор как ты связался с этими пацанами, ведешь себя как полный кретин! — начитываю ему нотации, не отставая ни на шаг. Он что, правда сейчас уйдет и оставит меня одну в субботу вечером?! Столько планов было! — Они тебя настраивают против меня! Науськивают. А ты ведешься! Во всех видишь угрозу! И это не просто секция по боксу, это какая–то... секта слабоумных! Они там все мозги себе выбили! И тебе по ходу.
Матвей начинает обуваться. Напяливает кроссовку. Сердце колотится на разрыв.
Он зовет меня райской птичкой. Сколько раз повторяла, что это обычные воробьи с цветными перьями. Нет же.
— Если уйдешь, можешь не звонить мне никогда. Можешь вообще забыть о моем существовании.
Он шнурует вторую кроссовку. Бессердечный! Приехал, чтобы поругаться. И поругался! Возмущение паром из ушей идет.
— Вижу, ты добился своего. Что мне прикажешь делать? Позвонить Косте? Ты думаешь, я буду одна сидеть дома в субботу вечером?
Матвей поднимает глаза. Разрывает от желания побить его и сжать в объятиях.
— У тебя сегодня боевые, Рай, — выдавливает он.
Открывает дверь и выходит на лестничную площадку.
— Ты свой выбор сделал! — кричу я вслед.
Дверь захлопываю и спиной к ней прижимаюсь.
Трясет.
Глава 3
От эмоций трясет.
Я просто не могу с этим справиться!
Кажется, будто сердце из груди вырвали, там дыра осталась. Ну как можно быть таким невыносимым и одновременно важным?!
Ведь тоже боль чувствует. Про боевые сказал — значит, за живое задело. Не захотел мириться, объяснять. Ушел.
Я вроде как... победила, да?
Ни радости, ни удовлетворения. Никаких счастливых глаз напротив, цвета любимого какао. Никакой горечи на языке, вкуса привычного шоколада.