Пленница командора (ЛП) - Бриджес Миранда

— Но ты всегда говорила, что хочешь путешествовать по миру, увидеть достопримечательности и узнать другие культуры. Это будет твоей возможностью сделать это.

— Верно. — Я снова вздыхаю. — Наверное, я просто надеялась, что смогу остаться в этом безопасном пузыре навсегда. Работа на полставки, моя лучшая подруга и школа — все это так просто, так легко. Наверное, я еще не готова стать взрослой.

Морган смеется.

— Тебе, черт возьми, двадцать пять. Ты давно уже взрослая.

— Ты знаешь, о чем я.

Многочисленные плакаты на стене насмехаются надо мной. Эйфелева башня, Лондонский мост и Великая Китайская стена — вот лишь некоторые из видов, которые я повесила. Я действительно хочу посетить эти места, но правда в том, что на самом деле я боюсь увидеть мир. Гораздо безопаснее мечтать об этом из моей крошечной комнаты в общежитии.

— Да, знаю, — говорит Морган, садясь на мою кровать. — Этот год последний перед тем, как мы начнем по-настоящему жить, но мы сделаем это вместе.

Я закатываю глаза, глядя на нее.

— Ты собираешься найти работу в том же городе, что и я, или как?

— Если это то, что нужно, чтобы ты наконец выбралась из этой адской дыры, то да.

— Эй, — протестую я. — Здесь не так уж плохо.

— Слушай, там, откуда я родом, мы не ходим за коровами ради забавы.

Я игриво толкаю ее в плечо.

— Я думала, тебе это нравится.

— Нееет, — говорит она, растягивая слово. — Мне нравился мальчик, которому это нравилось.

— Шлюшка, — поддразниваю я.

— Ты так думаешь?

Я смеюсь.

— Ты нечто, ты это знаешь?

Морган поворачивает голову к нашему единственному окну, ее взгляд непоколебим. Ослепительный свет высвечивает контуры ее щек, когда я, прищурившись, смотрю на нее. Поднявшись в сидячее положение, я прикрываю глаза от яркого света и машу рукой перед ее лицом. Она не моргает. Беспокойство распространяется по мне, как болезнь. Схватив ее за плечи, я легонько встряхиваю, зову по имени.

— Это не смешно, Морган, — говорю я, встряхивая ее на этот раз гораздо сильнее.

Никакой реакции, и я начинаю паниковать. Вскочив с кровати, я встаю перед ней, пытаясь заслонить как можно больше света. Она словно в трансе. Ее грудь продолжает подниматься и опускаться, когда она дышит, но больше никаких телодвижений.

Она даже не моргает. И это пугает меня больше всего.

— Морган! — кричу я, не заботясь о том, услышит ли меня кто-нибудь в общежитии. Вероятно, будет лучше, если они это сделают, потому что тогда кто-нибудь сможет позвать на помощь. Тщетность моих действий злит меня, потому что, что бы я ни делала, я не могу добиться хоть какой-то ответной реакции.

Развернувшись, я смотрю на свет и щурюсь. Это все равно что смотреть на офигенно яркие огни стадиона. Не знаю, почему я это делаю; это за гранью моего понимания. Тем не менее, мой страх сделал меня иррациональной и злой — сочетание, которое никогда не сослужило мне пользу в прошлом, так почему же это должно было случиться сейчас?

Одной рукой, я прикрываю глаза, а другой наощупь открываю окно. После нескольких секунд борьбы мне удается сдвинуть раму вверх. До моих ушей доносится жужжание, и я вздрагиваю.

Что это за хрень?

Я смотрю вниз и вижу освещенную траву, похожую на заснеженную лужайку. Затем смотрю вверх, прямо в луч света.

И застываю.

Мое сердце колотится в груди, а разум кричит, потеряв контроль над телом. Я заставляю себя двигаться, моргать, но ничего не происходит. Единственное, что меняется, — это скорость моего дыхания. Она стремительно и растет с каждой секундой, ужас гонит ее вперед. Темнота сгущается по краям моего зрения, когда мой пульс ускоряется, и я знаю, что: либо потеряю сознание, либо умру от разрыва сердца. В любом случае, я вот-вот погружусь в забвение. Я мысленно молюсь о том, чтобы мне удалось пройти через это испытание, потому что у меня так много дел. И потому, что я отказываюсь умирать от чего-то столь тривиального.

Идти к свету — это хорошо, но, если я выживу и кто-то спросит меня об этом, я скажу им, что это хрень собачья.

Глава 2

Я моргаю.

Свет ослепляет меня, поэтому зажмуриваюсь, снова радуясь темноте. Я в восторге от того, что снова могу управлять своим телом, расслабляюсь и пытаюсь стряхнуть охватившую меня летаргию. Делая глубокие вдохи, задерживаю их на четыре секунды, а затем выдыхаю. Это чудотворное дыхательное упражнение обычно успокаивает мою тревогу, и я всегда поражаюсь тому, как сильно разум влияет на тело. И наоборот.

Это меня-то, специалиста по психологии.

Как только мой пульс замедляется, открываю глаза. Прищурившись, отворачиваюсь от света и окидываю взглядом комнату. Металлические смотровые столы расположены на определенном расстоянии друг от друга, над каждым из них установлен металлический светильник. Это напоминает мне больницу.

Или морг.

При этой мысли я получаю хороший всплеск адреналина, который заставляет меня принять сидячее положение. У меня кружится голова, и я массирую виски, тут же сожалея. Повторяю дыхательное упражнение еще раз и, закончив, медленно поднимаю голову. Приглядевшись, понимаю, что это смотровая. Слева от меня на столе стоят бутылочки и металлические инструменты, похожие на медицинские. Несколько предметов, таких как бинты и ватные шарики, легко узнаваемы. Посмотрев направо, я судорожно сглатываю. На столах лежат еще три молодые женщины, либо они еще спят, либо мертвы.

Наверное, это морг.

С трясущимися ногами спускаюсь вниз и почти падаю на пол. Ухватившись за смотровой стол, я держусь прямо, хотя мне требуется несколько секунд, чтобы встать на ноги. Когда у меня это получается, медленно иду к соседнему столу. Там лежит Морган, и я прижимаюсь головой к ее груди. Ее сердце глухо стучит у меня под ухом, и я снова чуть не падаю, но на этот раз от облегчения.

Итоговый вердикт: это не морг.

Откидываю одеяло и вижу на Морган такую же, как на мне, белую хлопковую одежду. Она напоминает мне винтажную ночную сорочку викторианской эпохи, но ту, что заканчивается чуть ниже колен. Мне хочется знать, кто одел меня и ее в этот наряд, но не желаю заострять внимание на том, что только вызовет у меня панику. Вместо этого хватаю Морган за плечо и легонько встряхиваю. Она не просыпается, и я пробую снова, но на этот раз зову ее по имени.

— Морган, — говорю я, и в моем голосе слышится отчаяние. — Проснись, милая.

Она не шевелится, и ее ресницы не трепещут при упоминании ее имени. Прикусив губу, обдумываю, что делать дальше. Подойдя к молодой женщине по другую сторону от Морган, беру ее запястье и проверяю пульс. Она жива. Я делаю то же самое с последней женщиной и с облегчением обнаруживаю, что та тоже спит.

Возвращая запястье девушки в исходное положение, слышу слабый шепот голосов. Во мне борется неуверенность. Инстинкт требует, чтобы я защищалась, пока не пойму, что, черт возьми, происходит. Голоса становятся громче по мере приближения, и я почти бегу, натыкаясь на столик с медицинскими инструментами. Выбрав зловещего вида инструмент, пытаюсь спрятать его, держа в руке у бедра. Встав перед столом Морган, я понимаю, что доносящийся снаружи разговор не английский.

Полный отстой.

Что это за больница? Ближайшая к кампусу — больница Святой Катарины, и я точно знаю, что там говорят по-английски. Возможно, это просто те, кто проводит клинические исследования, и они родом из других стран. В этом есть смысл, но как мы здесь оказались? Может, произошла утечка газа в общежитии? И что, черт возьми, это за яркие огни?

Лучше бы у кого-то имелся гребаный переводчик, потому что у меня много вопросов.

Меня охватывает страх, когда двери с тихим свистом открываются и входят три человека. Ну, поначалу я бы назвала их людьми, но когда они смотрят на меня, а я на них, то подмечаю разницу между ними и мной. Во-первых, они не совсем похожи на людей.

Чертовски не похожи.