Капкан (СИ) - Лин Брук

— Прости, — прошептал, сжимая крепче в своих объятиях.

Как же мне их не хватало все эти дни. Вдыхая его пленительный аромат, хотелось вновь прикоснуться к нему, почувствовать тепло его тела. И я была бы готова и дальше терять себя в родных руках, не произнеси он сокрушительных слов:

— … но их я тоже люблю.

С глаз предательски покатились слезы, и я разрыдалась прям на месте, не сумев вынести такого унижения.

— Я не готов солгать тебе и пообещать, что однажды разведусь с ней, так как этого не будет. Она мать моего ребёнка, и они моя семья.

Это невыносимо — слышать, как любимый человек пытается завуалировать простые слова, говорящие, что ты ничто, в сравнении с настоящей семьёй.

Сглотнув комок в горле и собрав всю волю в кулак, я отстранилась от него и обернулась, чтобы взглянуть на прощание в глаза. Аккуратно сняв с безымянного пальца подаренное им кольцо, вложила его ему в ладонь и, убрав слезы, улыбнулась.

Пусть последним, что он увидит во мне будет что-то более светлое, нежели соленые капли на щеках. Не люблю быть слабой в чужих глазах. А он ведь теперь — чужой.

— Вот бы знать, кем я была для тебя все это время, — прикусив губу, прошептала я, а после поспешила открыть дверь и выйти из кабинета.

С того дня я больше не видела его. И только приходящие каждый месяц букет и открытка, с ответом на мой последний вопрос: «Ты была всем», являются напоминанием о том, что такой человек когда-то был в моей жизни.

И как бы сложно не было это признать, но произошедшее год назад вырвало почву из под моих ног, сломав и уничтожив меня и мои надежды на счастливое будущее. Теперь моя жизнь плывет в другом направлении, когда-то далеком от меня.

Звонок на телефон прерывает моё самобичевание. Потушив сигарету, сжимаю в руках открытку, не имеющую больше никакого смысла, и бросаю её в урну к букету. Принимаю вызов от мамы, и первые пару минут мы проводим за обсуждением бытовых дел. И только после того, как мама убеждается, что я не умираю от голода и холода, она обращается ко мне с просьбой:

— Сегодня у Ханукаевых праздничный вечер, много гостей собралось. Наша посудомойка заболела и не явилась на работу, а Эмма до сих пор у репетитора. Не смогла бы ты приехать и заменить работницу?

— Мыть посуду за богачами? — криво улыбаюсь. — О, мама, это моя мечта.

— Дорогая, перестань. Эти богачи очень помогают нашей семье!

— Шучу. Конечно я приеду, раз ты просишь.

Жизнь доказала мне и не раз, что если и делать что-то вразрез своим убеждениям и принципам, то делать только ради своей семьи. Поэтому, как бы не была мне чужда просьба, если о ней просят родители, я всегда выполню её.

Попрощавшись, сразу вызываю такси, отбросив в сторону все желания о хорошем, здоровом сне.

За долгие годы, что родители работают на эту семью, я лишь однажды приезжала туда и помогала маме с уборкой домиков для гостей. Это было так давно, что порой кажется эти воспоминания ложные, и все было лишь детской фантазией ребенка, которому иногда не хватало материнского внимания. Это не значит, что я выросла недолюбленным ребёнком. Отнюдь. Но я выросла в семье, где всегда не хватало денег, и родителям приходилось работать, не покладая рук, чтобы обеспечить наше с сестрой будущее.

Подъезжаю к высоким кирпичным воротам, вдоль которых красиво усажены кусты туи. Внимательно изучаю окрестность, освещенную ночными фонарями. Даже сумерки не сумели скрыть всей роскоши этого поселения: высокие кирпичные дома, скрытые за высокими воротами и припаркованные рядом дорогие автомобили не могут не вызывать приятных ощущений внутри. Это именно то, что я бы хотела видеть каждый день, выходя из дома.

Когда-то давно я обещала родителям построить большой дом с красивым садом на заднем дворе. И до сих пор греюсь мыслью, что однажды мне удастся сдержать данное слово.

— Доченька, — слышу голос мамы и оборачиваюсь.

— Рада тебя видеть, — подхожу к ней и заключаю в объятия.

Она отстраняется и внимательно изучает меня с ног до головы.

— Ты почему так похудела? — скорее отчитывает, чем спрашивает.

— Слегка устаю на работе, — признаюсь честно.

Она проходит к воротам, и я следую за ней.

— Может переедешь обратно к нам? — интересуется с лёгкой надеждой в голосе. — Мы с папой скучаем.

— Мне будет сложно вернуться, ты ведь понимаешь, — улыбаюсь и подхожу ближе. — И я тоже скучаю по вам, — вытягиваю из себя признание.

Любое ласковое слово, любое признание даже самым близким людям даётся мне с трудом. Порой, из-за этого я кажусь холодной и бесчувственной. Но я просто перестала придавать словам значение, стараясь проявлять свою любовь к ним поступками.

Мама знакомит меня с рабочим персоналом на кухне, проводит небольшую экскурсию по своему рабочему месту в пекарне, и только потом мы проходим в посудомоечную, где я буду сегодня работать.

— Прости, что пришлось просить выходить сюда, — она протягивает руку к моему лицу, слегка поглаживает щеку, нежно смотря в глаза, а после быстро отстраняется, зная, какой дискомфорт мне приносят нежные прикосновения.

И кто бы мог подумать, что ещё совсем недавно, я каждый вечер тянулась в родительские объятия, чтобы в очередной раз сказать им, как я их люблю. А сейчас избегаю любого тактильного контакта с ними, требуя к себе более строгого отношения. Я не могу позволить им любить себя, хотя и нуждаюсь в этом, как никогда раньше. Но я чувствую себя грязной и недостойной этого, поэтому отталкиваю.

— Какие глупости, мам, — закатываю глаза и надеваю на себя фартук. — И, кстати, я очень рада, что твои кулинарные навыки оценили по достоинству в этом доме!

— Я тоже этому рада, — широко улыбается, а после направляется к выходу. — Сейчас подойдёт Тереза и поможет тебе во всем разобраться, а мне уже пора бежать.

Киваю ей в знак понимания, и она выходит.

День кажется долгим и загруженным. Только к полуночи все работники кухни освобождаются, и я вместе с ними.

В помещение входит мужчина лет пятидесяти. По реакции вокруг понимаю, что это хозяин дома. Интеллигентный и, для своих лет, красивый мужчина. Он раздает премиальные в конвертах всему персоналу, а, подойдя ко мне, останавливается и начинает разглядывать.

— Мария, это ваша дочь? — интересуется у мамы, но не сводит с меня глаз.

— Да, — с лёгким волнением отвечает она.

Он молча изучает мое лицо, а после продолжает:

— Очень похожа на мать. Как вас зовут? — обращается ко мне.

Кажется, мужчина слеп, раз видит нашу с мамой схожесть, ведь мы с ней совсем разные. Говорят, я точная копия бабушки, но мне, к сожалению, не довелось с ней увидеться и убедиться в этом.

— Медея.

— Очень приятно, Медея, — улыбается, протягивая мне конверт. — Ренат Янович, — представляется в ответ.

— Взаимно, — отвечаю без каких-либо эмоций и принимаю деньги.

Мужчина проходит дальше, а я обращаю своё внимание на маму, которая встревожено глядит ему вслед. И что могло её так взволновать?

Как только Ренат Янович покидает помещение, все садятся за поздний ужин, а я двигаюсь к выходу, чтобы покурить.

На дворе уже далеко за полночь, но по ту сторону двора до сих пор слышатся разговоры самых стойких гостей. Заметив расположенный на маленьком закутке диван, от радости блаженно закатываю глаза и удобно устраиваюсь на нем. Достаю сигарету, зажигаю и делаю долгожданную затяжку. Удивительно, как же этот процесс успокаивает, превращаясь в дурную привычку.

Изучая двор вокруг себя, не замечаю, как рядом оказывается питбуль, который подозрительно принюхивается к моим лаковым туфлям. От неожиданности одёргиваю конечность, от чего собака начинает неодобрительно рычать.

Мысленно прощаюсь с одной из частей своего тела, но из-за угла появляется мужчина и окликает собаку. Она покорно отстраняется от меня и бежит к своему хозяину.

— Здесь не курят, — грубый мужской голос теперь обращается, по всей видимости, ко мне.

— А где же курят?