Андре Савиньон - Я приду плюнуть на ваши могилы...
Калэ вдруг стукнул кулаком:
— Ну, чего там! Менгам хочет затеять драку? Милости просим!
Он встал, засучил рукава и вытащил нож. Вокруг зашумели, и десяток дюжих рук мигом усадили его на место.
Менгаму как будто только этого и надо было. Точно он задался целью вывести парней из себя и, добившись этого, успокоился. Как ни в чем не бывало придвинулся он к нашему столу, спросил себе тарелку и начал есть. Остальные сделали то же.
Черти зеленые, как они ели! Суповую миску наполняли три раза, баранина исчезла с блюда в мгновенье ока, и челюсти у них работали так, что хрустело за ушами. Наполнять стаканы они тоже не забывали. Чуть у кого забелеет донышко, другой уж мычит:
— Ну! Ты что же? Хочешь, чтоб я туда плюнул? — И стакан сейчас же доливался.
Из-за соседних столиков на нас глядели не то со страхом, не то с почтением. Мне послышалось, что кто-то сказал: «охотники за падалью»… а другой добавил: «грабители отбросов», но Менгам сверкнул в сторону говоривших своими красными буравчиками — и те прикусили языки.
Потом я узнал, что сам Менгам, владелец «Бешеного», называл себя не иначе как «организатором» подводных работ и что задачей «Бешеного» было рыскать по океану и выуживать грузы с затонувших и разбитых судов. Капитаном «Бешеного» был, как я уже сказал, мой крестный, Прижан, а Корсен был водолазом. Добром ли, силой ли, без всякой борьбы иди при помощи динамита, а уж со дна океана вытаскивалось все, что там было ценного…
Когда компания наелась досыта, Корсен заметил, что не худо было бы теперь позаботиться и о мальчишке.
Менгам спросил:
— О каком мальчишке?
Корсен ткнул в меня пальцем:
— Вот он, племянник Прижана. Его зовут Даниэль.
— А какого черта он торчит здесь?
Прижан объяснил, что намерен взять меня с собой, на «Бешеный», в качестве юнги.
— Ты намерен, а если я не намерен? Кто хозяин «Бешеного», ты или я?
Менгам вновь рассвирепел. Кулаки его застучали по столу, и шляпа сползла до самого подбородка… Я понял, что мне нужно сейчас же спасать положение, и крикнул что было духу:
— Что ваш «Бешеный», полиняет, что ли, если я займу на нем чуточку места? Или вы боитесь, что из меня выйдет лучший пират, чем вы?
На минуту все остолбенели, потом Менгам захохотал, — точно булыжники посыпались у него из горла.
— Мальчишка зубастый, — тысячу чертей ему в печенку!.. Так ты хочешь быть моряком, сопляк?
— Хочу, — заявил я твердо.
— А зачем?
— А затем, что тогда уж никто не посмеет называть меня сопляком.
Опять у него из горла посыпались булыжники. Он хлопнул меня по плечу и проревел:
— Ты выбрал себе хорошее судно, паренек!
При этих словах все четверо переглянулись. Мне стало что-то не по себе, но раздумывать было некогда. Менгам стянул с себя свою шляпу-колокол и подбросил ее на воздух:
— Мое почтение! Да здравствует новый пират!
* * *Теперь как будто бы все шло мирно и ладно, но уж, верно, такой человек был этот «папашка Менгам», что ему обязательно нужно было затевать какой-нибудь скандал. Компания не посидела и десяти минут, как он вытащил из кармана какое-то письмо и злобно захихикал.
— Вот вы все говорите, что я разбойник, пират, подлюга, а на самом деле я чудеснейший малый. Вот тут у меня есть письмо… Очень подозрительное письмо, которое я мог бы никому не показывать, а я все-таки покажу, адресовано оно милейшему Прижану. Глядите.
Он ткнул пальцем в надпись на конверте:
— Капитану Прижану… Судно «Бешеный»… Что?
Каждый протянул свою лапу к конверту, и Прижан угрюмо заметил:
— А письмо-то распечатано!
Менгам пожал плечами.
— Мне его дали на почте вместе с моими письмами, я его вскрыл и прочел.
— Дайте же его мне, раз оно мне адресовано.
Менгам отдернул конверт и поднес его к самому носу Корсена и Калэ.
— Посмотрите на штемпель.
— «Порсал», — прочли они оба и снова переглянулись.
— Да, «Порсал», — подтвердил Менгам.
И все они замолчали, как будто это слово было каким-то колдовским.
Потом Калэ проворчал сквозь зубы, но так тихо, что я едва-едва расслышал первые слова:
— Может быть, речь идет о «человеке с сокровищами»!
Он перевел глаза с Корсена на Прижана и обратно. Те хмуро молчали, один только Менгам скалил зубы и хихикал тоненьким противным голоском, точно мышь пищала в подполье.
Крестный не выдержал:
— Вы не смели вскрывать это письмо, раз оно адресовано мне. Дайте его сюда.
— А если не дам?
— Вы хотите украсть его?
— Мне его передали — я его взял.
— И распечатали?
— Ну так что ж?
Вместо ответа Прижан пригнулся и, как кошка, прыгнул Менгаму на грудь, вцепившись ему в горло. Корсен и Калэ бросились разнимать их. Свалка сделалась общей. Лампы полетели со столиков и разбились, зазвенели стекла, затрещала мебель. Под ногами хрустели обломки посуды, половицы жалобно скрипели и тряслись, готовые рухнуть. Если бы кто-нибудь заглянул сюда с улицы, то подумал бы, что это черти разыгрались в свайку. Уж не знаю, каким чудом почтенной мадам Калэ удалось унять драчунов и вышвырнуть их на улицу…
Помогала ей в этом нелегком деле Мария Наур… Но о Марии речь еще впереди…
ГЛАВА II. «Бешеный» работает
Извилистая тропинка спускалась с крутого берега к скользкой пристани Пен-ар-Роша, куда за нами должна была прийти шлюпка с «Бешеного». Калэ рано утром проводил меня к этой пристани.
Это было через два дня после моего прибытия в Ламполь. Вся южная часть Уэссана была у меня как на ладони. Эта сторона острова сплошь зазубрена острыми скалами и рифами и представляет собой довольно опасное убежище для судов.
«Бешеный» стоял в полумиле от берега и казался точно застывшим на гладких волнах. Я ясно слышал грохот, доносившийся оттуда, как будто там, на палубе, были кузница и сотни рук колотили тяжелыми молотками по наковальне.
Калэ напряг глотку и изо всех сил крикнул: «Огэ!»
Чайки взметнулись от этого крика и захлопали крыльями, но там, на судне, как будто оглохли.
Калэ почесал в затылке.
— Это значит — Менгам хочет заставить нас пожариться тут на солнце до вечера. Ну что ж, наплевать.
И вправду, только к вечеру шлюпка, присланная с «Бешеного», забрала нас с собой.
Мы едва поднялись на палубу, как нас предупредили:
— На «старике» сегодня черти едут. Не суйтесь ему под ноги.
Я уже достаточно пошлялся по старым бретонским городам и видел немало разных бригов, шхун, шлюпок и старых люгеров, похожих на Ноев Ковчег; впоследствии мне довелось поглядеть в Кардифе и в Нью-Порте на большие пароходы, где стая черных дьяволов с белыми глазами тонула в облаках пыли от каменного угля; видел я исландских моряков, изъеденных цингой; видел джонки, управляемые гребцами, над которыми то и дело взвивался хлыст надсмотрщика; видел японские галеры; видел полуразрушенные корабли-призраки, которые носились по океану, как кони без всадника, и на борту их белели высохшие скелеты — но все, что я видел, было совсем не похоже на то, что я увидел, вступив на борт «Бешеного».
