Эрик Миллер - Права животных и порнография

— Нет, мэм.

— Сесть к кому-нибудь за столик и заказать шампанское. Это такая хитрость. Потом, когда она вернется с бутылкой, запросит бешеные деньги. Как правило, это людей так ошарашивает, что они сразу раскошеливаются. Мы на них нажимаем, и они платят. Хочу, чтобы ты знал заранее, был готов. — Она откидывается на стуле и выпускает из цепких пальцев его локоть. Добавляет: — Думаю, с голубем, это ты правильно.

На самом деле коробка пуста. Он ее взял с собой на случай, если надумает вернуться и забрать крысу. Однако пока что он колеблется. Масса сомнений: она и ночь-то вряд ли переживет, не говоря уже про обратный путь. Вспоминает Эми и ту квартирку, что они снимают в Монтане. Перед самым его отъездом она сказала: «Я люблю тебя». А он в ответ ничего не сказал.

Подходит официантка с бутылкой и бокалом:

— Сорок долларов.

— У меня нет таких денег, — говорит он. У него дрожат руки, и на лице — он чувствует — выступает пот, — Принесите ей обычную порцию виски. Это все, что я могу себе позволить.

Официантка долго на него смотрит, видит, что он стоит на своем, и уходит.

— Вы уж извините, — говорит он танцовщице.

Она пожимает его локоть, но в глаза не смотрит.

Девушка, которая была с Брайаном, встает, идет к сцене. А тот запускает в волосы три пальца и склоняет голову набок.

— Все, мне пора, — говорит он. Выуживает из бумажника десять долларов и кладет на салфетку.

— Все, что останется, — ваше, — говорит он танцовщице.

Брайан с силой бьет ребром ладони о парковочный счетчик.

— Пятьдесят долларов, — говорит он.

— Н-да. — Он вглядывается в сточный желоб, хотя они в нескольких кварталах от того места, где он видел крысу. — Меня они тоже опустили, — врет он.

Они по-прежнему в районе секс-шопов: промельки наготы, пластик, резина, цепи. Вывески обещают двадцать четыре канала непрерывной порнографии. Около входов в стрип-бары стоят девицы, зазывают:

— Эй, сюда, сюда заходите.

— Тут одно блядство сплошное, — говорит Брайан. — Пойду в итальянский квартал, лучше в тамошнем баре буду Терри дожидаться. Здесь я уже сыт по горло.

— Ладно. А я тут еще побуду немножко.

— Да все равно ж ты ее не найдешь.

— Знаю. Просто хочу еще побродить.

— Что ты делаешь? Мы что — за этим сюда приехали? Болтаться тут и любоваться на все это говно?

— Все-таки что-то новое.

— Да дрянь это, господи. Ты что, хочешь, чтобы тебя выебли?

— Нет, — говорит он. — Хочу только посмотреть, что к чему.

— В жопу, — говорит Брайан, — я насмотрелся. Хватит. Слушай, а ты по Эми не соскучился?

— Н-ну да, соскучился. Тут Брайан говорит:

— Ты что, надумал от нее слинять?

— Нет.

— Я тебя насквозь вижу. Знаю, что у тебя на уме. Смотри, останешься в конце концов один, будешь по таким вот помоечным притонам скитаться в поисках дозы.

— Да ты чего на меня взъелся?

— Я не взъелся. Просто не пойму, на кой черт мы сюда приперлись. И не пойму, тебе-то чего надо?

— Я и сам не знаю.

— Тебе, как видно, надо огрести по полной и сверх того, — говорит Брайан, глядя в сторону. — Только тогда научишься ценить хорошее.

Сперва он делает вид, будто просто гуляет, потом принимается нагибаться, приседать, заглядывать под машины. Крысы нет. Осматривает тротуар из конца в конец. Навстречу полицейский — идет, глядя прямо перед собой.

Когда с полицейским разминулись, он прочищает горло. Полицейский не оборачивается. Тогда он громко произносит:

— Вы не видели крысу? Полицейский молча неотрывно смотрит на него. Он чувствует, что полицейский каким-то образом знает, что он был в стрип-клубе. Чувствует, что полицейский о нем еще и что похуже думает: что он был не только в стрип-клубе, а и во множестве этих мелких лавочек вдоль всей улицы. Он уточняет:

— Ну, в смысле, здесь. На тротуаре.

Покачав головой, полицейский идет дальше. Через три шага останавливается, поворачивает назад:

— А зачем тебе крыса?

— Ни зачем.

Он идет прочь, останавливается у какого-то проезда. Там нет освещения, и, уже ступив в темноту, он вдруг замечает, что у стены сидит человек, вытянув ноги. Он отступает. За спиной у сидящего что-то копошится в газетах, он уверен, что это давешняя крыса. Сидящий говорит:

— Эй ты, ты что-нибудь принес мне? Денежку мне принес? Новый год сейчас или нет?

— Нет, еще два дня остается.

— Ну так Рождество, значит.

Он вынимает из бумажника доллар и подает человеку. Газеты неподвижны. Перешагивать через сидящего не решается и поворачивает обратно.

— С Новым годом, — говорит человек.

Начался дождь.

Он набрал номер телефона в Монтане:

— Эми?

— Привет. Ты уже на месте?

— В Сан-Франциско.

(В воздухе холодает, капли дождя падают чаще.)

— Ты словно далеко-далеко. Доехали хорошо?

— Ага.

— И что вы там делаете?

— Бродим по городу. А ты что делаешь?

— Ничего. Всю ночь мела метель. Читаю журналы, смотрю телевизор. Между прочим, от пластика, которым ты затянул окна, и впрямь тепло.

(Плеск от проезжающих машин временами глушит ее слова. Мимо проходят двое, говорят по-иностранному. Один смеется и похлопывает другого по заду. Задувает ветер.)

— Я соскучилась, — говорит она. — А хорошо было на Рождество.

— Ага, я тоже вспоминаю.

Он поднимает взгляд вверх, горизонт застят силуэты зданий на фоне серых туч. Он говорит:

— Чуть было не купил тебе ручную крысу. Она молчит. Потом говорит:

— Крыс я боюсь. Наверно, я тебе не говорила.

— Да мне вообще-то следовало знать. Почти все их боятся. А как насчет голубей?

— Слушай, я зажгла ту свечку, что ты подарил, — ну, ту, которая корицей и сосной пахнет, помнишь? Такое чудо. А горит медленно-медленно, я ее час назад зажгла, так она все еще почти как новая.

— Я рад, что она тебе нравится.

— Bay, как снег-то валит. Даже красиво. Он видит, как она сидит у самого окна в полутьме. Видит, как падает снег и как горит свеча. Видит даже себя рядом с ней. Эми стоит у окна. Он сидит в кресле. Они уже старые.

В комнате тепло, падает снег, и свеча наполняет комнату ароматом. Его пугает тепло. И она его пугает. И сам себя он пугает. Хочет понять отчего, что заставляет человека пугаться таких вещей — добра, тепла, — но не может. Она зовет его по имени.

— Да?

— Я в самом деле скучаю по тебе. На работе я целый день думала: как странно — приду домой, а тебя нет.

— Мы не надолго, скоро вернемся.

— Я знаю. Я люблю тебя, — говорит она. — Я это точно знаю, особенно теперь, когда ты далеко.

Может быть, он ее тоже любит. Как поймешь? И ему нечего на это сказать. Дождь бьет в лицо, ветер студит кожу.