Маркиз де Сад - Жюстина, или Несчастья добродетели
— Это все из культа Феба, Жюстина, — насмешливо сказал жестокосердный собеседник, — а удовольствия человека обусловлены строением органов, которое он получил от природы. Радости существа слабого и, следовательно, всех женщин связаны с более тонкими моральными ощущениями, нежели те, что испытывает физическое тело, совершенно лишенное энергии. Совсем по-иному дело обстоит с сильными душами, которые больше наслаждаются мощным воздействием, оказываемым на окружающих, чем нежными переживаниями тех, кто живет рядом с ними, поэтому, в силу своей конституции, предпочитают то, что воздействует на других болезненным образом. В этом заключается единственная разница между жестокими и добрыми людьми: и те и другие обладают чувственностью, но она проявляется у них по-разному. Я не отрицаю, что обе категории могут испытывать наслаждение, но согласен с большинством философов в том, что наслаждения человека с сильной организацией будут ярче и живее, нежели его антипода, исходя из этого можно и нужно сказать, что есть люди, которые находят такое же удовольствие в жестокости, как и другие, находящие его в добродетельности, только у одних удовольствия будут слабыми, у других — сильными. Разумеется, первые удовольствия будут самыми естественными, самыми настоящими, потому что они выражают наклонности всех людей, находившихся в колыбели природы, в том числе и детей, до того, как они познали иго цивилизации, между тем как вторые суть результат этой цивилизации, следовательно, обманчивые или пресные. Впрочем, дитя мое, мы собрались не для того, чтобы философствовать, а для того, чтобы решить деловой вопрос, так что будьте любезны сказать ваше последнее слово… Согласны вы или нет принять мое предложение?
— Естественно, я от него отказываюсь, сударь, — отвечала Жюстина, поднимаясь. — Я бедна, да, очень бедна, сударь, однако в душе моей больше богатства, чем может дать фортуна, и я никогда не пожертвую им ради всех ее даров: я лучше умру в нужде, чем откажусь от добродетели.
— Вон, — холодно произнес этот презренный человек, — и не вздумайте болтать о том, что здесь услышали, иначе окажетесь в таком месте, где мне не придется опасаться вас.
Ничто так не воодушевляет добродетель, как страх, испытываемый пороком. Осмелев неожиданно для себя самой, Жюстина пообещала злодею, что ему нечего ее опасаться, и напомнила, что он должен вернуть ей хотя бы те деньги, что украл у нее.
— Вы должны понять, сударь, — сказала она, — что эти деньги мне совершенно необходимы в моем положении, и я считаю себя вправе требовать их.
Но монстр резко ответил, что пусть она их заработает, что если она не хочет позаботиться о себе сама, он не обязан помогать ей.
— Нет, сударь, — возразила она со всей твердостью, — я повторяю, что лучше тысячу раз умереть, чем спасти свою жизнь такой ценой.
— А я, — сказал Сен-Флоран, — не желаю просто так отдавать свои деньги. Но несмотря на ваш наглый отказ я еще побеседую с вами четверть часа. Пройдемте в соседний будуар, и несколько минут покорности приведут ваше материальное положение в порядок.
— Я не желаю больше служить вашим утехам ни в том, ни в другом смысле, сударь, — гордо ответила Жюстина. — Я вовсе не милосердия прошу у вас и не доставлю вам такой радости — я требую то, что принадлежит мне… то, что вы украли у меня самым бессовестным образом. Впрочем, оставь это себе, нечестный человек, оставь себе, если так тебе хочется, любуйся моими слезами, выслушивай спокойно, если можешь, горестный голос нужды, только помни, что если ты позволишь себе какую-нибудь новую пакость, я буду презирать тебя всю мою жизнь, чего бы это мне не стоило.
Здесь Жюстине надо было бы вспомнить, что добродетельность приносила ей меньше пользы, когда она обращала ее в слова, чем когда следовала ее заповедям. Сен-Флоран позвонил, появился лакей.
— Вот мерзавка, — сказал злодей своему наперснику по разврату, — которая когда-то меня ограбила; я должен был бы отвести ее к виселице, если бы послушался голосу долга, но я хочу спасти ей жизнь; однако, чтобы избавить от нее общество, возьмите воровку и заприте ее в надежное место наверху: там будет ее тюрьма на десять лет, если она будет хорошо вести себя, и эта темница станет ее гробом в противном случае.
Лафлер тотчас схватил Жюстину и начал выводить ее из кабинета, но она принялась кричать достаточно пронзительно, — чтобы быть услышанной на улице. Взбешенный Сен-Флоран обмотал ей голову полотенцем, связал руки и вместе с лакеем утащил несчастную на чердак и бросил в комнату с крепкими запорами, где не надо было опасаться ни ее воплей, ни ее бегства.
Она не пробыла там и часа, как вошел Сен-Флоран, его сопровождал Лафлер.
— Итак, — сурово спросил хозяин, — вы все еще продолжаете упрямиться?
— Желание у меня прежнее, — высокомерно заявила Жюстина, — а вот возможностей больше нет.
— Тем лучше, — одобрительно сказал Сен-Флоран, — значит я буду действовать против вашей воли, что отвечает моим желаниям. Разденьте эту стерву! Ах вот оно что! — оживился он, увидев роковое клеймо. — Сдается мне, что моя милая племянница не всегда была такой добродетельной, какой хочет представить себя перед нами: вот они, презренные знаки, которые свидетельствуют о ее поведении.
— А ведь и правда, господин, — заметил Лафлер, — эта плутовка может нас скомпрометировать; когда вы насладитесь ею, я вам советую поместить ее в надежное место, чтобы никто больше о ней не слышал.
— Сударь, сударь! — с нетерпением перебила его Жюстина. — Соблаговолите сначала выслушать меня, прежде чем судить.
И бедняжка рассказала историю злополучной печати. Но несмотря на всю ее искренность и откровенность Сен-Флоран с недоверчивым видом стал осыпать насмешками и оскорблениями и подвергать унижениям эту ангельскую душу, которая имела в глазах Всевышнего бесконечно больше достоинств, чем он сам. Два чудовища жестоко и бесцеремонно обошлись с обнаженной девушкой, принудив ее к омерзительным услугам, и не помогло ей ни отвращение, ни сопротивление.
— Ты не знаешь, — спросил хозяин у лакея, — не привели ли девчонку?
— Уже пора, господин: вы знаете пунктуальность ваших людей.
— Тащи ее сюда.
Пока слуга выполнял распоряжение, бессовестный распутник развлекался с нашей героиней всевозможными способами, один отвратительнее другого. О печальные следствия исступления! Видимо, человек совсем теряет разум, когда делается рабом своих капризов, и тогда не видно никакой разницы между ним и сумасшедшим. Злодей, скорее из желания унизить беззащитную девушку, чем подчиняясь велениям своей похоти (о какой похоти можно говорить при столь мерзких поступках!) — так вот, негодяй плевал на пол и заставлял Жюстину вычистить плевки языком. Она отказывалась, в ней все еще чувствовалась гордость. Сеи-Флоран схватил ее за шею и пригнул ей голову.
