Заплатить за все (СИ) - Зайцева Мария
— Я отдохнуть хочу, Гош, — примирительно отвечает Горелый, — воздухом свободы подышать…
— Так приезжай обратно в Москву! — рявкает Гоша, пугая утренних официанток, — надышишься по самые гланды!
— Нее-е-е… Там не то…
— Знаю я, что у тебя там, в деревне, — дергает углом рта Гоша, — медовая кукла? Прокурорша? Вот знаешь, когда пробивал тебе ее место жительства, думал, выебешь и успокоишься… Если б знал, что тебя эта дырка засосет с головой, то даже не дернулся бы помогать!
— Глотку не рви, — прерывает его Горелый, крайне недовольный тоном беседы. Про прокуроршу так говорить может только он и никто больше! — Это мое дело.
— Нет! — горячится Гоша, — нет, Горелый! Это — мое дело! Потому что пока ты там играешь, я тут света белого не вижу! И вообще… Может, я бы тоже был не против вот так, отдохнуть?
— Ну вали, — пожимает плечами Горелый, — на острова, там… Или на яхте с девочками…
— Не хочу, — огрызается Гоша, откидываясь на спинку стула и снова переводя взгляд на символ русской революции, — надоело.
— А чего хочешь?
— Если б я знал…
— Чистый, Питер на тебя плохо влияет, — ржет Горелый так громко, что официантка, подошедшая поменять им пепельницу, пугливо уносится прочь, — вон, уже и тоска характерная… как это правильно? Экзистенциальная, вот! Смотри, а то и сам не заметишь, как начнешь с топором за бабками гоняться… Тут, говорят, опять кого-то расчленили недавно, да в канал сбросили.
— Похер, — прерывает Гоша попытки Горелого перевести разговор на местные достопримечательности и развлечения, — я тут все равно наездами. Я вообще хочу в Италию уехать, виллу там присмотрел. На Комо…
— А не боишься, что шустрые итальяшки ее реквизируют? — подначивает Горелый, но Гоша только пренебрежительно плечом жмет, давая понять, что он — не русский олигарх, а русский бывший зек. И отобрать свое у него можно только через кровь.
— Ну вот бери тогда эту виллу и езжай, — говорит Горелый, — а бизнес на этого… как его там? Веренина…
— Чтоб он последнее проебал? — с досадой хмурится Гоша, — нет уж.
— Ну, тогда не ной.
— Я не ною. Я спрашиваю у тебя, когда вернешься.
— Не знаю пока. Отъебись с этим вопросом. А, если устал, умей делегировать полномочия. Как я, например.
— Ах, ты, сучара!
— Ну все, потише давай, опять официантку напугал, она там так никогда пепельницу не сменит…
— Слушай, — Гоша смотрит на Горелого изучающе, затягивается горьким сигаретным дымом, — а ты ведь вперся, похоже, а?
— Это ты о чем? — ласково спрашивает Горелый, чувствуя, как внутри предательски екает что-то от вопроса друга. Странного и слишком личного.
— О том, что нехило тебя так прокурорша присосала…
— Херню несешь, — сурово обрывает Горелый, — сказал же, просто отдохнуть хочу.
— А сюда приперся только для того, чтоб со мной встретиться, да?
— Да.
— А я вот думаю, что, если б прокурорша твоя не рванула наседкой при своих цыплятах красоты Петергофа изучать, хер бы ты тут нарисовался…
— А ты откуда?..
— Ну ты совсем меня не уважаешь…
Горелый хмуро рассматривает довольную физиономию друга, потом отворачивается, машет официантке.
Гоша смотрит, как на столе меняют пепельницу и обновляют приборы, затем поднимает взгляд на бледную, совсем молодую девчонку-официантку.
— Слушай… Кристина, — читает он имя на бейдже, — а ты давно здесь работаешь?
— Первый день, — едва слышно говорит девчонка.
Гоша кивает, больше ничего не говоря, улыбается многозначительно, провожает задницу Кристины плотоядным взглядом.
Горелый только вздыхает, щурится на Аврору. К манерам друга он давно привык и в курсе, что больше всего на свете Гоша уважает свежее мясо.
И чем свежее, тем лучше.
— Ты хотя бы в офисе проявись, в Москве, когда китайцы приедут, — продолжает гнуть свою линию Гоша, отвлекаясь от вечерних своих планов, — ты же в курсе, они любят церемонии…
Горелый кивает, прикидывая, сколько времени он сможет, и, главное, захочет выделить на это мероприятие.
Недовольство приятеля он прекрасно понимает и даже где-то разделяет, но пока что даже физически оторваться от деревни и одной занозистой прокурорши не в состоянии.
Хорошо, что он это уже осознает. Осознание проблемы — первый шаг к ее решению, так ведь? А решить можно по-разному…
— Ну вот и лады, — оживляется Гоша, — а чего ты, кстати, такой спокойный? Где твоя сладкая приманка?
— А вон там, — кивает на Аврору Горелый, — курятник свой на экскурсию вывела… А потом Эрмитаж по плану…
— Ого! А вечером ты ей покажешь ночной Питер, а? — ржет Гоша и подмигивает испуганно пялящейся на них Кристине, — бабы любят романтику…
— Не эта… — бормочет Горелый, не сводя взгляда с Авроры, прячущей в своих недрах неуступчивый объект их беседы.
— Вот тебе скоро под сраку лет будет, Горелый, — нравоучительно говорит Гоша, — а ты все с бабами, как булыжник неподъемный… Не удивлюсь, что она тебе еще не дала до сих пор, ты ж, наверно, только угрожаешь и давишь…
— Чистый, завали, — рычит Горелый с досадой.
— О! Дала, значит! — делает выводы Гоша, — а чего ж ты ее пасешь? Плохо выебал? Не понравилось?
— Чистый…
Но Гоша, видно, чуть-чуть отвыкший от нюансов рычания друга, только продолжает глумиться:
— Вот уж не ожидал, брат, не ожидал…
— Чистый!
— Ну все, все… Понял… Закрыли тему. Ну чего, погнали по конине?
— Нет, я сегодня пас.
— Не узнаю я тебя, все же, Горелый! Совсем тебя деревня испортила.
— А тебя столица.
— Не, брат, столица меня облагородила. Слегка. До первой бутылки. А вот дальше сил у нее не хватило… Ладно, пиздуй свою прокуроршу пасти. Только в этот раз уж старайся качественней, брат. Чтоб у нее сил на Петергоф уже не осталось…
Глава 19
Я закрываю дверь в комнату и наконец-то выдыхаю.
Без сил сажусь на пуф возле двери, вытягиваю гудящие от напряжения ноги.
Сил на то, чтоб просто подняться и хотя бы скинуть обувь, нет совершенно. Программа пребывания в Питере оказалась до такой степени насыщенной, словно организаторы решили не дать нам насладиться красотами города, а просто изощренно убить. Изящно, по-питерски.
Слава богу, завтра мы уже домой!
И только это ожидание дает мне силы. Ну, и еще то, что все прошло спокойно, без напрягов, хотя подспудно ожидалось другого.
И, главное, Горелый не проявился, хотя я вообще не надеялась на то, что слово сдержит! Слишком уж все произошедшее белыми нитками было шито. И, хоть Горелый уходил тогда из школы, после нашего тяжелого разговора, с видом крайне злым и решительным, да и словами бросался гордыми, но я ему ни на грош не верила.
И ждала, честно скажу, ждала подставы.
В первый день и, особенно, вечер.
Во второй.
И в третий даже, уже успокоившись, на дверь периодически все же поглядывала…
Но Горелый, похоже, оказался человеком слова, и никак себя за эти дни не проявил… Ну и хорошо… Хорошо же? Да отлично просто!
Завтра домой, дети довольны, трое родителей, поехавших с нами в качестве сопровождающих, тоже счастливы.
Ну, и я, само собой…
Яська звонила каждый день по видеосвязи, довольная, перепачканная малиной и смородиной, исцарапанная крыжовником и счастливая.
У моего непосредственного начальства, которому я все же оставила дочь на время поездки, решив не таскать ребенка по длинным экскурсионным маршрутам, трое детей, младший как раз ее возраста, так что дочь все эти дни вообще не скучала.
А вот я скучала, и дико, потому что это первый раз, когда мы так надолго разлучались, и ощущение постоянной, ничем не заполняемой пустоты тревожило и бесило.
Хорошо, что рефлексировать на эту тему времени не было, постоянно в делах, в беготне, в заботах. Дети же, ни на мгновение не расслабишься. Чуть зазевалась, а они уже в кунсткамере экспонаты трогают… Или в Эрмитаже за ограждение пролезут и пальчиком рамочку потрут… Глаз да глаз, короче говоря. И это хорошо, это спасало. А то бы от тоски по дочери на стену полезла.
