Когда герои восстают (ЛП) - Дарлинг Джиана

Мои веки распахнулись, и все тело превратилось в камень.

Я перестал дышать.

Секунды спустя раздался резкий, но приглушенный треск возле запертых дверей во внутренний дворик.

Медленно, с бесконечно малыми движениями, я перекатился на спину подальше от Елены, стараясь не толкнуть ее. В тумбочке лежал пистолет, но я не осмеливался достать его, так как не был уверен, видит ли меня злоумышленник со своей точки обзора. Если бы они уловили движение, то могли бы открыть беспорядочный огонь, а я не хотел подвергать Елену опасности.

Поэтому я ждал.

Пульс стучал в ушах, но я напрягался, чтобы услышать каждое движение воздуха за его пределами.

Наконец, спустя долгое время, я уловил звук мягких подошв туфель по деревянному полу.

Они шли к кровати.

Я рискнул приоткрыть один глаз, слегка взглянув, чтобы оценить расстояние.

Он был в семи метрах от меня, ближе к дверям. Я мог разглядеть на полу дверную ручку, выбитую тихими инструментами, чтобы они могли распахнуть дверь прямо в нашу комнату.

То, как они узнали, где найти нас в этом огромном доме, говорило о громком предательстве.

Кто-то стал крысой.

Гнев превратил мою кровь в лаву, но все же я не шевелился и ждал.

Это было самое мощное оружие хищника — не способность нападать, а умение выжидать добычу, чтобы нанести удар именно тогда, когда наступит подходящий момент.

Шесть метров.

Четыре.

Три.

Злоумышленник в темной одежде был одет в лыжную маску, заглушающую дыхание и скрывающую лицо, но по его размерам было ясно, что это мужчина.

И сильный.

Всего на несколько сантиметров ниже моих ста девяносто пяти сантиметров, на несколько килограмм легче меня.

Это будет жестокая схватка.

Но у меня не было сомнений в том, что я выиграю.

Этот ублюдок не просто издевался надо мной.

Он угрожал моей женщине.

Моей Елене.

Женщине, которую я только собирался сделать своей.

В его руках был пистолет с длинным глушителем на конце, направленный на меня.

Они хотели убить меня и найди утром, как и послание, нацарапанное кровью, чтобы Торе и наши союзники остерегались.

Итальянцы могут быть такими излишне драматичными.

Полтора метра.

Полметра.

Я закрыл глаза, на меня снизошел покой, когда я почувствовал, как он сделал последний шаг у кровати. Раздался слабый щелчок предохранителя.

Мой ход.

Я вскочил с кровати, прогнувшись вперед под его руками, чтобы схватить его за середину туловища. Сила маневра повалила нас обоих на пол с глухим стуком. Я почувствовал, как его легкие сжались под моим весом, как мое колено резко ударилось об пол, но я не колебался. Пистолет был отброшен в сторону, свободно зажатый в его руке, и я схватился за него обеими руками. Его хватка усилилась, когда я попытался вырвать пистолет из его рук. Другой рукой он нанес мне дикий удар в челюсть, от которого вспыхнула яркая боль. Я моргнул от боли и сосредоточился на пистолете. Если я смогу его обезоружить, с ним будет покончено.

Он попытался упереться своим весом в пол, чтобы получить нужный момент и сбросить меня со своего тела. Я высоко поднял одно колено, прижимая его правый бицепс, и успешно вырвал оружие из его хватки. Металл был теплым от его рук, а ствол еще горячим от вылетевшей пули. Где-то на территории лежал охранник в луже собственной крови.

Ярость захлестнула меня, добавив силы в мышцы, которые я оттачивал именно для этого каждый день. Прикладом пистолета я ударил его по лицу, хруст кости был громким и приятным в тихой комнате. Кровь брызнула из его носа по широкой дуге, задев меня по лицу.

Боль, казалось, подстегнула мудака.

Он ударил меня в висок мощным кулаком, от которого у меня перед глазами закружились созвездия звезд. Его нога пнула меня в грудь, когда он начал выползать из-под меня. Дыхание покинуло мои легкие, пистолет упал на пол, когда моя рука автоматически попыталась удержать от падения. Он подобрал оружие, как раз когда я восстановил равновесие, и встал, чтобы снова направить его на меня.

Я сильно тряхнул головой, скрежеща зубами, вскочил на ноги и сделал выпад вперед, чтобы схватить сбоку патронник пистолета. Он выстрелил, пуля пролетела через открытые двери патио без происшествий, но моя рука на патроннике не дала гильзе вылететь. Когда он хотел выстрелить еще раз, целясь в плечо, в которое я уже получил пулю, когда спас Елену от ирландской мафии, пистолет щелкнул, но не выстрелил.

Я злобно усмехнулся, прежде чем ударить его локтем в лицо, зацепив краем кости его левую скулу. Его голова дернулась в сторону, тело обмякло, и он зашатался. Пистолет упал на пол, но я не стал его брать.

Вместо этого я шагнул к нему сзади и, воспользовавшись его дезориентацией, схватил его за шею одной рукой, а другой обхватил голову. Он боролся против усыпляющего захвата, но я был крупнее, сильнее, решительнее, чем сукин сын, который находился здесь по чьему-то приказу.

Поэтому я ждал. Ноги поджаты, мышцы на руках напряглись так сильно, что обжигали, а бицепс перекрыл ему дыхательные пути.

Это заняло всего пятнадцать секунд.

Еще немного, и я нанес бы непоправимый ущерб.

А я этого не хотел.

Я хотел, чтобы этот мешок дерьма был жив и чертовски бодр, чтобы он чувствовал каждый мой удар и удар ножа, пока я пытаю его в поисках информации.

Когда он отключился, я поднял голову и увидел Елену, стоящую перед нами. Ветер, дующий из разбитых дверей террасы, трепал ее рыжие волосы, как знамя, а черная шелковая ночная рубашка прилипла к ее телу.

Но не это приковало мое внимание.

Это был вид неуместного пистолета в ее руках, высоко поднятого и направленного в грудь злоумышленника. В ее взгляде не было страха, в ее позе не было дрожи.

Она держала пистолет так, словно это был молоток, в ее уверенном взгляде читалась тяжесть праведного правосудия.

— Tranquillo, lottatrice mia, — спокойно пробормотал я. — Спокойно, мой боец. Не стреляй в него.

— Почему не стрелять? — спросила она, ее слова звенели, как кубики льда.

Она не опустила пистолет.

— Мы не хотим его смерти.

— Он пришел сюда, пока мы спали, чтобы убить тебя, Данте, — сказала она рассудительным тоном, который полностью контрастировал с темным блеском в ее глазах.

Это было глубоко неуместно, но смех прорвался сквозь ярость в груди, и я был вынужден проглотить его обратно. Елена не нашла бы эту ситуацию такой же забавной, как я.

Но посмотрите на нее.

Независимо от трудностей, я всегда мог рассчитывать на одну неизменную вещь.

Елена Ломбарди была оружием.

И она была моей.

— Опусти пистолет, cuore mia (пер. с итал. «мое сердце»), — уговаривал я, позволяя коматознику бесцеремонно опуститься на пол, чтобы я мог подойти к ней.

Она держала пистолет поднятым, почти застыв в своей решимости защитить меня, пока ствол не уперся мне в живот. Я положил руку на оружие и освободил патронник, чтобы он упал в мою ждущую руку под ним. Затем я осторожно высвободил ее пальцы из захвата и свободной рукой запустил пальцы глубоко в ее волосы, наклонил ее голову, чтобы взять ее рот в собственнический поцелуй.

Мгновенно она растаяла. Вся эта опасная волна растворилась на моем языке, как чертова конфета, сладкая и вызывающая привыкание. Я пожирал ее, пока она не задрожала. Не в силах сопротивляться, я использовал другую руку, все еще державшую разобранный пистолет, гладя ее по интимным местам. Она была влажной, как я и предполагал, ее соки текли по моим пальцам, по оружию, которое должно было убить нас обоих.

Когда я отстранился, она прижалась ко мне, ее дыхание было таким же резким, как и мое.

— Никто не заберет тебя у меня без боя, — горячо прошептала она, ногти руки, которой она обвила мою шею, вонзились в мою кожу так, что я зашипел.

— Любой, кто попытается встать между нашей любовью, будет страдать и умрет, — поклялся я ей, снова целуя ее, потому что я находился под кайфом от адреналина, от запаха ее влажной киски в моем носу и от победы в борьбе, выигранной в моей крови.