Анаис Нин - Маленькие пташки
К тому времени я уже не стеснялась позировать обнаженной. Я разделась и села верхом на лошадь, откинулась назад, так что мои руки оказались вскинутыми, а ноги, чтобы удержаться в седле, сжимали бока лошади. Художник одобрительно кивнул. Он отстранился и посмотрел на меня.
— Сохранять такую позу довольно трудно, и я не рассчитываю, что ты долго сможешь выдержать. Когда устанешь, дай мне знать.
Он рассматривал меня со всех сторон. Потом подошел ко мне и сказал:
— Когда я делал набросок, вот эта часть тела, между ног, была отчетливо видна.
Он легонько прикоснулся ко мне, словно бы этот жест был ничего не значащим. Я немного выгнула живот, чтобы выпятить бедра, и тогда он сказал:
— Теперь великолепно. Так и оставайся.
Он принялся делать наброски. Пока я сидела там, то обнаружила, что у седла была одна необычная деталь. Большинство седел устроено так, чтобы соответствовать очертаниям зада, после чего в том месте луки, где они обычно трутся о женское лоно, приподнимаются. Я часто испытывала и преимущества, и недостатки, находясь в седле. Как-то подвязка отстегнулась у меня от чулка и начала болтаться в брюках для верховой езды. Мои спутники неслись галопом, и мне не хотелось от них отставать. Подвязка, которая болталась как попало, наконец попала между пахом и седлом, отчего мне стало больно. Но, сжав зубы, я продолжала скакать. Странным образом к боли примешалось ощущение, определить которое я не берусь. В то время я была девочкой и ничего не знала о сексе. Я полагала, что половые органы находятся у женщин глубоко внутри, а о существовании клитора даже не подозревала.
Когда скачки закончились, я испытывала боль. Я рассказала о происшедшем девочке, которую хорошо знала, и мы вдвоем отправились в ванную комнату. Она помогла мне снять брюки, спустить пояс с подвязками, потом сказала:
— Это очень чувствительное место. Тебе больно? Если ты его повредила, то, возможно, никогда больше не испытаешь там никакого удовольствия.
Я позволила ей рассмотреть все повнимательней. Губы покраснели и слегка раздулись, но сильной боли я не чувствовала. Меня больше встревожили ее слова о том, что могу в будущем лишиться наслаждений, наслаждений, о которых я ничего еще не знала. Она настояла на том, чтобы протереть меня там мокрой ваткой, поглаживала меня и наконец поцеловала, чтобы «все быстрей зажило».
Я начала остро ощущать эту часть своего тела. Когда мы долго скакали по жаре, я испытывала такое тепло и напряжение между ног, что мне страстно хотелось лишь одного — слезть с лошади и позволить своей подруге снова меня утешать.
— Болит? — всякий раз спрашивала она меня.
— Чуточку, — однажды призналась я. Мы спустились с лошадей и отправились в ванную комнату, где она протерла зудящее место ваткой, смоченной в холодной воде.
И снова она начинала меня поглаживать со словами:
— Но воспаления больше не заметно. Может быть, ты еще сможешь испытывать удовольствие.
— Не знаю, — сказала я. — Ты думаешь, что она… умерла… от боли?
Подруга нежно наклонилась и прикоснулась пальцем.
— Больно?
Я легла на спину и сказала:
— Нет, я ничего не чувствую.
— Ты и сейчас не чувствуешь? — с любопытством спросила она, зажимая мои губы между пальцами.
— Нет, — ответила я, не сводя с нее глаз.
— И этого не чувствуешь? — Теперь она проводила пальцами вокруг кончика клитора, описывая крошечные круги.
— Я ничего не чувствую.
Ей хотелось проверить, утратила ли я чувствительность, и она усилила свои ласки, потирая одной рукой клитор, а другой теребя его кончик. Она поглаживала волосы у меня на лобке и нежную кожу вокруг них. Наконец ее прикосновения дошли до меня, и я начала метаться. Она шумно дышала, наблюдала за мной и повторяла:
— Чудесно, чудесно, ты все ощущаешь…
Я вспомнила об этом случае, когда сидела на лошадке в мастерской, и заметила, что лука заострена. Чтобы художнику было видно все, что он хотел нарисовать, я немного подалась вперед и при этом потерлась губами о кожаный выступ. Художник наблюдал за мной.
— Тебе нравится моя лошадка? — спросил он. — А ты знаешь, что я еще могу привести ее в движение?
— Неужели?
Он приблизился и включил механизм: лошадка и в самом деле была так великолепно устроена, что напоминала мне движения настоящей лошади.
— Это мне нравится, — сказала я. — Я вспоминаю о тех днях, когда маленькой девочкой каталась верхом. — Я заметила, что он перестал рисовать и наблюдает за мной. От покачивания лошади мое лоно прижималось к седлу еще сильней, отчего я испытывала огромное наслаждение. Я испугалась, что он может это заметить и попросила: — А теперь останови ее. — Он только улыбнулся, но не прекратил.
— Разве тебе это не приятно? — спросил он.
Мне это было приятно. При каждом движении кожа касалась моего клитора, и я опасалась, что если это будет продолжаться долго, то не смогу сдержать оргазма. Я умоляла его прекратить. Лицо мое раскраснелось.
Художник пристально наблюдал за мной, отмечая каждый признак удовольствия, который мне не удавалось скрыть, и теперь меня охватило столь сильное наслаждение, что я полностью отдалась движениям лошадки, позволяя ей тереться о меня, пока прямо на его глазах, сидя верхом, не достигла оргазма и не кончила.
Только тогда я поняла, что именно этого он и ждал, что он специально все подстроил, чтобы увидеть, как я испытываю наслаждение. После этого он выключил механизм.
— А теперь можешь отдохнуть, — произнес он.
Вскоре после этого я отправилась позировать для одной художницы, которую повстречала на вечеринке. Лена любила веселые компании. К ней приходили в гости актеры и актрисы, писатели. Она занималась оформлением журнальных обложек. Дверь в ее мастерской была всегда открыта. Гости приносили с собой выпивку. Беседы там были язвительными, жестокими. Мне казалось, что все ее друзья — карикатуристы. Любая слабость немедленно выставлялась на осмеяние. Иногда же они выставляли на осмеяние собственные слабости. Красивый молодой человек, одевавшийся с необычайным изяществом, не скрывал своей профессии. Он проводил время в холлах крупных отелей, поджидая одиноких пожилых женщин, и отводил их на танцы. Очень часто потом они приглашали его к себе в номера.
Лена скорчила кривую ухмылку.
— Как ты можешь этим заниматься? — спросила она его. — Неужели у тебя возникает эрекция со старухами? Если бы я увидела такую женщину лежащей на моей постели, то сразу бы убежала.
Молодой человек улыбнулся:
— Для этого существует множество способов. Один заключается в том, чтобы закрыть глаза и представлять, что с тобой лежит не старуха, а женщина, которая тебе нравится, а когда глаза закрыты, я начинаю думать о том, как хорошо было бы завтра уплатить за аренду жилья, купить новый костюм или шелковые рубашки. А тем временем я продолжаю поглаживать лоно женщины, не глядя на него, и, знаешь ли, если глаза закрыты, они более или менее испытывают примерно то же самое. Впрочем, иногда, когда у меня возникают трудности, я принимаю наркотик. Конечно, я понимаю, что в этом случае моя карьера лет через пять закончится, после чего я буду бесполезным даже для молодых женщин. Но к тому времени я буду рад вообще никогда не видеть женщину.
