Дмитрий Липскеров - О нем и о бабочках

Пока молодой человек одевался, девочка достала из-под кровати копилку в виде грозной совы и грохнула по ней молотком. Эжен вздрогнул и обернулся:

– Что это?

– Это деньги. Без них тебе не добраться даже до Владимира.

– Ах да…

Молодой человек, одетый в черную рубашку, черные брюки и черное пальто до пят, наклонился над черепками и принялся собирать монеты. Он укололся и сунул палец в рот, останавливая кровь. Как она любила его в эту минуту! Алиске показалось, что больше никогда в жизни ее сердце не сможет быть способно на такое мощное, пронзительное чувство. «Брошусь в прорубь», – решила она.

Собранные деньги он сунул в глубокий карман пальто, затем обулся в черные ботинки с острыми носами. Разглядывая себя в зеркало, позволил Алиске расчесывать его черные волосы, пока они не улеглись волнами на воротник пальто.

– Хахаль Ксении работал в Судогде, в похоронке… Ничего?

– Все отлично. – Эжен повернулся к девочке и поцеловал ее в губы. В этом поцелуе не было страсти, тем более любви, так целуют тех, кто стал для целующего безразличным, так целуют человека, которого больше не увидят… – Прощай!

Вдогонку она сообщила, что рыжий Шурка должен сейчас ехать в Судогду, он подвезет его: скажи, мол, родственник Алисы…

Он быстро уходил от Алискиной избы по хрустящему снегу. Стремительная походка говорила о его целеустремленности, длинные черные волосы развевались на ветру.

– Демон! – прошептала Алиска вслед. – Демон!..

Проснулся…

Почесался…

Продолжаю…

Имя мальчику придумала мать, учительница английского, назвав Арсением, отчество выдумывать необходимости не было – как и положено, оно досталось от отца. Имя, которым кликали инженера Иратова, – Андрей. Так что в целом получился Арсений Андреевич Иратов, 1960 года рождения. Сразу после появления на свет Арсений Андреевич сделал такое лицо, как будто предчувствовал, что быть ему миллионером.

Совершенно не имеет смысла останавливаться на детстве Иратова. Все как у всех, лет до пятнадцати, когда в Арсении вдруг проявились красота лица и редкая манкость во всем его обличье для девиц, как старше, так и младше годами. Иратов пользовался этим даром, уже годам к семнадцати насытившись женским полом до избалованности.

В институте молодой человек имел отношения параллельно с пятью, а были времена, когда он умело тасовал до семи девушек, заодно влюбив в себя проректора по учебной части.

Ему нравилось проводить ночи со Светланой Ивановной. Проректорша была в том самом возрасте, когда цветок еще полон сил и красоты, но ощущается в нем некий легкий надлом на самом пике цветения, после которого начинается едва уловимое увядание. И в начале стремительного падения ощущаешь такую сладость, такой пряный запах от лепестков…

Другие девицы Иратова все как одна обладали упругим телом, были жадные и ненасытные, как подростки, набрасывающиеся на мороженое. Он и таких привечал, но однообразность наскучивала, утомляла к первой трети ночи. Иратов уже во сне мечтал о том, что проснется – а партнерши как будто и не было.

Со Светланой Ивановной все было по-иному. Женщина никуда не торопилась и студенту своему предлагала не спешить.

– Все будет! – обещала она, заглядывая ему в глаза. Запутывалась теплыми пальцами в черных, как деготь, волосах. – И время всему свое наступит, – и прядь на пальцы завивала локоном.

Она ему готовила. Просто и вкусно. Приводила в порядок одежду, чинила и гладила, мягко поучая, что мужчина должен следить за своим гардеробом, тщательно подбирать вещи – если, конечно, средства на них имеются.

– Главное, ни на кого не быть похожим! Пусть просто, но со вкусом. Ну и не петрушкой все же!

Была чуть-чуть замедленна как в движениях своих, так и в мыслях. Иратов рассматривал ее в первых лучах солнца, и казалось, что женщина плывет, «выступает, словно пава», как сочинил Пушкин.

Как медленны движения ее, будто парит…

Он читал ей наизусть в подлиннике стихи английских поэтов: Мильтона, Китса и, конечно, сонеты Шекспира.

Он ни разу не захотел убежать от Светы среди ночи в юношескую жизнь, всегда досыпал до позднего утра, если случалось на выходные, открывал глаза и встречался с темными, чуть влажными глазами любовницы.

– Что? – спрашивал.

– Ничего, – отвечала.

– Что-то случилось?

– Нет, просто смотрю на твое лицо.

– Зачем?

– Ты красивый…

– Ты тоже красивая, – шептал юный любовник в ответ.

– Я знаю…

И вновь она гладила его волосы, а он дышал взволнованно – и наполнялся…

Он подарил ей дорогую французскую ночную сорочку на 8 Марта, чуть большего, чем нужно, размера, чтобы, когда Света склонялась над ним, украдкой смотреть в шелковый вырез и видеть ее грудь.

А потом Света, Светлана Ивановна, вышла замуж за доктора наук, путешественника А. В. Грязева, известного денди, и очень скоро оставила Советский Союз.

Арсений Иратов много переживал и сам удивлялся этому незнакомому чувству потери, которое раньше, казалось, у него отсутствовало вовсе. Пытался даже блевать, чтобы вырвать это мучительное ощущение.

Через полгода в почтовом ящике он нашел извещение о посылке из Конго. Вертел его, понимая, что от Светы, разглядывал нервно и в извещении нашел лишь одно: «Увяла».

Арсений хотел броситься в аэропорт, он был уверен, что Свете плохо с Грязевым. Но что он мог сделать тогда, восемнадцатилетний мальчишка, – просто домчаться на попутке до Шереметьева и под подозрительными взглядами знакомых милиционеров ретироваться восвояси?

Получив в почтовом отделении маленький посылочный ящик с сургучными печатями, Иратов долго не решался его вскрыть, домой не поднялся, а, сидя на спинке лавочки, нервно курил, наблюдая за мигающим светофором… К двухтысячной желтковой вспышке продрог до костей, взбежал на пятый этаж своей хрущевки и, не поздоровавшись с родителями, закрылся в своей комнате. Ящичек стоял на полу, а молодой человек, сидя на раскладном диване, продолжал курить одну за одной, пока наконец решился…

В ящике под тонкой несоветской бумагой находился Светин запах, точнее – подаренная им французская сорочка, пахнущая Светой. Кроме возвращенной вещи, в посылке ничего не было, даже коротенькой записки.

До поздней ночи Иратов, уткнувшись носом в сорочку, все вдыхал запах Светы, до нижних корешков легких, до боли, а потом, разозлившись, отбросил ее в дальний угол комнаты, прошипел «сука, сука» и заснул…

Несколько месяцев студент-второкурсник Арсений Иратов надевал Светину сорочку на всех своих упругих девиц и спал с ними жестко, будто мстил ей. Волейболистки, гэтэошницы, комсомолки – все восхищались истовостью молодого человека, им было плевать, что в душе Иратова, лишь его дикий напор и пики оргазмов волновали активисток.