Мои палачи (СИ - Блэк Дана
Он ничего не говорит, и я молчу. Смотрю на крупную фигуру в полумраке, он словно неровно вырезанная тень, в воздухе витает аромат моей гибели, я не отвожу глаз до тех пор, пока он не наклонятся к моему лицу.
— Привет, киса, — в уши пробирается знакомый гипнотический шепот. — Скучала по мне?
Глава 24
Всё, как в моих снах: сильные ладони ложатся на бедра, мнут ткань платья, расшитую бисером, он сдвигает меня в сторону, разворачивает и грудью впечатывает в стену.
Едва стою. Я рассчитывала на пощечину, такую, с размахом, чтобы голова откинулась, залепить ему, едва только его увижу, но вот он рядом, и я его руками связана, и так растеряна, как маленькая, заблудилась в лесу, устала и не зову на помощь, спиной слушаю глухие удары его сердца, и этот рваный ритм громче музыки, орущей из колонок, подавляет меня, путает мне мысли.
— Сними, — завожу руку назад и пытаюсь нащупать черный пластик.
— Я снял, — следом за ответом его губы, скользят по шее, целуют кожу и волосы, его язык, лизнув мочку уха, собирает расползающиеся по скуле мурашки. — Ну скажи честно. Скучала?
Все ещё не верю, что это по-настоящему, и он здесь, в нескольких сантиметрах от меня, ладонями упираюсь в стену, верчу головой:
— Дай мне повернуться.
— Зачем? — он давит на затылок, заставляя прижаться щекой к шершавой, холодной поверхности. — Поговорку знаешь? Любопытство кошку сгубило.
— Только в маске можешь приставать?
— Хочешь в глаза мне смотреть, когда я в тебя войду? — тихий смешок путается в моих волосах. — Юля, соскучилась, я спрашиваю? — его нога втискивается между моих, рукой он забирается под платье.
— Не надо, убери, — дёргаюсь, когда он нагло лезет под белье, всхлипываю, когда погружает в меня палец, целиком, и промежность касается его ладони.
Его тело врезается в меня сзади, мы тяжело дышим, я не ощущаю туфлями пола, в ягодицы упирается его натянутая ширинка, царапаю ногтями стену. Перед глазами темный коридор, в другой стороне зал, там крики и смех, но мне ничего не видно, и если щас кто-нибудь из официанток с подносами попрется мимо и налетит на меня и мужчину, засунувшего руку мне в трусы — останется умереть от стыда, и всё.
— Отойди, уйди отсюда, — все ещё пытаюсь повернуться к нему лицом, но он удерживает мой затылок, — мне в туалет надо. Отпусти.
— Не могу. Нас тогда прервали, — он двигает пальцем внутри меня, и я шлепаюсь об его ладонь, зубами он треплет мою шею, кожа впитывает уколы его нетерпения, болезненные, даже Артур никогда так не набрасывался. Голодающему питбулю подсунули миску с едой и спустили с цепи, и я в этой крепкой, настойчивой хватке слабею, слушаю его срывающийся хриплый шепот. — Тот стол из твоего кабинета в башке у меня засел. Как только о тебе думаю — сразу хер встаёт. А думаю я о тебе часто. Яйца звенят, так хочу тебя быстрее выеб*ть, — он с силой толкается в меня бедрами.
Кровь приливает к щекам, и перед глазами всё плывет, его неотфильтрованное желание бьёт по рассудку, только так и можно назвать то, что они со мной делали, и здесь, рядом с ним, мне дико вспоминать ту горячность, с которой я отдавалась.
Чувствую, что он добавляет второй палец, и становится туго, между ног всё горит, он натёр, ловлю губами воздух, которого он меня лишает, навалившись вплотную.
— Дай я к тебе повернусь, — повторяю и трогаю руку, зарывшуюся в моих волосах.
— Плохая идея, Юль, — голоса он не повышает, но его слова словно через рупор летят в меня оглушительной насмешкой. — Если увидишь — решишь, будто между нами что-то есть. Вдруг преследовать меня начнёшь. А оно мне надо?
Глотаю эту издевательскую отповедь, грубое напоминание, что они мной воспользовались, и как меня тошнило от чувства беспомощности и знания, что со мной прекрасно развлеклись, и огрызаюсь:
— А что случилось? Весь год любил, теперь разлюбил?
— Любовь скучна, — он так резко вбивает в меня пальцы, что зубы стукаются друг об друга. — И предсказуема. Мне это неинтересно, даже не проси, лучше сразу убей. Давай без чувств. Текила и большой патрон, чего ещё?
— Мне нравятся два патрона. Твой друг не пришел. Ты тоже проваливай.
— Он пришел.
— И где же он?
— Здесь я.
Рука на затылке сжимается, поворачивает мою голову. Вздрагиваю, наткнувшись взглядом на мужскую фигуру в светлой маске. В полутьме торчат высокие белые уши, это, наверное, заяц. Всматриваюсь в темные прорези на пластике, от напряжения набегают слёзы, и голову скручивает грязная мысль, что я подсознательно этого и ждала.
Второго, ещё одного.
Плечом он прислоняется к стене, ничего не говорит, даже не вижу, куда смотрит, они оба молчат, и это продолжение фильма для взрослых, начавшегося той ночью, всем нравилось, чем мы трое занимались, там их грубость и жёсткие тиски, когда они держали в четыре руки, не давали и шанса вырваться из ловушки их тел, а я их двоих хотела.
Вот они рядом, прямиком из эротического кошмара живые, мои любовники, мои монстры, у них диалог без слов, а я вдруг понимаю: я всю неделю нарывалась не за тем, чтобы знать их в лицо и свалить подальше за экватор.
Я провоцировала их потому, что они вывернули мне психику, вывихнули все мои ценности, и случившегося никак уже не исправить, мне не на что опереться, в этой другой жизни есть только они, и я готова добровольно подпустить их к себе ещё раз.
И вслед за этим выводом меня атакует паника.
— Юль, все в сборе, — кто-то сообщает, и мне кажется, я грохнусь в обморок.
Вырываюсь и ору, плевать на свадьбу и кто что решит, застукав, как два мужика лапают меня в темном углу.
— Тише, кис, чего кричишь, — теплая ладонь накрывает губы, почти не различаю в пелене две фигуры, вместо головы у меня гранит и пророчество некроложной тематики:
Очнитесь, вы трое сейчас стоите на краю ямы.
— Юля, — на мне поправляют одежду, что-то говорят, а я так четко представляю этот обрыв, в который толкает нездоровое влечение, зачем они, вообще, ко мне лезут, неужели они не понимают, что так нельзя.
— Вы что тут делаете? — от громкого знакомого голоса прихожу в себя, проморгавшись различаю блестящее платье и саму Леру, остановившуюся в арке.
Глава 25
Меня все ещё держат сзади за бедра, и запястья тоже держат, но я не дёргаюсь и со стороны это выглядит паршиво, хуже только сфоткаться на агитку, призывающую к жаркому сексу: "Я Юлия Морозова, эти два члена были во мне, и было здорово".
Заяц оглядывается на Леру и заметив ее, сильнее сжимает мои руки.
— Нормально, Юль, — она подходит ближе и щурится поверх моей головы. От увиденного, похоже, оступается на каблуках. — Не поняла.
А ведь питбуль маску снимал, шея горит от его поцелуев, оборачиваюсь к нему, но он по-хамски толкает меня вперёд, носом врезаюсь в грудь второго мужчины и пошатываюсь, запинаюсь, и едва не падаю.
— Подожди, — ногами ищу пол, но меня, неудобно взяв за локти, тащат вперёд, за широкой грудью уже и Леру не вижу, мне опять не дают разобраться. — Больно, поставь меня.
Он сворачивает в зал, закрывает широкие двери, и не остаётся даже слабого света коридора.
Это малое помещение со сценой для музыкантов, выключатели возле стойки. Наощупь пробираюсь туда, и тут меня цапают за платье.
— Ты серьезно? — бросаю через плечо. — Я же спрошу у Леры, с кем она там стоит. Друга твоего она прямо щас видит. Кончен бал, — в темноте шарю рукой и натыкаюсь на маску, задираю пластик ему на голову, пальцами скольжу по виску. — Давай свет включу.
Он сгребает меня за талию, налетаю на твердый торс. Дыхание срывается, мну в кулаке рубашку у его горла и тяну, большая, сухая ладонь накрывает мою руку, гладит ободок кольца.
— Ты слышишь меня?
Он не отвечает, чем доводит меня до тихого бешенства, тот, первый, хотя бы болтать любит, а этот замер статуей, которой отрезали язык и мрачно строит дьявольские планы, например, убрать свидетелей, меня и Леру, и я в этом затишье уже представляю, что под маской у него обожжённое лицо, а он кровожадный маньяк.
