Альтер Эго. Московские Звезды (СИ) - Вересов Иван
Но она показала и второй, и третий, и пятый, а у Кати получалось все хуже. В конце концов, на первых турах она чуть не упала, сошла и остановилась. Станислав перестал играть. Каменская развела руками.
— Это что? Вы ЭТО, — презрительное ударение на слове показывало, насколько ей не понравилось увиденное, — собираетесь везти на Конкурс?
— У нас получается, это просто Кэтрин сегодня…
— А я вас не спрашиваю, юноша. Не сомневаюсь, что у ВАС, — снова ударение, — получается. Покажите мне вариацию.
Сергей мог отказаться, зная его, Макс, Вика и Катя уверены были, что он так и поступит. Но Эгле смотрела на него с легкой насмешкой: какой-то безвестный танцовщик посмел спорить с Королевой. И Сергей принял вызов.
Медленно отошел он в угол, с каждым шагом все больше сердясь на Каменскую, и к начальной позе был уже запредельно взвинчен. Об этом свидетельствовало его пор де бра и то, как он посмотрел на Стасика. Тот понял и заиграл с форсом, «по-концертному». Сергей разбежался, вылетел на середину и прыгнул так, что Вика ахнула.
После вариации взгляд Каменской из насмешливого стал задумчивым. Не стесняясь Кати, она спросила Сергея:
— Почему вы подали заявку на дуэт? Надо было соло. Там нет конкурентов вашей технике. Дыши, дыши… Прыжка такого я сто лет не видала…
— Виктория Андреевна пригласила меня партнером для Кэтрин и оплатила участие в Конкурсе. — Сергей старался говорить спокойно, но готов был придушить Каменскую за высокомерную толстокожесть, за наглый оценивающий взгляд. Дыхание у него сбивалось не от усталости, а от ярости. Уйти бы из зала и закончить на этом, но Катя…
— Я бы оплатила сольную заявку и для него, и для нее, — сказала Эгле Виктории. — Уверена, у них шансов больше порознь в соло, чем в дуэте.
— Нет, Эгле Борисовна, это «Пламя Парижа» проблемное, остальное все хорошо, — попробовал вырулить Максим. — Время есть, они поправят.
Все это выглядело как переводной экзамен отстающих старшекурсников в Академии Балета.
— Вам, Максим, должно быть хорошо известно, как менеджеру, что выбирать надо перспективно, а не эмоционально, — с явным сожалением по поводу никчёмных деловых способностей Макса изрекла Каменская. — Если слушать только сердце, то так всю жизнь и простоишь у воды.**
Макс согласно закивал, приготовился разъяснять и оправдываться, но промолчал, перехватив убийственный взгляд Сергея.
Все это время Катя стояла в сторонке и смотрела на Сергея сначала с изумлением, потом с отчаянием. А он не мог при всех подойти и объяснить ей, почему подчинился требованию Каменской. Он и себе с трудом это объяснял. Исходила от Эгле сила, неукротимая энергия, пусть темная, разрушительная, но до такой степени притягательная, что противиться было невозможно.
— Ну хорошо, — Каменская поднялась с кресла, — раз решили дуэтом идти, я вам помогу с па-де-де. Жди, — бросила она мимоходом Сергею, — сейчас переоденусь, — и прошествовала в раздевалку.
— Сережа? — Катя хотела подойти, но Виктория позвала ее.
— Иди сюда, садись. Неужели в полную силу станет показывать? Максим, снимай все подряд. Такое раз в жизни бывает. Сергей, ты сейчас будешь танцевать с Эгле Каменской!
Она вернулась в черном, обтягивающем ее, как змеиная кожа, купальнике с длинным рукавом и белой репетиционной юбке. Без колец, браслетов и ожерелья. Только сама Эгле, какая есть, без прикрас.
Да, он танцевал с Эгле, живой легендой, непревзойденной королевой. Танцевал и понимал, насколько она уступает в технике Кате. Не доворачивает, не держит равновесия. И дело не только в том, что она в два раза старше Сергея — школа у нее слабее Катиной, что бы там не говорили!
Эгле оказалась жесткой, тяжелой, костистой и непокорной, с ней было невозможно войти в резонанс, только подчиниться. Это раздражало, выводило Сергея из себя, но и побуждало к сопротивлению. Антре выходило игрой — кто кого перетанцует. И Каменская брала верх не техникой, другим. Чем-то первобытным, изначальным, тем, что было в танце гораздо раньше классического балета. Сакральным, мистическим, женским. Горел в ней тот же огонь, что в жертвенниках перед Великими Богинями Древности.
Должно быть, так танцевали жрицы египетских храмов, вакханки Греции, служительницы Кровавой Богини племени майя, танцовщицы фламенко — все те, кто канули в Реку Времени, оставив скупые послания в камне, наскальных росписях, застывшее движение в скульптурах и живое, передаваемое из поколения в поколение народами мира.
Еще до того, как мораль набросила на Танец покровы нравственности, он был чувственно прекрасен в своей наготе. Со временем балет лишился чувственности, принимая лишь возвышенно-духовное. Эгле возвращала ему земную любовь.
Она искушала, дразнила, призывала. С ней было неудобно танцевать, она вела, не давала свободы, поглощала собой. И звала, звала… Как ей удавалась это в канонических арабесках и аттитюдах партии Жанны, понять было невозможно. Не Жанну играла она, а себя предлагала, как сладострастная гетера разводила бедра. Вот что было в ее танце!
И в какой-то момент Сергей почувствовал, как она оплетает его длинными пальцами, обворачивается вокруг него змеей. Еще немного, и он потерял бы контроль. Она разбивала барьеры, касалась того, о чем он еще не знал в самом себе. Он — Мужчина… Она — Женщина…
Встретив его горячий, исполненный желания взгляд, Эгле победно улыбнулась, откинула голову, стрельнула глазами из-под полуопущенных ресниц.
Он поднял ее на плечо, а когда опускал, она проползла всем телом по нему, сверху вниз, и Сергей готов был разорвать на ней купальник, чтобы коснуться тела. Эгле была уверена, что он теперь принадлежит ей и сделает все, что она захочет, Сергей читал это в ее глазах.
— Ах, каким ты хорошим будешь Хозе, — хрипло выдохнула она у самых губ Сергея. Но как пощечина отрезвил его откровенный, высокомерный взгляд Каменской. Так смотрели на него женщины в стриптиз-клубе, доставая из клатчей крупные купюры. И раздражение с новой силой захлестнуло его, погасив чувственность. Не так, не с ней, только не с ней!
Сергей отступил и поклонился Эгле.
Ее глаза гневно расширились и потемнели: «Как? Ты смеешь отказываться?»
Сергей поклонился еще раз, с глубоким почтением, поцеловал руку великой балерины и подвел Эгле к креслу. А смотрел на Катю…
— Вот оно что, — тонкие губы Эгле растянулись в улыбке. — Ну, тебя учить мне нечему, — обернулась она к Сергею, — идеальный партнер, прекрасный Филипп. Но па-де-де вам стоит сменить. Виктория, ты согласна? Девочка не Китри, не Лауренсия и не Жанна. Одиллию тоже вряд ли потянет. Форса нет.
Все понимали, что Эгле это говорит нарочно, чтобы унизить Катю. Это, казалось бы, получилось, на глазах девушки выступили слезы, но губы упрямо сжались. Сергей протянул Кате руку, приглашая.
— Идем, Кэт, покажем твой форс.
Она смотрела на него как в первый раз. Сергей ждал молча, но и без слов было понятно, что он хочет сказать: «Да, ты не ошиблась, я выбираю тебя, а не ее. Я — твой, а ты — моя». И пока они медленно шли через зал, он шепнул ей на ухо:
— Она тебе и в подметки не годится, тяжелая, костлявая, на ногу мне наступила.
Катя засмеялась. Перед тем как встать в позу для разбега, Сергей обнял ее, не так, как обнимал все это время со дня первой встречи, по-другому. Как женщину.
На этот раз Стасику и кивать не пришлось — он все понял и заиграл с подъемом.
Сергей и Катя учли все замечания Эгле, они исправили вторую диагональ и летали в жете синхронно. Их танец искрился радостью. Не соперничество, а единение и желание отдать себя другому — полностью, без остатка. Катя танцевала для Сергея, ее руки и взгляд, обращенные к нему, повторяли: «Я только твоя, и все, что я делаю — для тебя», а окружающих она предупреждала: «Смотрите все, он мой, мой! Кто решится приблизиться — будет иметь дело со мной!»
