Юлия Славачевская - Третий – не лишний! (СИ)
Я быстро обмоталась простыней снова, чтоб не травмировать несчастного:
– Молодой человек, глаза можете открыть. Угроза миновала.
Рыжик приоткрыл один глаз, углядел на мне постельную принадлежность и повернулся ко мне задом, при этом умудрившись уместить поднос с едой на столик, а шмотки в кресло:
– Леди, – несчастным, тоненьким голоском сообщил он недоумевающей мне. – Вот ваш завтрак и одежда. Господа приказали выполнять любые ваши распоряжения, кроме возможности уйти из дома. Хозяева скоро будут, – и рванул из опочивальни с такой скоростью, как будто за ним черти по пятам гнались.
– Если это арест! – крикнула я ему вслед, радостно бросаясь к одежде. – То я против! А если охрана окружающей среды, то еще потерплю!
Вся вне себя от счастья, что могу прикрыть свою стройную обнаженность, наведалась в ванную комнату при спальне.
И даже умилилась. Вместо унитаза предлагался чуть ли не натуральный трон. Принцип действия системы не скажу, но противно не пахло.
В этом же закутке была ванна на медных львиных лапах и странная система водопровода. Пока я доперла какой кран нужно крутить и когда, то приняла контрастный душ, потом порадовала себя и всех, кто будет это убирать душем Шарко. Так что в сущности к концу обучения пользования местной сантехникой была мокрая и чистая.
– И каковы местные моды? – сунула я любопытный нос в стопку вещей. Там кстати обнаружилось мое личное нижнее белье, чистое и похоже даже отутюженное. Счастье, что не накрахмаленное.
Одевшись в предложенное, я вернулась в спальню и подошла к двери гардеробной. Там у них стояло вполне пристойное зеркало – оно было не стеклянное, но и не металлическое, с радужной каемкой по краям. Пожала плечами: опять неизвестные технологии?
Технологии там, или нет – ничто не помешало мне как следует рассмотреть свой новый внешний облик.
Из зеркала на меня смотрела русоволосая девушка, высокая и стройная. Костюм – полупрозрачная шелковая изумрудно-зеленая туника с шароварами и распашной внизу длинный то ли жилет, то ли кафтан, более темного зеленого колера. Высоту груди подчеркивает интересный крой нижней рубахи и удачно размещенное декольте кафтана без рукавов. Широкие манжеты и прозрачные рукава делают их тонкими и невесомыми. Очень удачно подчеркнута талия. Жаль ноги босые. Я пошевелила пальцами.
Что-то заставило меня перевести взгляд наверх и еще раз посмотреть себе в лицо.
– Мама! – заорала я, увидев во что превратились мои глаза. – А-а-а! – потерла зеркало. Все тоже самое! – А-а-а-а!
– Что случилось? – с топотом и грохотом в спальню ввалились обеспокоенные временные мужья со странными световыми указками.
Как только увидели, что я блажу в одиночестве – как лучи мгновенно исчезли, а рукоятки заняли места на поясах. Прикольные штучки. Мой старый приятель Максик, геймер и профессиональный бездельник, сказал бы – 'световые мечи' и помянул Люка с Йодой!
– Магдалена! – повысил голос растрепанный и злой Филлипэ, пока Эмилио методично обследовал комнату, заглядывая в каждый угол. – Почему ты орешь?
– Вы что со мной сделали? – рявкнула я, подбоченясь.
– Э-э-эм? – удивился синеглазый. Тут подоспел благодушный Эмилио с наивным до пошлости замечанием: – Поимели?
– Это само собой, – сердито отмахнулась я. – Вы что с моими глазами сделали, извращенцы?
– Магдалена! – угрожающе нахмурился синеглазый. – Ты забываешься!
– Маруся! – парировала я, расправляя плечи. – А у тебя склероз!
– А глаза у тебя очень красивые, – умиротворяюще сказал Эмилио. – Век бы в них глядел.
– Форма – да! – безрадостно согласилась я. Указывая на пленочное зеркало, беспомощно спросила: – А цвет? Почему у меня они стали сиренево-голубые? Это заразно?
Мужчины переглянулись и заржали.
– Извини, дорогая, – выдохнул Филлипэ. – Мы забыли тебя об этом предупредить. Когда брак скрепляется, то цвет глаз у таких, как ты, меняется на цвет супруга или супруги. Помимо печати на руке, это как отличительная особенность.
– Капец, – я начала оседать, нашаривая за спиной кресло. Эмилио услужливо подставил мне искомое, но сначала сел туда сам. Так что я сидела у него на коленях. – Это что же получается? Мало того, что меня бессовестно поимели, заклеймили какой-то гадостью, так еще и это? А что от меня тогда останется?
– Очень многое, Магдалена, – заметил Филлипэ, присаживаясь на корточки и заглядывая мне в лицо.
– Имя – и то отобрали, – грустно сказала я. – И когда вы уже свалите?
– Куда? – насупился синеглазый в то время, как руки Эмилио сжались вокруг меня. – О чем ты говоришь?
– Ну, – зыркнула я на него, пытаясь разжать железную хватку на своей талии. – Вы же собрались уезжать. Я видела, как слуги пакуют вещи...
– Ты выходила из комнаты? – начал потихоньку звереть Филлипэ. – Голая?
– В простыне, – поправила я его, чувствуя, как по спине побежали мурашки страха.
– Как ты посмела! – вскочил на ноги синеглазый. – Как ты посмела, Магдалена, показать простолюдинам то, что принадлежит мне... нам?
– Маруся! – упрямо вякнула я и спряталась на груди у Эмилио.
– Неважно! – отмахнулся он от меня. – Ты не имеешь права демонстрировать свое неприкрытое тело никому! Запомни это, Магдалена!
– Ты пугаешь ее, – тихо сказал Эмилио, поглаживая мои волосы. – Так нельзя.
– Не имеет значения! – уперся Филлипэ. – Она должна понимать...
Я поняла, что это как биться головой о каменную стену. Мы не слышим друг друга. Это как говорить с глухими! Мы...
Нет, нас нет. Есть я и есть они. Разные, абсолютно несочетаемые. Секс – не основа для отношений.
Дрожа внутри от страха, я нашла в себе силы выпрямиться, взглянуть на разъяренного Филлипэ, и выдала очень четко:
– Я – Маруся, питекантроп недоделанный! Не можешь запомнить – запиши! Хочешь со мной трахаться – будешь называть меня Марусей! Понял?
– Ты мне угрожаешь? – склонился он надо мной.
Я оттолкнула Эмилио и встала, стараясь не показывать свой страх:
– Обещаю!
– Нам пора уезжать, – вклинился между нами Эмилио, – вы еще успеете выяснить отношения позднее. – Повернулся ко мне, смерил с интересом с головы до ног: – А ты темпераментная штучка!
– У нас нет отношений! – вякнула я, выглядывая из-за широкой спины аметистового.
– Ах, нет! – одной левой выудил меня из укрытия Филлипэ и впился в мои уста грубым, принуждающим к покорности поцелуем.