Lina Mur - Fifty And One Step Bac

прокомментировать его ответ. Только в груди

становится больно из-за него...вместе с ним.

Тишина за столом начинает давить на меня, а я

смотрю в его глаза, как и он в мои, продолжая резать

меня острыми кристаллами. Я знаю, что он

разозлился, не желая говорить об этом, но все же

ответил. Он ждёт от меня реакции, но я даже не

слышу шума вокруг, только сердце, стучащее, как

молот, в ушах.

Перед нами ставят горячее блюдо и разрывают наш

зрительный контакт. Аппетита больше нет. Как только

удаляется официантка, мне снова открывается обзор

на Ника, откинувшегося на спинку кресла и

наблюдающего за мной.

— Прости, — единственное, что удаётся мне

произнести.

— За что? — усмехается он.

— Я хочу спросить об этом, но боюсь твоей реакции, — шепчу я, сглатывая от мрачной тени накрывшей его

лицо.

— Боишься, — полушёпотом повторяет он, и я киваю.

— Почему?

— Потому что хочу узнать твою светлую сторону, Ник.

Но ты так редко открываешь её, что после...сразу же

наступает чёрная. И я боюсь этого, если будет это

снова, то лучше ничего не знать, — отвечаю я.

— Сначала я купил дом, обычный одноэтажный дом.

Сам его мыл, чистил, ремонтировал, покупал мебель, все необходимое на первое время. Нашёл парня, который только окончил колледж и не мог найти

работу. Он психолог. Я предложил ему работать со

мной, поселил в доме. Мы вместе раздавали листовки

прохожим, клеили их по всему Торонто, чтобы люди

знали, что теперь у них есть место, где они могут

спрятаться. Мы давали только телефон, а когда нам

звонили, мы сами ехали и вытаскивали людей из

говна, привозили, отмывали, кормили и Аэрон начинал

с ними работать, — он замолкает, чтобы освежить

горло, пока я стараюсь даже не дышать, внимая его

словам.

— Шли года, в это место я вкладывал все свободные

сбережение, которые оставались после помощи

матери с сестрой, оплаты университета и побочного

бизнеса. Когда я улетел в Лондон, я уже выкупил

пятьсот квадратных метров земли. Шло строительство

другого здания, стены, за которую никому не

пробраться. Через год мы закончили. Центр набирал

популярность среди бедного населения, пытались

просто использовать наши запасы, кто-то пытался

воровать. С тех пор, мы открыли филиалы в каждом

городе Канады. Туда может прийти любой и

рассказать о своих проблемах, кому-то помогут прямо

там, а кого-то направят сюда. Сейчас у нас огромная

площадь, можно сказать, небольшой городок, где

проживает и лечится в данный момент около трёх

тысяч человек. Как только им становится лучше, мы

помогаем им вернуться в нормальный мир, приставляется к этим семьям наблюдателя. Работа, жилье, если желают переехать, то мы помогаем во

всём. И сегодня туда привезли новых людей, одни из

них семья...женщина с двумя детьми: мальчик и

девочка. Мальчику девять лет, и он стал инвалидом

из-за жестокости его отца. При избиении был

повреждён позвоночник, но и на этом этот ублюдок не

остановился. И я еду туда, чтобы организовать

перевод этого ребёнка в клинику для точного диагноза.

Вот так, — заканчивает Ник, поднимая на меня голову.

— Мишель, прекрати, я не для того рассказал тебе это

все, чтобы ты плакала, — он сжимает от злости губы, а

я даже не чувствую горячих слез, скатывающихся по

лицу. Я до сих пор пребываю под впечатлением от его

рассказа.

— Прости, — шепчу я, отворачиваясь от него и

вытирая пальцами мокрые глаза.

Только вот я не могу остановить поток слез, они

текут...текут, капая на мои пальцы. Мне больно, мне

трудно дышать от любви к этому мужчине, от

осознания насколько у него добрая душа.

— Прости, я сейчас, — я подрываюсь с места, чтобы

убежать от него и справиться с непрошеными

эмоциями и жалостью, но и Ник тоже встаёт, перекрывая мне путь, хватая за руку и притягивая к

себе.

Я упираюсь взглядом в его кромку свитера на шее и

так сильно жмурюсь, что ощущаю давление в глазах.

Но солёные слезы собираются на губах, и я

облизываю их.

— Мишель, тут нет причин плакать. Почему это тебя

так расстроило? — он, применяя силу, поднимает мой

подбородок, заставляя открыть глаза и смотреть в его.

А я не могу...слезы заставляют помутнеть взгляд и из

горла срываются жалостливые всхлипы.

— Потому что...ты...Господи, Ник, ты

же...хороший...такой хороший, — сипло и надрывисто

произношу я.

— Нет, Мишель, не обожествляй меня из-за того, что я

занимаюсь этим. Так я замаливаю свои грехи, и не

хочу, чтобы ты плакала. Я хочу только одного — прими

меня, крошка, такого, какой я есть. Потому что

благородство это не про меня.

— Но...но, Ник. Ты ведь помогаешь им. Ты же делаешь

это не для пиара, не для того, чтобы тебе поклонялся

весь мир. Ты делаешь это, потому что ты внутри... вот

тут, — я кладу руку на его грудь, — тут ты прекрасен, как бы ты ни уверял меня в своём садизме. И я

принимаю тебя, да несколько эмоционально, иногда

неправильно...но я принимаю. Сегодня я слишком

устала и прости за слезы, чувствую себя полной

дурой. Но когда слышу о том, как издеваются над

детьми...возвращаюсь, понимаешь? Я возвращаюсь в

тот день, когда ты мне это говорил. И я...просто

неконтролируемо.

— Мишель, — его взгляд скользит по моему

заплаканному лицу, опускаясь к пересохшим губам.

Подушечкой большого пальца он сминает мои губы, проходясь по всему контуру, и возвращается обратно, встречаясь со мной глазами.

— Если бы ты была дурой, то я бы никогда тебе не

позволил узнать о себе так много. И мне нравится твоя

эмоциональность, она показывает мне всю твою

чувственность, женственность и беспокойство. За

меня. Слишком много информации на тебя свалилось

в последнее время, я ведь говорил, что моё прошлое

не такое как у Грея. Оно другое, и я не хочу, чтобы ты

страдала из-за меня. Но я понимаю, что у меня

родилось желание рассказывать тебе все, потому что

в твоих глазах я не увижу отвращения ко мне. Но

сейчас нам надо окончить ужин, посему сходи в

дамскую комнату, приведи себя в порядок и

возвращайся. Возвращайся ко мне, я буду ждать.