Дж. Уорд - Возлюбленный мой

Слушая, как Лэш передвигается по соседней спальне, Хекс представила, как он одевается. Он держал свою одежду в другой комнате – перетащил ее всю, когда стало ясно, как между ними сложатся отношения: он ненавидел беспорядок и был очень щепетилен в плане своих шмоток.

Когда все стихло, и она услышала, как он спускается по лестнице, Хекс глубоко вздохнула и поднялась с пола. В ванной комнате все еще витал пар, и было жарко, и, хотя она ненавидела пользоваться одним с ним мылом, то, что было на ее коже, она ненавидела больше.

В тот момент, когда она шагнула под горячую струю, мрамор у ее ног окрасился в смесь красного и черного – два вида крови стекали с ее тела и исчезали в канализационной трубе. Она быстро намылилась и смыла пену, потому что Лэш ушел всего несколько минут назад, а от него можно было ожидать чего угодно. Иногда, он почти сразу же возвращался. А иногда, мог не появляться еще сутки.

Хекс задыхалась от запаха дорогого французского дерьма, которым по настоянию Лэша нашпиговали ванную комнату, хотя и полагала, что большинство женщин наслаждались бы этой смесью лаванды и жасмина. Боже, как ей хотелось нанести на тело хотя бы каплю старого доброго «Дайал»[11] Рива. И хотя, несомненно, от него неимоверно жгло бы многочисленные царапины, она бы не возражала против этой агонии – даже идея содрать с себя кожу заживо сейчас казалась ей привлекательной.

Каждое движение, каждое прикосновение вверх по руке или вниз по ноге было отмечено болью, и без какой-либо на то причины, она вдруг подумала о скобах, которые всегда носила, чтобы контролировать свою симпатскую природу. Из-за той борьбы, что происходила каждый день в спальне, у нее было достаточно боли, чтобы ослабить свои дурные наклонности, хотя, не то, чтобы это имело какое-то значение. Она не была в кругу «нормальных», и ее темная сторона помогала ей справиться с ситуацией.

Тем не менее, после многолетнего ношения стальных шипов, было странно ощущать их отсутствие. Она оставила их в доме Братства... на комоде в комнате, в которой остановилась, прежде чем отправиться в колонию. Она твердо намеревалась вернуться к утру, принять душ, и снова одеть их... а теперь они пылились, ожидая ее возвращения.

Она уже теряла веру, что ей грозило счастливое воссоединение с этими хреновинами.

Забавно, как может повернуться жизнь: уходишь из дома, с намерением вернуться, но потом путь, по которому следуешь, неожиданно уводит тебя влево, вместо того, чтобы развернуть обратно.

Как долго Братья позволят храниться ее личным вещам, хотелось бы ей знать. Как скоро ее малочисленные пожитки, где бы те ни были – в особняке Братства, или ее охотничьем домике, или подземной квартире –  превратятся в ветхий хлам? Вероятно, подходила к концу уже вторая неделя ее отсутствия – но никто, кроме Джона, не знал о ее подземном убежище, так что там все будет покрываться пылью еще долго.

Уже через пару недель, ее барахло, несомненно, запихают подальше в шкаф. А потом и в небольшую коробку на чердаке.

А возможно, просто выбросят на помойку.

Так происходит, когда кто-то умирает. То, что тебе принадлежало, отправляется в утиль, если только этот хлам не забирает себе кто-нибудь другой.

А спрос на шипованные скобы был небольшой.

Выключив воду, Хекс вышла из душа, вытерлась полотенцем и вернулась в спальню. Как только она села у окна, дверь открылась, и в комнату вошел маленький лессер, что хозяйничал на кухне. Он нес поднос, заставленный едой.

Лессер всегда казался смущенным, когда ставил то, что принес, на бюро и оглядывался – как будто он все еще не имел понятия, зачем, черт возьми,  оставлять горячую еду в пустой комнате. Он осматривал стены, отмечая свежие вмятины и полосы черной крови. Учитывая его аккуратность, он, без сомнения, желал немедленно навести здесь порядок: когда она впервые появилась здесь, шелковые обои были в идеальном состоянии. Теперь же они выглядели так, как будто их пропустили через шредер[12].

Пока он подходил к кровати и поправлял скомканное одеяло и подушки, дверь оставалась настежь открытой, и Хекс смотрела в коридор и дальше, вниз по лестнице.

Нет смысла бежать туда. Атаковать его тоже не выйдет. И симпатские импульсы здесь не помогут, потому что она была заблокирована, ментально и физически.

Она могла лишь смотреть на него и жалеть, что не может напасть. Боже, наверное, подобную бессильную жажду убийства испытывали львы в зоопарке, когда в их клетку с метлами и едой входили сторожа: кто-то мог приходить и уходить, менять твое окружение, но ты намертво застряла в четырех стенах.

От чего хочется вцепиться кому-нибудь в глотку.

Когда он ушел, Хекс подошла к подносу. Сердиться на стейк не имело смысла, а чтобы продолжить борьбу, ей требовались калории, поэтому она съела все, что лежало на тарелке. На вкус эта хрень была как картон, и она подумала, будет ли у нее когда-нибудь возможность съесть то, что ей хочется, и чтобы приготовлено оно было так, как ей нравится.

Этот питательный процесс был логичен, но, черт возьми, во время еды никаких приятный ощущений абсолютно не возникало.

Закончив, Хекс вернулась к окну и устроилась в кресле, прижав колени к груди. Глядя вниз на улицу, она не пребывала в состоянии покоя, а просто застыла без движения.

Даже спустя недели, она все равно искала выход... и будет искать его до последнего вздоха.

И опять же, этот порыв, как и постоянное желание бороться с Лэшем, был не просто результатом сложившихся обстоятельств – она хотела этого как женщина, и это осознание заставило ее вспомнить о Джоне.

Она была так решительно настроена держаться от него подальше.

Она думала о том, как они были вместе, не тогда, в последний раз, когда он отомстил ей за то, как она его когда-то оттолкнула, а впервые, в ее подземной квартире. После секса, он потянулся ее поцеловать... конечно же, он хотел большего, чем быстрый, жесткий трах. А она? Она вырвалась и пошла в ванную, где приняла душ, как будто он испачкал ее. А потом ушла, закрыв за собой дверь.

Так что, она не винила его за то, как прошло их последнее свидание.

Она оглядела свою темно-зеленую тюрьму. Наверное, она умрет здесь. И, вероятно, в ближайшее время, поскольку уже давно не брала вену и испытывала постоянный физический и эмоциональный стресс.

Реальность скорой кончины заставила ее вспомнить о множестве лиц, в которые она смотрела в момент, когда жизни покидали их тела, а души воспаряли в небеса. Как и для любого наемного убийцы, смерть была ее работой. И, как для любого симпата, своего рода призванием.

Процесс всегда очаровывал ее. Каждый из тех, кого она убила, пытался бороться, даже когда она стояла над ним с оружием в руках. И они знали, что даже если им удастся вырваться из ее стальной хватки, она настигнет их все равно. Хотя, казалось, это не имело значения. Ужас и боль были источником энергии, катализатором их борьбы, и Хекс знала, каково это. Когда борешься за каждый вдох, даже если горло сдавило. Когда воспаленная кожа покрывается холодным потом. Когда слабеют мышцы, а ты все равно пытаешься заставить их двигаться, пытаешься и пытаешься, черт их побери.