Юрий Барков - Запретный дневник

— О ком ты?

В ответ я лишь увеличил темп, к тому же старательно всаживая свой елдак ей в пизду как можно глубже. Она перестала расспрашивать и вдруг с такой страстной яростью завертелась на моем шампуре, что я потерял всякое самообладание. Так мы с ней давно не кончали. Я совершенно утратил ориентировку — где верх, где низ? Я не чувствовал себя и не ощущал даже своего члена. Тело ушло от меня, я как бы плыл в пространстве без притяжения и ориентиров. И не мог даже оценить, приятно мне это или нет. Произошла утрата ощущений, осталась только сладкая душевная мука; меня несла волна чего-то много большего, чем я сам. И весь мир оборачивался вокруг единственного полюса — пизды моей законной подруги, и не было иной точки отсчета. Я уже не слышал, что кричала жена и что в ответ рычал я сам. Сперма моя пробила пространство, кажется, до соседней галактики. Жена висела на мне, обвивая руками и ногами, и вжималась с желанием слиться совершенно.

По моим наблюдениям, женщины вообще переживают половой акт глубже, чем мужчины. В этой части мужчины могут им позавидовать. Так что невозможно даже вообразить, что испытывала принадлежащая мне по закону половина в момент этого оргазма, если даже я утерял всякое представление о реальности в настоящем смысле слова. (Если бы она могла еще и это описать!) Я пер ее, повисшую на мне, сквозь дебри вожделенных пространств. В этот миг слияния мы были мастодонтом, пробивающим все, и это движение не мог остановить никто, даже Бог. Мы вырвались на вершину, превосходящую Его возможности, здесь уже никто не мог над нами властвововать. Время остановилось. Воздвигнутые любовью, мы оказались превыше всего.

Мария наблюдала за нами и, похоже, все понимала. Злость и ревность впервые я прочел в полускрытом взгляде. Мне не было жаль ее. С нею мы проделывали такие путешествия не раз. Но попробуйте совершить подобное с земной женщиной!

Я понимаю, что уедало мою дивеевскую возлюбленную. До сих пор в этих трансцендентных улетах она не имела себе соперницы. Потому и не протестовала никогда против нашей с женой ебли, поскольку никакой физический контакт не мог сравниться с метафизическим запространственным полетом с нею. И вдруг мы с женой приблизились к такой возможности. И я понял, что Мария ревнует. Конечно, не как земные ординарные бабы, но ревнует! Значит, у нее есть чувства, и они сильны, несмотря на то что она принадлежит к горнему миру высшей гармонии и благодати! Чувство ревности — наконец-то! Я был глубоко удовлетворен. Мир стал ясен: он подчинялся идентичным законам для всех, он замкнулся в своей орбите.

Жена повторила вопрос: что же я делал сегодня ночью на ковре перед тем, что у нас с нею случилось позже, — и, не дождавшись ответа, уснула.

Выходной, суббота.

Утром, одеваясь, жена все-таки вспомнила:

— Так что ты делал на полу вчера ночью? Понятно, как любой из нас относится ко всякого

рода дознаниям, даже если они производятся женщиной, одевающейся спозаранку после ночи, проведенной с вами. А может быть, как раз поэтому — и с особенным неудовольствием?

— Любовь.

Она глядит искоса:

— Не со мной… — Мне кажется, она меня недопонимает.

(Я люблю смотреть на свою законную кралю со спины, когда она одевается. Делает она это всегда так: вначале все с себя снимает и затем, стоя обнаженной, начинает выбирать в платяном шкафу, что надеть. Мне нравится глядеть сзади на ее узкую спину с немного выступающими с боков грудями, аккуратную голенькую попку, тонкие в щиколотке стройные ноги с упругими ляжками. Обычно я не выдерживаю, вскакиваю с постели, подбегаю к ней и начинаю приставать: оглаживаю ягодицы, бедра, «помогаю» натягивать трусики и укладывать в лифчике грудь. Стараясь дать побольше воли рукам, облапываю и ощупываю ее всю, от паха до макушки, на которой помогаю закрепить гребень. Она, конечно, шутливо отбивается и возмущается, отталкивая от себя мои руки, притворно ворчит, пока наконец не заканчивает одевание.)

Я молчу.

— С кем любовь? — Она не оборачивается, но я чувствую, что спина ее напрягается. Черт, похоже, это я ее недооцениваю, и копает она своими вопросами глубже, чем я думал, настолько глубоко, как я даже и сам себе не предполагал.

— Так, с тобой, — пытаюсь в гаерском тоне отвечать я и поражаюсь ее реакции.

Ее утреннее шутливое настроение мгновенно испаряется. Она быстро подходит к серванту, некоторое время глядит на иконку Марии и вдруг произносит:

— Не надо этого делать, пожалуйста, без меня.

Это сильный выпад. Она поняла больше, чем мне

казалось. Хотя и вряд ли в своем уразумении дошла до истинного понимания (я все же думаю, не то чтобы постичь до конца, но и предположить наши с Марией отношения невозможно). Но с другой стороны, мне кажется, что эмоционально она их улавливает, только осознанно не может этого принять. (Все-таки женщины всегда очень эмоционально реагируют на все, касающееся любви, даже если и уверены в ее полной невозможности или неосуществимости.) Культура мешает жене проникнуть дальше в знание. Стоит забором перед эмоциональной интуицией. Таким образом, на моей стороне находится в данном случае образование и воспитание, то есть то, что, по моему же глубокому убеждению, и ограничивает человека, мешает его проникновению в сущность миропорядка.

Я смотрю сбоку на обнаженную жену, разглядывающую не известную ей соперницу. Лишь одного маленького шажка недостает ей сделать, чтобы умом охватить все. Но этот шаг ей, конечно, не под силу, как, понятно, не под силу любому цивилизованному человеку. Только гении в человеческой истории могли пробивать эти культурные перегородки и выскакивать к запредельным истинам.

Дальше происходило вот что. Стоя перед сервантом, моя голая жена произнесла:

— Красивая, — по поводу иконки, — и повернулась ко мне: — Никак не могу сообразить: ты изменяешь мне или нет?

И я опять в растерянности: как понимать ее? Как, обо всем догадавшуюся? Или это опять случайность, флуктуация эмоциональных прозрений, не имеющая к пониманию вообще никакого отношения? Две ее фразы связаны или не связаны между собой?

Я гляжу сквозь прищур глаз на вытянутый ромбик ее тела — ее лоно в центре равнобедренной фигуры и не могу решить, серьезно она говорит или нет. Неужели она могла поверить в саму возможность каких-то отношений между мужчиной и, для нее по сути, — кусочком дерева. Что я — Буратино, что ли? Невозможно, невозможно. А вдруг она имеет в виду нечто другое?

Поэтому молчу. Жду.

Невероятно притягательная свежей утренней наготой, она подходит, прижимается к моему боку, ерошит волосы на голове, точнее то, что в моем возрасте от них осталось, и говорит: