Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер
Тара запустила подушкой мне в лицо.
— Вставай! Сегодня твой день рождения.
Ее голос был слишком громким. Казалось, что она кричит мне в ухо, но, учитывая траекторию полета подушки, она была как минимум в нескольких футах от меня.
— Уф. — Я застонала, откидываясь назад и используя подушку как барьер от солнечного света. — Кажется, я заболела.
— Нет, не заболела. Ты просто пытаешься избежать посещения завтрашней зимней вечеринки с Эриком.
Она могла быть права.
Может быть, мое тело отказывало при мысли о неловком, неуклюжем медленном танце с Эриком Соломаном, который был на два дюйма ниже меня и вчера пришел в школу с огромным прыщом на лбу.
У меня скрутило живот.
Честно говоря, я не была уверена, из-за чего это произошло — из-за воспоминаний о прыще или из-за гриппа.
— Я действительно заболела, Тара. Мои кости ломит, а мозг вытекает из ушей.
— Это лишком драматично.
— Именно так я себя и чувствую. Я умираю. — Из-за подушки мой голос звучал приглушенно.
— Привираю?
— Умираю, — повторила я, швыряя в нее подушкой. Сил у меня было, как у новорожденного, и подушка едва перелетела через край матраса. — Я хочу суп.
Когда мои глаза, наконец, открылись, я увидела, как Тара натянула мешковатый свитер и вытащила из-под ворота копну влажных от душа волос.
— Черт возьми, Галс. Ты действительно похожа на моего дедушку Гарри в день его похорон, только зубы у тебя гораздо лучше. Я скажу маме, чтобы она приготовила тебе суп.
Я пробормотала в ответ что-то нечленораздельное.
Потом я, должно быть, задремала, потому что, когда я снова проснулась, Тары уже не было, а Уитни сидела рядом со мной на кровати и гладила меня по волосам.
— С днем рождения, Галлея.
В отличие от звонкого голоса Тары, голос ее матери звучал словно за миллион миль отсюда. Успокаивающий, умиротворяющий, заботливый. Зарывшись в одеяла и дрожа от лихорадки, я погрузилась в комфорт ее слов и мягких прикосновений.
— Я сварила тебе суп и принесла жаропонижающее. Ты вся горишь.
— Хмф…
— Я предупрежу в школе о твоем отсутствии, — сказала она. — Мне нужно на работу… Как думаешь, с тобой все будет в порядке? Может, мне взять отгул?
Ни за что.
Она уже стольким пожертвовала ради меня. Слишком многим.
Я заставила себя приободриться, выглянула из-за края одеяла и улыбнулась ее расплывающемуся перед моими глазами милому лицу.
— Иди на работу. Меня просто знобит. — Я перевела взгляд на тарелку с дымящимся бульоном на тумбочке. — Спасибо за суп.
— Конечно. В обеденный перерыв я зайду проведать тебя.
— Хорошо.
Это было последнее, что я помнила, прежде чем лихорадочные сны унесли меня…
— Я могу побыть с ней. Тебе нужно вернуться в офис.
— Не знаю… она выглядит неважно. Может, отвезти ее в больницу?
Большая прохладная ладонь легла мне на лоб, помедлила и заботливо убрала назад мои взмокшие от пота волосы, а вихрь землисто-древесного аромата с ноткой амбры окутал меня облаком удовольствия.
— Думаю, нам просто нужно дождаться, чтобы лихорадка прошла. Я прослежу, чтобы она приняла лекарства.
— Ты уверен?
— Да. У меня сегодня выходной, а ты занята предстоящим судебным делом. Я выгуляю собаку, пока буду здесь.
Долгая пауза.
Вздох.
— Ты просто спаситель, — тихо сказала она. — Я позвоню, чтобы узнать, как дела.
— Хорошо.
Я слышала звук удаляющихся шагов, в моей голове реальность смешалась с далекой страной грез. Рид был здесь. Он сидел на кровати рядом со мной, его рука вернулась к моему лбу, а большой палец нежно провел по линии роста волос. Я заставила себя открыть глаза, и размытые очертания его красивого лица предстали передо мной — дымка темных волос, добрые глаза и полные губы, смягченные нежностью.
— Эй. Нам нужно сбить твою температуру.
Таблетки, которые Уитни оставила для меня, все еще лежали нетронутыми рядом с тарелкой холодного куриного супа. Я не могла пошевелиться. Простая задача — дотянуться до лекарства — казалась геркулесовым подвигом. Я зарылась поглубже в одеяло и заскрипела зубами.
— Ты настоящий?
— Совершенно точно.
— Мне… снился сон…
Он продолжал водить большим пальцем по моему лбу.
— Что тебе снилось?
— Танцы… песни. — В моих словах не было смысла, но когда Рид был рядом, мне было трудно соображать, и лихорадка ничуть не улучшала ситуацию. — Там была музыка.
Он помедлил, матрас прогнулся под его весом.
— Хочешь, я включу музыку?
Мне удалось кивнуть.
Должно быть, я снова задремала, потому что поняла, что он вернулся, когда его кончики пальцев коснулись моих губ, а из динамика магнитофона зазвучал мой любимый диск «Gin Blossoms».
Я все еще сплю?
Я не знала, но какая-то часть меня не хотела просыпаться.
Его пальцы, как крылья бабочки, касались моих пересохших губ, и я страстно хотела вернуться в прошлое, когда наши губы были горячими и влажными, сплетенными вместе среди сжимающих бедра стонов, а он вдыхал пламенный свет в мою душу.
— Тебе нужно принять это. Тебе станет лучше.
Две крошечные таблетки покатились по моему языку. На вкус они были как горькие опилки, и меня передернуло.
— Вот, садись.
Его руки обхватили меня, помогая принять вертикальное положение. Пульс стучал в голове, как электродрель, когда я попыталась пошевелиться и привалилась к его плечу, мое тело было не сильнее потрепанного плюшевого мишки.
Рид был теплым, твердым и безопасным.
Я готова была жить с этой лихорадкой до скончания веков, лишь бы он остался здесь, со мной.
— Давай, Галлея. Глотай.
Его пальцы лежали на моей челюсти, закрывая рот, чтобы лекарство оставалось внутри, а затем край стакана ткнулся мне в губы. Я раздвинула их и выпила. Я проглотила таблетки, кашляя и отплевываясь, когда вода попала в мое воспаленное, пересохшее горло.
Он ласково водил рукой по моей спине, пока кашель не утих.
Отец уже давно не порол меня своим коричневым ремнем, поэтому я не вздрогнула от его прикосновения. Рид провел рукой вверх и вниз, а затем его ладонь легла на затылок и нежно погладила. Длинные пальцы перебирали мои спутанные волосы, а его вздох коснулся моего виска.
Когда он отодвинулся, мне показалось, что он засунул меня в морозильную камеру и плотно закрыл ее.
Но затем его слова донеслись до меня, снова согревая.
— Это ты снимала?
— Хм?
— Эти фотографии.
Я попыталась сфокусировать зрение, медленно поворачивая голову, чтобы посмотреть на него. Рид держал в руках стопку фотографий, которые я сделала в школе.
— Да, — прохрипела я. — Они дерьмовые.
— Нет. Они очень хорошие.
От этого комплимента по мне пронеслась еще одна волна жара.
— Я просто практиковалась.
Он молчал несколько секунд, но мне показалось, что целую вечность.
— В них что-то есть.
— Да. Куча дерьма.
— Галлея. — Рид снова замолчал, изучая каждую фотографию, словно это был редкий портрет, висевший на стене галереи. — Даже эта черника. То, как ты выбрала ракурс и размыла фон.
— Я была голодна.
Легкий вздох коснулся моего виска, напоминая о его близости.
Он отложил фотографии и отодвинулся.
Нет.
Он был нужен мне ближе. Я жаждала утешения.
— Останься со мной… — Я прижалась к нему поближе, уже чувствуя, как сон грозит утянуть меня в свои объятия. Прошло почти десять лет с тех пор, как обо мне так заботились. Когда мне было десять лет, я слегла с синуситом, из-за которого неделю провалялась с температурой. Бабушка была еще жива, и она заботилась обо мне. Она пела колыбельные у моей кровати, читала сказки и вспоминала старые истории, чтобы успокоить мой лихорадочный ум.
А потом она умерла.
Мой спасательный трос оборвался.
— Пожалуйста, — прошептала я, прижимаясь к нему поближе.
