Можжевеловый Холм (ЛП) - Перри Девни
Может быть, это сама женщина преследовала мои сны.
7. МЕМФИС
Стук шагов по лестнице в лофт и последовавший за ним тихий стук стали моими любимыми звуками. Он мог подняться только для того, чтобы подержать Дрейка, но каждый раз, когда Нокс появлялся у моей двери посреди ночи, это было похоже на тёплое объятие.
Прошло много времени с тех пор, как меня обнимали.
Он входил, снимал обувь, прежде чем украсть плачущего Дрейка из моих рук. На его лице промелькнула боль, как будто он порезался бумагой. Может быть, мне показалось, но я готова поклясться, что видела это каждый раз, когда он брал Дрейка на руки. Но в тот миг, когда Нокс начинал свой обычный маршрут по комнате, всё исчезало.
— В чем проблема сегодня, босс? — этот ровный, глубокий голос успокаивал меня так же, как и моего сына.
— Извини, что разбудили тебя.
Он повернулся к стене и нахмурился. Нокс, как я поняла, не был поклонником моих извинений.
Но я всё равно их приносила.
— Отдыхай, Мемфис, — он кивнул в сторону кровати, но я пошла к дивану, обернув одеяло вокруг плеч.
За последний месяц я провела двенадцать ночей на этом диване, наблюдая, как самый красивый мужчина, на которого я когда-либо смотрела, носит моего сына. Двенадцать ночей, и моя влюблённость в Нокса Идена стала такой же крепкой, как кофе, который я готовила каждое утро в своей новой кофеварке.
Погода изменилась, и октябрьские холодные ночи означали, что нет необходимости оставлять окно открытым. Как Нокс слышал крик Дрейка из своего дома, я не знала, но у меня не хватило духу спросить. Не важно, как ему удалось, я была просто благодарна за отсрочку.
И за то немногое время наедине с мужчиной, который почти слишком хорош, чтобы быть правдой.
— Прошлой ночью он вел себя также? — спросил Нокс.
— Нет. Он плакал только из-за бутылочки, но после того, как я его покормила, он сразу уснул.
— Прогресс. Продолжай расти, и мы справимся с этим, — Нокс положил Дрейка на своё широкое плечо, именно туда, где предпочитал находиться мой сын.
Может быть, потому что у Нокса было такое большое плечо, на котором можно было спать. Может быть, дело было в его запахе, голосе или лёгкой походке. Мой сын предпочитал грудь Нокса моей.
Мой сын не был дураком.
Я была так же очарована, как и мой ребёнок.
Сегодня Нокс был одет в серые треники, которые сужались у его ног. На нём была белая футболка без рукавов, выставляющая его татуировки на всеобщее обозрение.
— Что означают твои татуировки? — спросила я.
Этот вопрос уже несколько недель вертелся у меня на языке. Моё любопытство к Ноксу было столь же ненасытным, сколь и опасным. Чем больше я узнавала, тем сильнее я сокрушалась.
— Орел — моя любимая птица, — он кивнул на левый бок, где пернатые крылья овивали его бицепсы. Лицо свирепого существа было столь же призрачным, сколь и прекрасным.
Нокс прошёл мимо дивана, сдвинувшись, чтобы показать мне свой правый бок. Сине-белые ночники, которые я добавила в лофт, освещали черные линии и круги на его коже.
— Это планеты. У меня есть одна на лопатке — это очертания Марса. Не то чтобы я увлекался астрономией. Они олицетворяют наших лошадей. Папа купил восемь лошадей много лет назад, и Элоиза назвала их всех в честь планет. Марс — моя.
— Ты часто ездишь верхом?
— Не так часто, как хотелось бы. Я держу его на ранчо, чтобы у него была компания. Я стараюсь выезжать с ним раз в месяц или около того.
Мою лошадь звали Леди. Она гарцевала так же. В детстве мы с сестрой брали уроки верховой езды, потому что в то время это было популярным внеклассным занятием для нью-йоркских светских львиц. Потом одна из маминых подруг назвала это занятие устаревшим и отказалась посылать туда своих дочерей. Через неделю мои родители продали Леди, и я была вынуждена вместо этого посещать уроки фортепиано.
— Ты когда-нибудь раньше ездила верхом? — спросил он.
— Да, но недолго.
Он не предложил мне прокатиться на Марсе. Я бы не согласилась.
Эти тёмные ночи было всем, что я позволяла себе иметь с Ноксом.
Дрейк делал успехи, и скоро эти визиты прекратятся. Мы вернёмся к роли временных жильцов Нокса. Я буду его коллегой, редко пересекаясь с ним. И однажды я перееду. Когда этот день наступит, мне нужно, чтобы моё сердце было целым. Всё моё сердце.
Плач Дрейка начал стихать, переходя от прерывистых криков к хныканью между сбивчивыми вдохами.
— Вот так, — пробормотал Нокс, его рука распласталась по спине ребёнка. Широкое плечо, гул нашего разговора, каждый раз действовали на Дрейка как по волшебству.
— Разве не я должна заставить его перестать плакать? — это признание сорвалось с моих губ прежде, чем я успела его остановить. Чувство вины и стыда затуманило мой разум. Это должна быть я, не так ли? Дрейк был моим.
— Так и есть, — Нокс остановился передо мной, возвышаясь с моим крошечным сыном на своих массивных руках. — Ты впустила меня в дверь, не так ли?
— Да, — возможно, материнство — это не всегда быть человеком, на которого опирается твой ребёнок, это также означает найти человека, который нужен ему, когда тебя недостаточно. Ради Дрейка, ради того, чтобы он мог отдохнуть, я отбросила свою гордость и позволила Ноксу вмешаться, чтобы помочь.
Женщина, которая заслужит его сильные руки для настоящих объятий, будет счастливой, по-настоящему счастливой девушкой. Я поглубже закуталась в одеяло, подогнув под себя ноги и следя за каждым шагом Нокса.
Изнеможение было постоянным спутником моих бодрствований. Единственная причина, по которой я могла держать глаза открытыми, заключалась в том, что вид Нокса и Дрейка был тем, что я не хотела пропустить. Именно по этой причине я предпочла диван, а не уютную постель.
Наблюдать за ними вместе было мечтой. Фантазия о другой жизни, если бы я сделала лучший выбор.
Дрейк перестал плакать и был в нескольких секундах от сна. Эта интерлюдия почти закончилась. Ради сына я была благодарна. Ради себя…
Будет трудно закрыть дверь за Ноксом, когда он уйдёт.
Зевок растянул мои губы, и я прикрыла его.
— Прости.
— Теперь ты извиняешься за зевоту? — он усмехнулся, проходя мимо дивана.
— Мой отец однажды отругал меня за зевоту во время совещания. Я тогда извинилась и с тех пор не переставала.
Это был первый раз, когда я вслух упомянула о своём отце. Больше месяца я держала своё прошлое под замком. Я уклонялась от вопросов о своей семье и причинах, по которым переехала через всю страну. Из-за недостатка сна мои стены рухнули.
А может, дело было в Ноксе. Он свободно делился информацией. Он подтолкнул меня сделать то же самое.
— Серьёзно? — спросил он.
Я пожала плечами.
— Ты не говоришь о своей семье.
— Я мало о чём говорю.
— Это правда, — уголок его рта приподнялся. — Где твои родители?
Я вздохнула, глубже погружаясь в диван.
— Я полагала, что в конце концов ты спросишь. Но я ещё не придумала, как ответить на этот вопрос.
— Это простой вопрос, Мемфис.
— Тогда простой ответ — в Нью-Йорке.
— А какой сложный ответ?
— Правда заставляет мою семью казаться… уродливой, — как бы я ни была разочарована в них, я не хотела, чтобы посторонние считали их плохими людьми. Они были теми, кем были. Отстранёнными. Самолюбивыми. Гордыми. Они были продуктом своего окружения и непозволительной роскоши.
Когда-то я не отличалась от них. Возможно, они были уродливы. Но их ужасные поступки стали катализатором моих перемен. Благодаря им я стану лучшим человеком. Вопреки им.
Нокс подошёл к двери и остановился возле своих брошенных кроссовок.
— Позволь мне судить.
Я взглянула на часы на микроволновке.
— Это не совсем подходящий разговор для двух часов утра.
Он пересёк комнату, заняв место на противоположном конце дивана с моим сыном, спящим у него на груди.
— А днём они будут менее уродливы?
