Обнаженная. История Эмманюэль - Сильвия Кристель
Он галантен, обходителен, у него французский шарм…
— Yes, with pleasure[4].
Я рассказываю ему о своей провинциальной жизни. Могла бы стать учительницей, но это наводит тоску; учусь танцевать для собственного удовольствия и работаю секретаршей, чтобы мама была довольна. Ах, это все так скучно.
— Вы должны сниматься в кино!
В кино? Ну конечно. Вот она, та чудо-работа, которую я искала, судьба киноактрисы. Не утомительно, престижно, приятно. Мечтательница уж наверняка сумеет стать мечтой.
Жак Шарье говорит, что он продюсер и работает вместе со своим другом Жан-Клодом Бриали над фильмом «Закрытые ставни». Кастинг как раз в разгаре, и ему бы так хотелось, чтобы я поучаствовала в прослушивании.
— Приезжайте в Париж! Нужно, чтобы вы приехали в Париж!
— Я могу приехать с другом?
— Ну, разумеется! Вы оба мои гости, я все устрою!
«Вы должны сниматься в кино…» Словно промурлыкал по-английски с французским акцентом, а в словах — нежное обещание, то самое, какого я ждала. Я уже чувствую себя приглашенной в собственное путешествие. Грежу и окунаюсь в свой виртуальный мир, наивный, чувствительный, блистательный, обворожительный. Париж… кино… в меня верят…
Мать, не задавая вопросов, просто протягивает мне конверт, на котором стоит мое имя и красивый бело-сине-красный логотип «Эйр Франс». Внутри — авиабилет до Парижа, только один, и маленькая записка: «Я вас жду».
Я объясняю Яну свою новую профессиональную задачу, а он принимает все в штыки.
— Знаешь, эти люди всегда много обещают, — предостерегает он.
— Не могу же я отказаться, ведь это было бы бестактно, тебе не кажется?
Ян не отвечает.
Мой начальник отпускает меня и подбадривает: надо смотаться в Париж, попытаться поймать удачу. За это я обещаю ему рассказать все до мельчайших подробностей.
Ле Бурже. Я выхожу из самолета и получаю свой легкий багаж. Прохожу в двери, которые распахиваются передо мной автоматически. И оказываюсь в плотной толпе, где все молча впиваются глазами в каждого прибывающего. Я поднимаю голову и иду медленным шагом. Читаю плакаты, на которых написаны самые разные фамилии, иногда непроизносимые. Моей тут нет. Меня никто не встречает. Мне горько. Неизвестная страна, романтический город — как я радовалась, думая, что встречу здесь много людей и буду желанной гостьей. И вот одни лишь незнакомые лица, встречающие кого угодно, только не меня.
Зал пустеет, я присаживаюсь на металлическую скамейку. Подожду, но не слишком долго, а уж потом надо будет хоть что-нибудь предпринять.
— Динг-данг-дунг, месье Шарье ожидает у портала С, месье Шарье…
Вот наконец и он, бегом, запыхавшийся. Мимоходом целует меня, берет за руку, а другой рукой подхватывает мой чемодан и рысью устремляется к аэровокзалу.
— Идем, быстрее, я покажу тебе Париж!
Да, французский шарм и вправду существует, близость все теснее, ее, кажется, даже осязаешь, и этот язык, текучий и услаждающий слух, и нежная галантность, от которой у женщин возникает чувство, что они — центр внимания, сердце компании. В моей стране мужчины не так обольстительны, как-то меньше в них снисходительности, дистанция ощутимее. Я под сильным впечатлением.
Автомобильные дороги на окраинах не слишком симпатичные. «Мини-Купер» чертовски шумит. Вот окраинные бульвары, тусклые и однообразные, потом мы едем вдоль Сены, и вырисовывается Париж. Жак очень нежен со мной. Пододвигается все ближе и ближе, он уже почти гладит меня, и его прикосновения возбуждают.
Меня очаровывает вид Нотр-Дам. Мне нравятся абсиды и длинные аркады, которые придают собору сходство с космическим кораблем. Вот и приехали, это Сен-Жермен-де-Пре. Магазины освещены, хотя уже перевалило за девять вечера. На улицах толпятся люди, и на всех — большей частью молодых — лицах какое-то общее оживление. Веселье тут бурлит. Мы ужинаем в уютном гнездышке, под дугообразными сводами симпатичного подвальчика, в котором играет джазовый оркестр. Жак объявляет нашу программу на завтра, его рука лежит на моей, он весь светится широкой счастливой улыбкой. Концерт Барбары, пробы с Жан-Клодом Бриали, вечеринка с друзьями. Говоря «с друзьями», он открывает глаза широко-широко. Я воображаю, что будут знаменитости — возможно, Брижитт Бардо. Мать в это и не поверит. Мы приходим к нему домой, там две спальни: одна для него, в другой спит его маленький сын. Мой чемодан он ставит у себя.
— Будь как дома!
Я покорно проскальзываю в широкую постель, он следует за мной так, будто это совершенно естественно, нашептывая мне на ушко по-французски, точно нежную песенку:
— Ах, как ты мила…
Париж обольщает меня. Жак очарователен, ни секунды не усидит спокойно. У Барбары низкий и хриплый голос виолончели, прерывистое дыхание, стихи, которых я не понимаю, она то дышит полной грудью, то задыхается, я слушаю голос этой женщины, в котором — ее сердце. Друзья Жака, видно, хорошо знают клиентов ресторана, которые один за другим подходят попросить автограф. Несколько дней промчались вихрем.
Как-то вечером я так устала, что решила вернуться домой одна и пораньше. Впархиваю в квартиру. Бывают необычайно красивые картины: изысканные пейзажи, женщины без лиц. Я развлекаюсь, сама малюя нечто подобное. Беру чистый лист бумаги и рисую. Потом в охотку готовлю, сооружая обед — кусок говядины с грибами. Все-таки странно, что некоторые подробности без всяких причин так глубоко врезаются в память. Жака все нет и нет, я оставляю блюдо на плите, даже не попробовав, мне немного грустно, и я иду спать. Меня будит стук входной двери. Уже поздно. Я слышу, как смеется Жак, он не один. Я остаюсь в постели, но потом, заинтригованная, встаю. Красивая молодая актриса, с которой мы ужинали накануне, разделась в темной гостиной. Двумя тонкими и длинными руками она поглаживает его член. Платье на полу. Она пьяная, размякшая. Жак пристроился сзади и легонько подталкивает ее вперед. Она делает шаг в сторону спальни и соскальзывает на паркет, потом взбирается на спинку дивана. Протягивает мне руку, а Жак в это время гладит ее всю, от плечей до бедер. Я еще полусонная, не снится ли мне все это, я дрожу, отворачиваюсь.
— Иди сюда, малышка…
У нее легкий бархатный акцент. Голос слабый, но в тишине кажется звонким. Она развращена и готова на все, что угодно. Я утомлена, захвачена врасплох, взволнованна. И, тихо ускользнув, возвращаюсь в спальню. Позже, ночью, я вижу в окно, как молодая женщина уезжает на велосипеде, делая немыслимые зигзаги.
— На этом велике она проедет через весь Париж. Гениально, да?
Я не отвечаю.
— Обиделась?
— Знаешь, уж ве́лики-то
