Донасьен Сад - Преступления любви, или Безумства страстей
— Нет, сударыня, нет, вы сами не верите тому, что говорите, — твердо ответил Герман, — не верите, сударыня… Ни один мошенник не начинает карьеры своей с кражи подобной суммы, а те преступления, что обдумываются заранее, совершаются обычно теми, кто уже подвержен влиянию порока. Что до сего дня сделал я такого, что вы можете обвинить меня в подобном лихоимстве? Если бы я обокрал вас, разве оставался бы я все еще в Нордкопинге? И разве неделю назад вы не предупредили меня, что должны уплатить эту сумму? Если бы я взял эти деньги, разве стал бы я спокойно дожидаться разоблачения, позора своего? Разве поведение мое не опровергает все ваши домыслы?
— Не мне судить об обстоятельствах, смягчающих поступок ваш, Герман, но он меня глубоко оскорбил. Могу сказать лишь одно: вы один отвечаете за мою кассу. Когда мне понадобились деньги, касса оказалась пустой, замки ее не взломаны, никто из прочих слуг моих дома не покидал. Кража эта — без взлома, без видимых следов — могла быть, таким образом, совершена только тем, у кого есть ключ. В последний раз советую вам, Герман, одумайтесь. Я могу задержать гамбургских негоциантов еще на сутки. Но завтра верните мои деньги… Или вами займется правосудие.
Герман удалился в таком отчаянии, что состояние его легче было представить себе, чем описать. Он заливался слезами и обвинял Небо, давшее ему жизнь, но уготовившее столько несчастий. Два выхода виделись ему: бежать или убить себя… Но едва лишь он представил их себе, как тут же в ужасе отринул… Умереть, не смыв позорного пятна, не сокрушив обвинений, кои приведут в отчаяние Эрнестину! Разве утешится она, зная, что отдала сердце свое человеку, способному на такую низость? Нежная душа ее не выдержит позора, она зачахнет от горя… Бежать — значит признать себя виновным, но как можно отвечать за преступление, которого ты и не думал совершать?
Герман предпочитал положиться на волю судьбы и сел писать письмо, ища защиты у сенатора и поддержки у полковника. Он был уверен в первом и не сомневался во втором. Молодой человек описывал им ужасное свое несчастье, убеждал их в своей невиновности и давал понять сенатору, сколь мрачное завершение может иметь сие приключение, ибо обвинение исходит от женщины, чье сердце переполнено ревностью, а она, несомненно, воспользуется случаем и уничтожит его. Он просил скорейшим образом дать ему совет в роковых этих обстоятельствах и вручал себя Небу, смея надеяться, что справедливость его всегда на стороне невиновного.
Не трудно себе представить, что молодой человек провел ужасную ночь. Ранним утром вдова Шольтц пришла к нему в комнату.
— Так что же, друг мой, — обратилась она к нему с видом чистосердечным и любезным, — готовы ли вы признать свои ошибки? Решились ли вы, наконец, поведать мне причину столь странного поведения вашего?
— Мне не в чем признаваться, сударыня, я готов предстать перед любым судом, — мужественно отвечал молодой человек. — Я бы не остался у вас, если бы действительно был виновен: вы дали мне возможность бежать, но я не воспользовался ею.
— Возможно, вы знали, что вам не удастся далеко уйти, а побег лишь усугубил бы вашу вину. Ваше бегство выдало бы в вас новичка; упорство ваше свидетельствует о вашей закоренелости.
— Давайте сначала проверим счета, сударыня, я готов приступить к ним в любую минуту, и пока не обнаружили вы в счетах моих ошибки, вы не имеете права так со мной разговаривать. Посему я вынужден потребовать от вас более веских доказательств и впредь не намерен выслушивать оскорбления ваши.
— Герман, разве этого ожидала я от вас, кого я воспитала и на кого возлагала все надежды мои?
— Вы не отвечаете на вопросы мои, сударыня; подобные уловки удивляют меня и наводят на подозрения.
— Напрасно, Герман, пытаетесь разозлить меня. Напротив, вам бы следовало постараться смягчить гнев мой.
И с новым пылом она продолжила:
— Разве не знаешь ты, жестокий, что за чувства питаю я к тебе? Так кто же, по-твоему, может более желать сокрыть ошибки твои, нежели не я?.. Как смеешь ты думать иначе? Ценой собственной крови готова я искупить преступление твое!.. Слушай, Герман, я могу все исправить, в моем банке есть сумма вдесятеро большая, нежели та, что требуется для сокрытия позора твоего. Сознайся же, это все, что я требую от тебя… Женись на мне, и я все забуду.
— Так вы хотите, чтобы ценой ужасной лжи я стал несчастным до конца дней своих?
— Несчастным до конца дней твоих… И это говоришь ты, коварный! Ах, вот что значат для тебя узы, кои мечтаю я заключить с тобой! Да знаешь ли ты, что одно мое слово может погубить тебя навеки?
— Вам давно известно, сударыня, что сердце мое мне не принадлежит: владычицей его стала Эрнестина. И все, что могло бы воспрепятствовать союзу нашему, мне глубоко противно.
— Эрнестина? Не думай о ней, она уже стала женой графа Окстьерна.
— Женой?.. Не может быть, сударыня, она вручила мне сердце свое и слово. Эрнестина не могла обмануть меня.
— Все, что свершилось, было обговорено заранее и одобрено полковником.
— Праведное Небо! Возможно ли это! Мне должно самому разобраться во всем. Я немедленно отправляюсь в Стокгольм… Там я увижу Эрнестину и узнаю, лжете ли вы мне или нет. Впрочем, что я говорю? Эрнестина не может предать своего возлюбленного! Нет, нет… вы не знаете ее сердца и потому говорите такое; скорее дневное светило прекратит освещать землю нашу, чем подобная низость запятнает душу ее.
С этими словами молодой человек хотел броситься вон из дома. Госпожа Шольтц удержала его:
— Герман, вы погубите себя. Выслушайте меня, мой друг, взываю я к вам… Зачем же жертвовать собой? Шесть свидетелей дадут против вас показания: вас видели, когда вы выносили деньги из дома. Известно и применение, которое вы им нашли: не доверяя графу Окстьерну, вы, заполучив сто тысяч дукатов, хотели похитить Эрнестину и увезти ее в Англию… Расследование уже началось, но повторяю вам, я еще могу остановить его. Вот моя рука, Герман, примите ее, и все уладится!
— Скопище низостей и лжи! — воскликнул Герман. — Неужели ты не видишь, что лживые и противоречивые слова твои выдают тебя? Если, как ты говоришь, Эрнестина уже стала женой сенатора, то зачем тогда мне красть у тебя деньги, а если эти деньги взял я, то как она может быть женой графа? Ты можешь продолжать бесстыдно лгать, но все это не более чем ловушка, подстроенная мне злобой твоей. Но я найду… надеюсь, что найду способ восстановить свою честь, кою ты пытаешься запятнать. Те, кто подтвердят невиновность мою, докажут тем самым преступление твое, совершенное лишь потому, что тебе угодно отомстить мне за отказ.
