А-Викинг - Долгий сон

Врушка! Какое там сладкое, даже когда купалась, он глядел не так, как мужики смотрят. А откуда тебе знать, как они смотрят, мужики-то? Огнивица говорила, что у них глаза, что ладошки — огладят, прощупают, вот так вот скользнут… показала как — и забылись, сплелись, уже про мужиков всяких там мохнатых и не помня!

Вздохнула, котомку следом за Епифаном сбросила — все, на ночь тут стоять будем. Пока щепал лучинку, напевно пересказывала урочное, что сегодня услыхала да поняла. Поправил, потом еще раз, повторила послушно, уж который раз за вечер вздохнула и вдруг деловито поднялась. К речке в пять шагов спустилась, вскинула руки к ветвям краснотала — спиной взгляд чувствовала. И даже поняла, что все, стой — хватит той кучки прутиков, что с трудом наломала от ветвей — гибкие не хуже березихиных моченых!

К костру вернулась, руки к подолу дернула — а он головой покачал отрицательно. Удивленно глянула и успокоилась — добродушной ухмылке и словам понятливым:

— Поешь сначала, егоза…

Волна в борт плюхнулась сочно и весело — суетились, неуклюжими муравьями по всему драккару бегали, радостно переругивались и без конца шарахали друг друга по плечам: вот он, родной фиорд! Даже Свенельд пошел на риск — шлепнуть не шлепнул, но облапил сзади, потискал на радостях — ногами задрыгала, типа «поставь, где взял». Поставил, растопырил бороду в радостной улыбке, деловито поправил кожаное плетение на ее предплечье — словно уже сейчас на берег, словно уже нужно показываться-красоваться да уважения воинам прибавлять. Из довольно путаных слов кормчего — хотя старался, чуть не пальцах объяснял — поняла: конунг собирается представить ее своему роду как равную из равных, не просто как свободную женщину, а как…

Нет, слово «валькирия» не прозвучало ни разу: чего зря гневить Одина, чего заранее битву кликать? Все же знают — валькирии, они просто так не приходят! И молот Тора зря не свистит над рогатым шлемом — всему свой час и своя примета. Вот счастливой приметой и станет на их драккаре красивая кошка с дикими в бою глазами, в схватке проверенная и обычаи понимающая.

Верный брат по имени Ольгерта.

Выслушала, согласилась. Сама не поняла, как это вышло — но согласие не просто дала, а «дать изволила», царственно кивнув и снова глаза в глаза с конунгом сцепившись. Он молча стоял и ждал — ни словом, ни жестом кормчему не помог, пока тот старательно ее роль разжевывал. Когда согласиться изволила, лишь молча кивнул. Ишь ты, гордяка бородатая… Я же вижу, как ты дыхалку придерживал, пока я не ответила! Ладно уж, так и быть, пользуйся олейкиной добротой!

Уже потом сама с собой врушки играть не стала — конечно, согласилась бы сразу! Еще бы — на носу корабля, вся в красивой курточке, в сапожках с медными поножами, в серебряных нитях на волосах и с мечом — это же Огнивица и та от зависти бы лопнула! Ну, может совсем и не лопнула бы… а просто порадовалась!

Покраснела, когда сообразила — она ведь совсем не знает, как ихние важные королевны или кто там еще должны себя вести! За спиной конунга не встанешь — ее только макушку из-за плеча видно будет: ни сеточка, ни оберег, ни поясок серебряный… Вперед стать явно нельзя — не по росту горшок! У Свенельда спрашивать бестолку — он на руках готов снести с берега, только намекни. У кормчего? Неловко — потому как чувствую, что он думает, как много я знаю и умею. А я ничегошеньки не знаю и не умею! Ой, мамочки, ну почему не те свиточки Березиха давала, не ту буквицу вычитывала!

Ну, все. Пугаться поздно. Будет как будет…

Вон толпа на берегу, вон уже видно, как руками машут, вот уже и голоса слышны. Рев, смех, гогот, чья-то шапка в восторге взлетевшая — три драккара ведет славный конунг в родной фиорд! На шести бортах в ряд выстроились славные воины, на кончиках мечей принесшие в дом новый достаток.

Волнами в борта, волнами гвалт на берегу. В расширенных глазах Олии отражались встречавшие — кто-то по бортам шарит, своего выискивая и в страхе кусает губы, не находя. Кто-то чуть не по пояс в холодные волны лезет, признав гордо стоявшего за щитом брата, сына или отца. К кому-то на руках поднимают младенца — мол, смотри, какой воин растет! А кто-то глазами цепкими и по ней уже прошелся, прицелился.

Шорох и скрежет камешков под днищем, всплеск брошенного с обеих сторон вервия, стук досок — качнулась, но устояла ровно, хотя кормчий уже не у руля, вон за спиной, в затылок дышит, будто от чего прикрывая. Вон и шагнул к сходням конунг. Остановился, радостный рев пережидая, впол-оборота встал и чуть удивленно на нее глянул. Руки не подал — не постельная женка, не слабый дитенок, не раненый воин — чего обижать непрошеной подмогой?

А ее как тогда, с мечом на похоронах, ровно изнутри торкнуло — ты герой? Так погляди, как героев встречать надобно!

Шагнула вперед. Он качнулся было рядом, но замер. Застыл и радостный рев в глотках — коротким, повелительным жестом остановила на сходнях. Прошла по доскам, разрезая толпу каленым ножом — отхлынули, шепотком по рядам прошелестев — все увидели, все поняли, все оценили?

У конца сходней неторопливо руки вскинула, волосами как волной прошлась и — вполоборота, на одно колено опустилась, меч обнажив и кончиком в доски — спускайся на берег, герой и повелитель! Ты вернулся с победой и тебя встречает валькирия…

Вот чертяка гордячая, хоть бы растерялся на пол-секундочки! Как будто каждый раз вот так из похода — поравнялся с ней, позволил за левым плечом встать и уже вдвоем впереди всех воинов, сквозь ошарашенную толпу — к высокому, в землю вбитому столбу. Плеснулось на землю пригоршней золото — прими, покровитель, дань конунга. Шелестело, звенело, прыгало щедрыми брызгами — серебро, золото, камешки: не гурьбой, а чинно, ряд за рядом подходили спустившиеся с кораблей воины, горстями сыпали к столбу его долю. Удача капризна — пусть это золото послужит Хенриру, Тору, Видару. Они пока его брать не будут — сохраннее полежит в сундуках хранительницы Снотры. А Хеймдаллю золото не нужно — он и сам помочь может. Ему важна преданность, удача боевая и верные клинки — как тот, что в руках у Ольгерты. Ну, что стоишь, чего ждешь?

Губы прикусила, неторопливо клинок приподняла. Хеймдалль? Не мой ты бог, но… постой, а ты разве не Риг? Наш ты все-таки! Вон резные на столбе, твои, с детства привычные знаки — коса, цеп и следы белой краски. Белый бог, братишка Рода, умелый пахарь и веселый боец Риг!

Вот лешаки бородатые, удумали же как имя перековеркать — где Риг, а где Хеймдалль! Да разве в имени дело… Бери мой клинок — возьми хоть в стражицы, коль Путь Рода в другое пока не вывел. Коснулась клинком столба — шумно вздохнули кругом, одобрительно заворочались — а она вздрогнула. Не Ольгерта, нет: та холодной королевой стояла, словно не присягу давала, а наоборот, принимала…