Марко Васси - Чувственное зеркало
«Впрочем, мы ведь с Робертом тоже своеобразная пара, — подумал Мартин. — Мы пришли вместе, мы сконцентрированы друг на друге, мы как бы отгорожены от остального зала. И я вовсе не чувствую себя не в своей тарелке…»
— Как тебе заведение?
— Навевает кое-какие воспоминания.
— Ты бывал здесь с женой?
Мартин кивнул.
— Скучаешь по ней? — спросил Роберт.
— Иногда, — ответил Мартин и рассмеялся. Потом немного помолчал и продолжил: — Порой я всеми фибрами души желаю, чтобы она оказалась рядом. Иногда мне хочется трахнуть ее. А бывают моменты, когда мне вдруг вспоминается какой-то жест Джулии, или определенное слово, — и тогда мне хочется сжать ее в объятиях, зарыться лицом в ее волосы… Хуже всего мне в кинотеатрах. Я ведь знаю, какие фильмы ей понравились бы, знаю даже, что именно ей понравилось бы… И когда фильм заканчивается, а я, обернувшись, замечаю, что соседнее кресло пустое — я готов кричать ее имя.
Мартин оборвал свой рассказ, чувствуя, что слишком быстро раскрыл свою душу перед приятелем. Хотя было в Роберте нечто такое, что заставляло Мартина быть открытым. А ведь Мартин лишь пару раз обсуждал свои переживания — с матерью, да кое с кем из приятелей. Все то, что было связано с его семейной жизнью, разрывом и двумя месяцами холостяцкой жизни, Мартин хранил в своей душе под семью замками.
— Ты общался с женой после разрыва? — мягко спросил Роберт. Чувствовалось, что он задает свои вопросы не из праздного любопытства, что ему действительно интересно поглубже узнать собеседника.
К столику подошла, шаркая ногами, официантка. Шел уже шестой час ее смены и потому она походила на бойца, который приближается к финишу тридцатимильного марш-броска. Единственное, о чем мечтала сейчас усталая женщина — это попарить ноги.
Официантка бросила на столик два меню и ловко разложила ножи, вилки, ложки и салфетки.
— Желаете что-нибудь выпить перед ужином? — спросила она.
— Мне молока, пожалуйста, — сказал Мартин.
— А мне — чаю, — добавил Роберт.
Мужчины поудобнее устроились в креслах и углубились в изучение меню. Подоспела официантка с молоком и чаем, они заказали ужин, вновь откинулись на спинки кресел и с минуту молча рассматривали друг друга. Мартин заметил, что голубые глаза Роберта как бы озарены внутренним светом.
«Это все йога, наверное», — подумалось ему.
— Так ты общался с женой после разрыва? — повторил Роберт свой вопрос.
— Ох, извини ради Бога, ответил Мартин. — Я совсем забыл, что ты спрашивал. Нет, по сути не общался. Написал ей пару писем, звонил один раз… А вообще мы договорились оставить друг друга в покое.
— Период охлаждения?
— Вроде того. Но, честно говоря, я не думаю, что мы снова станем жить вместе. Если отбросить те редкие минуты, когда я скучаю по Джулии, то сейчас, живя один, я испытываю громадное облегчение. Мне трудно представить, что я вновь надену на шею прежнее ярмо. Чтобы снова жить как школьник?! После работы — сразу домой. Соразмеряй свои интересы с настроениями жены. Смиряйся с ограничениями собственной свободы. Прибавь к этому всю эту эмоциональную нагрузку — страхи, ревность, обиды… Брак превращает двух взрослых людей в ворчливых, сварливых, угрюмых монстров, которые не в состоянии сделать ни единого движения к взаимопониманию без того, чтобы не заставить своего партнера перед этим проглотить уйму обид. Мне кажется, лагерь для военнопленных по сравнению с семейной жизнью — детская площадка.
— Господи, да ты, я вижу, измучился! — перебил Роберт. — Со мной было то же самое, когда я расстался с Норманом.
— С Норманом? — переспросил Мартин, вылупив глаза.
— Ну да. Мы с ним прожили вместе пять лет, и у нас все было точно так же. Первые три года нас связывал секс, но потом мы привыкли друг к другу и решили не препятствовать внебрачным связям. Мы вполне спокойно смотрели на это. Порой даже делились друг с другом новыми знакомыми. Но затем во весь рост встала главная проблема — то, что другой человек постоянно присутствует в твоей жизни. Днем, ночью, круглосуточно. О Господи, это был настоящий кошмар. Положение усугублялось тем, что мы по-прежнему любили друг друга. Но ничего уже невозможно было исправить. В конце концов Норман покинул меня, даже не попрощавшись. В классическом стиле: оставил записку в изголовье. Я не думал, что буду так сильно переживать разрыв — в конце концов, мы оба знали, к чему идем. В общем, я жутко мучился, пытался как-то отвлечь себя, но у меня ничего не получалось. Я уже готов был наложить на себя руки, но тут на счастье повстречался с Баббой.
— Я и не знал, что ты гомосексуалист, — сказал Мартин. — Прости.
— Не переживай за меня, — ответил Роберт. — Даже мама уже с этим свыклась.
— Я хотел сказать — извини, если я ввел тебя в заблуждение. Я воспринял твое приглашение как чисто дружеское, так что извини…
Роберт посмотрел на Мартина с кривой ухмылкой. «Ну и тупица, — подумал он про себя. — Создатель, видно, обладает неплохим чувством юмора, если снабдил такое тело куриными мозгами».
Мартин отодвинул кресло, порываясь встать из-за стола.
— Да успокойся ты, ради Бога, — сказал Роберт, растягивая слова. — Обещаю не ползать перед тобой на коленях, умоляя трахнуть меня. Я пригласил тебя именно из дружеских побуждений. Если и были у меня еще какие-то мотивы, то это лишь желание помочь тебе справиться с твоими проблемами. Я хотел познакомить тебя с Баббой. Он спас мне жизнь, как ни мелодраматично это звучит. И мне подумалось, что если он будет сегодня в хорошем расположении духа, то, может быть, спасет и тебя.
Мартин не успевал за быстрыми переходами Роберта от искренности к сарказму. Соображал он всегда туговато, но будучи великолепно развитым в физическом плане, сразу распознавал высший пилотаж и в других сферах.
— Я, наверное, мыслю стереотипами, — признался Мартин. — Но я так же знаком с гомосексуализмом, как с секретами Кремля. Я сразу начинаю нервничать.
— Я сам нервничаю, — ответил Роберт, и оба мужчины расхохотались, успешно преодолев первый барьер.
Потом вновь замолчали и уставились в скатерть. Один теребил материю, второй скатывал мякиш. Затем Мартин украдкой поднял глаза на Роберта и увидел, что тот смотрит на него. Мартин тут же опустил глаза, коротко рассмеялся, и снова взглянул на Роберта. Он чувствовал себя очень неловко, смущаясь как мальчишка, который боится, что его родители заставят его выкинуть что-нибудь эдакое на публике. Уши его вдруг запылали, огромный теплый шар словно бы заполнил собою все его нутро. Мартин испытывал примерно такое же возбуждение, какое бывало у него перед футбольными матчами в колледже.
