Альянс бунта (ЛП) - Харт Калли
Конечно, даже адвокат доктора Фитцпатрика признает, что было бы поразительным совпадением, если бы все эти девушки виделись с ним наедине в дни, предшествовавшие их смерти, и он не был бы ответственен за их жестокие убийства. Алессия Риган, ведущий адвокат Фитцпатрика, заявила: «Да, конечно. Картина, может быть, и не очень хорошая, но, к счастью, в этой стране правосудие вершится не так. Человек не может быть признан виновным в серии убийств только из-за нескольких совпадений, если он не совершал этих преступлений. По закону мы обязаны предоставить неопровержимые доказательства, подтверждающие причастность подозреваемого к какому-либо преступлению, прежде чем он сможет предстать перед судом и быть признанным виновным. И в данном случае доказательства, представленные окружной прокуратурой в обоснование своей версии против моего клиента, просто не выдерживают критики».
Отвечая на вопрос о заявлениях учеников, нашедших тело Мары Бэнкрофт на территории Вульф-Холла (эксклюзивной частной школы, расположенной в сельской местности Нью-Гэмпшира), Риган заявила: «Доктор Фитцпатрик был весьма уважаемым членом преподавательского состава Вульф-Холла. На моего клиента никогда не поступало никаких жалоб, пока он преподавал в академии. Однако ученики, выдвинувшие эти обвинения против доктора Фитцпатрика, были известными нарушителями порядка и неоднократно вступали в конфликт с моим клиентом, в основном по поводу их поведения на занятиях и плохой успеваемости. Один из этих учеников, в частности, напал на моего клиента публично, возле бара, которым он незаконно управляет по фиктивной лицензии. Свидетелями этого нападения стали как минимум трое очевидцев, которые сообщили, что этот ученик, Рэн Джейкоби, кричал на моего клиента, который прилагал видимые усилия, чтобы успокоить молодого человека. Нередко в подобных ситуациях разгневанные ученики распространяют ложь против профессионалов-преподавателей, которые заставляют их отвечать за свои действия в школе».
Я откладываю газету, слои гнева поднимаются, затем оседают, но затем снова поднимаются, когда рассматриваю каждый аспект этой нелепой статьи. Существует достаточно доказательств, чтобы обвинить Уэсли в убийствах на Юге. Достаточно улик, чтобы признать его виновным и в убийстве Мары Бэнкрофт. К тому же этот больной ублюдок признался нам всем в пещере, что убил ее, а теперь его адвокат утверждает, что у нас была личная вендетта против него? Что мы все лжем, потому что мы избалованные дети, жаждущие мести?
Чушь собачья.
Никогда не думала, что можно ненавидеть Уэсли Фитцпатрика больше, чем я уже ненавижу, но в который раз это застает меня врасплох. Рэн взволнованно ходит взад-вперед, как лев в клетке, проводит руками по волосам, что-то сердито бормочет себе под нос, ожидая, когда я закончу. В тот момент когда откладываю газету, он прекращает свое бешеное хождение по комнате, останавливается как вкопанный и поворачивается ко мне лицом.
— Они закладывают основу, чтобы дискредитировать меня как свидетеля. Я действительно ударил ублюдка возле бара за пару недель до того, как мы нашли Мару. Наверняка куча народу была свидетелями. Мне было наплевать, кто видел, что я делал в тот момент. Как только эти репортеры узнают о том, что мы с Фитцем… — Мышцы на его челюсти напрягаются, когда он качает головой.
Я никогда не спрашивала его о том, что произошло между ним и Уэсли Фитцпатриком. Очевидно, что между ними произошел какой-то сексуальный контакт, но я просто не могла заставить себя расспросить о подробностях. Не потому, что Уэсли парень, а мне не нравилось, что мой парень спит с другими мужчинами. У меня никогда не было проблем с этим. Сексуальность изменчива. Более того, это личное; Рэну не нужно оправдываться или раскрывать передо мной свои действия в этом плане. Нет, мне было неприятно расспрашивать о подробностях связи только потому, что это вызывало у меня ревность. Я не хотела думать о нем с кем-то другим, но теперь, похоже, придется: слова не могут оставаться несказанными, если мы собираемся обсудить план действий Уэсли. Рэн, должно быть, тоже так считает.
— Когда они узнают, что мы с Фитцем трахались, то будут счастливы ухватится за это, — стонет он. — Они скажут, что ты обвинила Фитца в том, что он домогался тебя и разгромил твою комнату, потому что ты моя девушка. Так легко дискредитировать ревнивую подружку. Они скажут, что Мерси поддержала мою историю, потому что она моя сестра, и…
Никогда не видела его таким. Обычно Рэн равнодушен. Ко всему относится спокойно, решая возникающие проблемы с обнадеживающей прямотой.
Я пересекаю гостиничный номер, в котором мы жили последние несколько месяцев, подхожу к нему и кладу ладони ему на плечи.
— Все хорошо. Все будет хорошо. Этот человек ни за что на свете не выйдет на свободу после того, что сделал. Присяжные уже изучили доказательства и вынесли свое решение. Они признали его виновным. Фитц может пытаться обжаловать это решение до скончания веков. Это все, что у него есть сейчас. Время. На то, чтобы эти дела вернулись в суд, уходят годы. Кто знает, какие еще улики будут найдены? Сколько еще трупов будет обнаружено в школах, где он преподавал раньше. Это ни к чему не приведет, и он это знает.
В красивых, ярко-зеленых глазах Рэна горит холодная ярость; они вспыхивают злобой, пока парень переживает по поводу нового поворота событий.
— Тогда почему он вообще беспокоится? Почему этот репортер стал донимать тебя, а не меня? — рычит он.
И тут меня осеняет: в этом весь смысл.
— Потому что он знает, что единственный реальный способ зацепить тебя — это затронуть меня. Вот почему ты сейчас так расстроен, не так ли? Ты боишься, что тот парень, Арчер, был прав и теперь на меня обрушится новый натиск репортеров? Что СМИ назовут меня лгуньей?
Рэн резко выдыхает через нос.
— Ты чертовски права, именно об этом я и беспокоюсь.
— Он добивается твоего внимания. И делает это самым лучшим способом, который знает. Сколько раз он писал тебе? Пять раз? Шесть?
Ноздри Рэна недовольно раздуваются. Он рассказал мне о первых двух письмах, полученных от Фитца, но воздержался от рассказа о последующих. Я плохо спала после того, как узнала, что этот психопат пытался связаться с ним, и, полагаю, Рэн не хотел волновать меня еще больше. Но когда это происходило, я понимала — за ужином, когда мы путешествовали по Европе, он сидел молча, ковыряя вилкой в тарелке, погруженный в такие глубокие мысли, что я едва могла его дозваться. После каждого случая Рэну требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя. Мне было неприятно, что он не хочет меня волновать, когда это его так сильно беспокоит.
— Да, — говорит он неловко. — Что-то в этом роде.
— И сколько раз ты ему ответил?
— Никогда! Я бы не доставил этому куску дерьма удовольствия даже знать, что я читал его письма.
— Именно. Итак, если он знает, что ты не ответишь ему, то каков будет его следующий план атаки? Естественно, он попытается как-то повлиять на меня. Это всегда привлечет твое внимание. Он знает, что ты готов на все, чтобы защитить меня. Поэтому будет давить на меня снова и снова, пока, наконец, не вызовет у тебя реакцию, и ты не свяжешься с ним напрямую. Полагаю, что это все, чего он хочет — знать, что все еще способен вмешаться в твою жизнь любым доступным ему способом.
Рэн рычит от досады, рычание переходит в рев. Его тело вибрирует, когда он сжимает руки в кулаки и издает разъяренный крик. Ему полезно выплеснуть это наружу.
— Это просто смешно, — шипит Рэн. — Если кого-то признают виновным в нескольких убийствах, он не должен иметь возможности связываться со свидетелями, которые давали показания против него. Клянусь богом, если кто-нибудь из этих журналистов хоть в малейшей степени доставит тебе неудобства, они умрут ужасной смертью. Они пожалеют о том дне, когда родились. Они…
— Эй. Эй, все в порядке. Эй! Посмотри на меня! — Мне приходится обхватить его лицо руками, прежде чем он обращает на меня внимание. — Перестань беспокоиться обо всем этом. Они могут преследовать меня сколько угодно. Мне все равно. Самое худшее, что ты можешь сделать, это позволить им зацепить тебя, Рэн. Ты дашь Фитцу именно то, что он хочет. Вот что мы будем делать. Мы переедем в наш новый дом, купим мебель и сделаем его уютным. Сделаем его нашим. Украсим его ко Дню благодарения, и сколько бы эти идиоты ни пытались нас поддеть, мы им не позволим, договорились?
