Ревейдж (ЛП) - Коул Тилли

Заал, который больше не исполнял роль убийцы, который сейчас был спокоен и свободен.

Возможно, и этот мужчина смог бы стать таким. Мой желудок сжался, когда я посмотрела на его покрытое шрамами тело и лицо, эти измученные голубые глаза. Внезапно все, что я увидела, были мои братья-близнецы, стоящие передо мной. Моих братьев загнали в жестокое рабство. Моих братьев, которые когда-то были непорочными и добрыми людьми.

Как и Заал, мой похититель также мог бы стать однажды добрым мужчиной.

Это была последняя мысль перед тем, как я потеряла сознание… что возможно этот мужчина может быть спасен так же, как и Заал.

***

Я не была уверена в том, как долго длилась моя пытка. Когда я в первый раз потеряла сознание, то очнулась в одиночестве. Но затем вернулся он. Он всегда возвращался. Каждый раз, возвращаясь, он обливал меня холодной водой, затем согревал, потом снова замораживал, пока я снова не теряла сознание. Когда я просыпалась, его вопросы были бесконечны. Он требовал, чтобы я назвала свое имя. Он хотел знать, откуда я знаю Заала. Он требовал ответов на вопрос, кто защищает моего брата — их имена — и как он может добраться до Заала.

Но гордость переполняла мою грудь, что даже во время моей слабости, даже в моем дезориентированном состоянии, я оставалась верной своей крови.

Я была Элен Мелуа из Казрети, Грузия, и ничего не знала о Заале Коставе.

Я оставалась прикованной к плите, стараясь держать глаза открытыми, когда мужчина появился снова. На этот раз его присутствие не вызвало во мне никакой реакции. Я бы этого не допустила. Я должна была быть сильной, чтобы выдержать его пытки.

Мои глаза, словно пьяные, следили за каждым его шагом. Внезапно он остановился, и ошейник на его шее, казалось, напрягся. Я с восхищением наблюдала, как он откинул голову назад. Мускулы его груди, туловища и рук напряглись и вздулись толстыми венами. И его шея. Ошейник что-то делал с его шеей. Я смотрела, как он стиснул зубы, и его тело сотрясалось от ярости. Он издал оглушительный рев и немедленно упал на пол.

Ошейник. Ошейник что-то делал с ним.

«Наркотики?» — подумала я. Потому что, если этот мужчина была схвачен, и ему причиняли боль, как и моим братьям… Какой была его жизнь? Что он пережил?

Глядя на него, неподвижно лежащего на полу, я не могла не представлять перед собой своих братьев. В моем измученном, болезненном сознании все, что я могла видеть, было моими героями детства. Как и этот человек, наполненный только потребностью убивать.

Эта мысль принесла новый вид страха в мое сердце. Потому что, если его накачали наркотиками, если человек прошлой ночью был накачан наркотиками, я знала, каким чудовищем он будет, когда проснется.

Я отчаянно натянула наручники, пытаясь освободиться, но услышав низкое рычание, опустила глаза на пол. На меня смотрел вчерашний похититель. Его глаза были расширены до черноты, и он смотрел на меня так, словно хотел разорвать на части.

Я замерла. Пот выступил на теле мужчины, его покрытая шрамами кожа блестела от влаги. Затем он оттолкнулся от пола, вены на его выпуклых мышцах были так заметны, что казались неестественными.

Мужчина приблизился, и его потемневшие глаза блуждали по моему распростертому телу. С разъяренным лицом он потянулся к наручникам на моих запястьях и расстегнул их. Затем он поднялся на ноги, повторяя это действие, все время тяжело дыша — как будто что-то внутри сжигало его заживо.

Когда оковы были сорваны с моей лодыжки, я пошевелила онемевшими конечностями. Вскрикнула от жгучей боли, пробежавшей по моим усталым мышцам. Стиснула зубы от боли, молясь найти хоть какое-то облегчение, когда упала на пол, выпущенная мужчиной из его объятий.

Звук передо мной привлек мое внимание. Когда я проследила направление звука, то увидела, что мой похититель расхаживает по кафельному полу. Его руки были сжаты в кулаки, а лицо приняло суровое выражение. Каждый дюйм его потного разорванного тела излучал чистейший и самый ужасающий уровень свирепости. Казалось, вся его душа была опустошена; но чем, я не знала.

Его взгляд метнулся ко мне, и, не прекращая своих безумных движений, он прорычал:

— Имя. Мне нужно твое гребаное имя! — Его глубокий голос был настойчивым и сочился ядом.

Я открыла рот и прохрипела:

— Элен... — но, прежде чем я успела закончить свой отрепетированный ответ, мужчина повернулся в мою сторону и ударил кулаком по металлической плите надо мной.

Глядя на меня сверху вниз, он прорычал:

— Ты лжешь, грузинская suka (прим. пер. — сука)! Скажи мне свое гребаное имя!

Зрачки его глаз были так велики, что казались двумя пылающими углями.

Дрожащими губами и ответила:

— Это мое имя.

Его шея напряглась, и он прошипел:

— Ложь. Грузины лгут. Грузины только и делают, что лгут!

Оттолкнувшись от меня, он подошел к рычагу на стене и потянул его вниз. Звук металла о металл эхом отдавался от потолка. Когда я подняла голову, на меня опустился большой крюк, удерживаемый толстой цепью.

Внезапно он оказался на моей стороне, держа в руках ярды толстой веревки. Я сглотнула, увидев веревку, мой желудок скрутило от дурного предчувствия. Когда он приблизился, ослабляя веревку в руке, он пробормотал:

— Я причиню боль грузинской шлюхе. Ничего, кроме боли тем, кто держит ее вдали от меня.

В этот момент я поняла, что этот мужчина видит не меня. Что бы не впрыскивали в его вены посредством ошейника, это заставляло его быть где-то в другом месте в его голове.

Он представлял перед собой на полу кого-то другого.

Кого-то, кому он хотел бы причинить боль.

И сейчас я должна была принять пытку, предназначенную другому человеку.

Глава 7

194

Я очнулся в дальней комнате камеры.

Ослепляющая боль пронзила мою голову, а мои мышцы ныли. Как и всегда, сначала я почувствовал жжение в своей шее, затем попытался открыть глаза. Тусклое свечение на потолке ослепляло меня, словно пламя. Подняв руки, я провел ими по векам, где почувствовал шершавую и разбитую кожу. Заставив себя сесть, я прищурился и сосредоточился на своих ладонях. На коже виднелись красные ожоги от веревок, пальцы были рассечены и покрыты засохшей кровью.

Во рту пересохло. Я пополз вперед и взял бутылку воды со стола. Я осушил ее одним глотком. Экран на столе был черным. Когда я пытался сосредоточиться на изображении, то понял, что свет в камере выключен. Все погружено в темноту.

Облокотившись на стол, я прижал ладони к глазам и попытался вспомнить, что делал прошлой ночью. Мой разум был словно в тумане. Ярость охватила меня, когда я осознал, что гранулы в моем ошейнике теперь были сильнее, чем раньше. Госпожа, должно быть, узнала о моей невосприимчивости к наркотику. И она позаботилась, чтобы эти новые гранулы подействовали на меня должным образом, черт возьми. Они позаботились о том, что я ее убью.

Она хотела, чтобы я причинил боль Заалу Костава самым худшим способом. Она хотела, чтобы грузинский мужчина страдал.

Наконец туман в моей голове рассеялся. Я стал прокручивать свои действия, пока находился под воздействием сыворотки. Помню, что взял толстую веревку и связал миниатюрную грузинку так, чтобы она не смогла даже пошевелиться. Подняв ее обмякшее тело на руки, я прикрепил конец веревки к крюку мясника, который свисал с потолка. Она стонала, когда веревка врезалась ей в кожу. Я задавал ей вопрос за вопросом: как ее зовут? Кто она Заалу Костава? Какие у него слабости? Но она не отвечала. Я затягивал веревку туже, ее конечности краснели от давления, но она все еще не говорила.

Я насильно вливал ей в горло воду, заталкивал еду, и даже позволил ей воспользоваться ванной, но вскоре после этого она потеряла сознание. Я вернулся в дальнюю комнату и погрузил камеру во тьму.