Артём Кобзев - Эрос за китайской стеной
Гуйцзе продолжает:
…что так исхудаю,Поблекну в тоске и увяну?
Боцзюэ:
— А твой милый, дорогой, тю-тю, уж под водой.
Гуйцзе:
Зеркальце стоит в пылиИ протереть мне нет охоты.Не хочу ни пудры, ни румян,Нет мочи приколоть цветок,Лишь брови хмурю я в тоске…
Боцзюэ:
— Не зря говорят: посетит тысяча, а любовь отдашь одному. Сидишь, наверно, перед зеркалом, вздыхаешь тяжко. И страдаешь, и упрекаешь его. А ведь когда-то любили так пылко. Что ж, нечего роптать! Теперь и пострадай.
Гуйцзе:
— Чтоб тебе провалиться! Не болтай чепухи!Но не в силах снести…
Боцзюэ:
— Ты не в силах, а как же другие сносят?
Гуйцзе:
На вышке городской рожок играет,Его напев мне сердце разрывает.
Боцзюэ:
— Ничего! Пока не разорвало. Скажи, меж вами связь порвалась.
Гуйцзе что было сил ударила Боцзюэ и заругалась:
— Ты, видать, совсем уж из ума выжил, негодник! Хватит приставать! Сгинь совсем, разбойник!
Она запела на мотив: «Встреча мудрых гостей»:
Яркий месяц освещает тихое окно,К ширме припала в тоске одинокой.Там, за башней, дикого гуся раздался вдруг крик,Печаль неизбывную во мне он разбудил,Стражи тянутся, нет им конца.Не заметила, как светильник потухИ ароматные свечи сгорели, а я очей не сомкнула.Где спит он так безмятежно и сладко?
Ин Боцзюэ:
— Вот глупая-то! А кто же ему мешает спать спокойным сном? Его никто забирать не собирается. Он спит себе спокойно. Это ты в чужом доме скрываешься и дрожишь день-деньской, как свечка. Вот уж из столицы привезут вести, тогда и успокоишься. Гуйцзе не выдержала и обратилась к Симэню:
— Батюшка, ну что он ко мне пристал, Попрошайка? Покою не дает.
— Что? Батюшку пришлось вспомнить? — издевался Боцзюэ.
Гуйцзе, не обращая на него внимания, опять заиграла на пипа и запела парные строфы:
Как вспомнится он,Как вспомнится он,Так сердце мое защемит…
Боцзюэ:
— Заденешь тебя за живое, так хочешь или нет — защемит.
Гуйцзе:
Когда наедине останусь,Когда наедине останусь,Так жемчужинами слезы потекут…
Боцзюэ:
— Один во сне мочился. Умирает у него матушка. Он, как полагается, постилает постель и ложится у ее гроба. Во сне и на этот раз случился с ним грех. Пришел народ. Глядит: подстилка мокрая, хоть выжимай. «Это отчего?» — спрашивают. Он не растерялся. «Всю ночь, — говорит, — проплакал. Слезы желудком и вышли». Так вот и ты. Пред ним ломалась, а теперь втихомолку слезы проливаешь.
Гуйцзе:
— А ты знаешь? Ты видал? Эх ты, юнец бесстыжий, чтоб тебе провалиться на этом месте.
Его во всем виню,Его во всем виню,О нем всего не скажешь…
Боцзюэ:
— Что ж не винишь судьбу? Скажи откровенно: много у него серебра выманила, а? Да, а теперь вот скрываться приходится, заработки упускать. «О нем всего не скажешь». Ты уж духов небесных обманывай. Они ведь все равно ничего не соображают.
Гуйцзе:
Кто б знал, он меня первый бросил…
Боцзюэ:
— Вот я и говорю: поймала да из рук и выпустила.
Гуйцзе:
Теперь себя ругаю я.Зачем ему так верила тогда?
Боцзюэ:
— Глупышка! В наше время юнца желторотого не проведешь, а ты захотела посетителя своего надуть. Была, говоришь, ему верна? Постой! Послушай, что в «Южной ветке» говорится. Как раз о твоих похождениях идет речь:
Не узнать, кто честен, кто фальшив.Ловчить мастак в наш век любой.Все внешне искренни, правдивы,А про себя готовы человека загубить.Старуха-сводня мошну старается набить,Прославиться стремится юная красотка.Ей тяжко — хоть в омут головой.Чашу горькую испить — ее удел.Легче спину гнуть, как лошадь иль осел,Нежели жизнь такую влачить!
Гуйцзе расплакалась. Симэнь ударил Боцзюэ веером по голове.
— Чтоб тебе, сукин сын, подавиться! — засмеялся Симэнь. — Поедом ест. Эдак и человека погубить можно. — Он обернулся к Гуйцзе:
— А ты пой, не обращай на него внимания.
— Брат Ин, ты сегодня уж совсем разошелся, — заговорил Се Сида. — Зачем мою дочку обижаешь, а? Типун тебе на язык!
Гуйцзе немного погодя опять взяла пипа и запела на мотив «Бамбуковой рощи»:
Кругом толкуют: честен он…
Ин Боцзюэ хотел что-то вставить, но Се Сида вовремя закрыл ему рот.
— Пой, Гуйцзе! — говорил Сида. — Не гляди на него.
Гуйцзе продолжала:
А он меня увлек обманом,Глаза его горели.Говорил одно, желанья были другие…
Только Сида отнял руку, Боцзюэ опять стал перебивать:
— Если бы ты говорила то, о чем думаешь, ничего бы с тобой не случилось. Только в пасти тигра ты откровенничаешь, да и то больше намеками.
— Откуда ж ты знаешь, красные твои глаза? — спросила Гуйцзе.
— Да как же мне не знать! — отвечал Боцзюэ. — В «Звездах радости» бывать приходилось.
Все вместе с Симэнем рассмеялись.
Гуйцзе:
Клялся, уверял в любви,А сам обманывал.Из-за него чуть былоНе заболела от тоски…
Боцзюэ:
— Тоже мне! Ты других опутывать горазда, а себя в обиду не дашь. Таких, как ты, тоска не иссушит!
Гуйцзе:
Обманщик!Как ты притворялся!Грядущее расписывал все мне.
Боцзюэ:
— Да, насчет грядущего трудно загадывать. Впрочем, он на днях, может, и полководцем станет.
Гуйцзе запела на мотив «Янтарной кошечки»:
С каждым днем мы дальше друг от друга,Когда ж теперь настанет встречи час?Зачем меня заставляет томиться и ждать?
Боцзюэ:
— Обожди денек-другой. Небось, не опоздаешь. Вот в столице уладят, и вернешься к себе в кромешный ад.
Гуйцзе:
На Уской горе свиданью не бывать!Обрек на страданья, изменник!Феникс бросил подругу свою,Бросил феникс подругу.Заключительная ария:Какой неверный ты!Заставляешь страдать одинокую.Любовь и ласки — все прошло,Остались одни воспоминанья.
— Чудесно! — воскликнул Се Сида и позвал Хуатуна: — Возьми пипа, а я поднесу чарочку Гуйцзе.