Мама знает лучше (СИ) - Тес Ария

Именно ей я и стала. Незаменимой. Я — один из лучших компьютеров умов в столице, который при этом не гнушается моралью или законом. Перевожу: мне нет дела до деталей сделки. Если я могу ее выполнить, и мне за это достаточно хорошо заплатят — я возьмусь. Будь то жена, которую нужно словить на измене, или поставленный управлять гендир, у которого внезапно слишком слишком пухнет кошелек и растут единицы недвижимости в загашнике. Я выведу их на чистую воду, солью всю информацию, и меня абсолютно не будет волновать, что потом с ними будет.

Потому что в свое время на меня всем было насрать.

Ну, и у меня тоже есть свои приоритеты: моя семья. В частности, мой сынок. Его зовут Святослав*, но для меня он всегда есть и будет Светом.

Я родила его раньше срока в частной клинике. Наверно, поэтому у него нет никаких осложнений, а может быть, он просто сильный.

Захожу в его комнату и смотрю, как он спит, раскинув ручки на подушке с ежиками. У него длинные, кучерявые и светлые волосы, а еще невероятно голубые глаза. Как у…

А-а. Стоп. Нет.

У меня стоит жесткое табу на любое сравнение моего ребенка с его биологическим отцом.

Потому что он непохож. Свет растет смелым и умным, а не тупым ублюдком, которым вечно управляла и будет управлять его бешеная мамаша.

Слегка мотаю головой и иду готовить кашу. Через полчаса я разбужу его, потом мы пойдем и почистим зубки, умоем личико. Будем завтракать. Свет у меня привереда еще та. Он ест только гречу с молоком. Никакой овсянки, никакой манки в доме быть не должно. Если учует — истерика гарантирована.

Я не против.

В остальном он хороший мальчик. Добрый, умеет делиться, и в садике у него много друзей. Он — контактный ребенок, который очень любит животных. Все полки в его комнате заставлены энциклопедиями, а сказки мы готовы слушать только про волшебных львов или сказочных бычков.

Я его безумно люблю.

Если честно, то после всего, что со мной случилось там, мне было страшно, что все будет наоборот. Так ведь бывает. Не нравится, конечно, думать подобным образом, но люди склонны винить в грехах родителей — детей. Даже если ребенок твой. И я очень боялась…Господи, как же я боялась, что буду такой же отвратительной мамой, но нет.

В Свете я вижу либо себя, либо маму, либо бабулю. Но не его. На любые попытки сравнить их — табу. Я же говорила…

— Свет, пожалуйста, только аккуратней.

Мы спускаемся вниз, а он слишком быстро бежит в своих крутых кедах. Как бы ни упал…такое уже просто было. Только сошли синяки на коленках. Но мне это нравится…в смысле, не его раны, конечно, а то, что он всегда встает. Знаете? Сам. Упал — рыдает, но барахтается и встает. Потом, конечно, рыдает еще громче, чтобы его пожалели, но сам факт! Поразительный факт…что он всегда встает. Не остается лежать, как бы больно ни было.

Я этому у него учусь.

Вставать, как бы сильно тебя ни ударило…

— Мам! Мам! — говорит он, пока я пристегиваю его ремешками к детскому креслу, — А поехай ближе к садику! Чтобы все-все видели твою крутую машину!

Тихо смеюсь.

— Хорошо, сына. Подъеду.

— И побибикай! Когда отдашь меня Марине Сепановне — побибикай, чтобы все видели!

— Степановне.

— Сепановне.

Ай, черт с ним.

Поднимаю глаза на сына, улыбаюсь ему и киваю.

— Побибикаю. Готов?

— Готов!

Свет звонко смеется, а я закрываю дверь и открываю другую — водительскую.

У меня не то, чтобы какой-то «суперкрутой спорткар», но машина необычная. Черный Форд Мустанг — наверно, он предмет вожделения мальчиков любого возраста и года рождения.

Мы выезжаем с парковки и сразу сворачиваем вправо, а потом добираемся и до оживленного проспекта. Ехать нам недолго, поэтому я не переживаю о времени: доберемся быстро.

— Мамуль? — тихо спрашивает Свет, и я бросаю на него взгляд через зеркало заднего вида и слегка улыбаюсь.

— Да, малыш?

— А ты поедешь сегодня к бульбуле?

Меня тут же пронзает, как ударом тока.

Бульбуля у нас — это не моя мама. Он называет ее почтено — бабушка Эмма. А вот ласковое прозвище «бульбуля» дано совсем другому человеку. Женщине, которая меня воспитала и вырастила. Моей бабушке.

Я не хочу сейчас о ней разговаривать, чтобы не травмировать ребенка. Дело в том, что бульбуля сначала уехала с нами из того ада, а потом с нами и жила. До недавнего времени. Мне хочется верить, что совсем скоро будет жить снова, но…все слишком неоднозначно.

Бабушка сейчас в больнице. Последние пару месяцев она совсем сдала, и ее туда забрали. Она все реже приходит в сознание, и все чаще перед моими глазами стоит момент, когда уже и не придет.

Я не знаю, что буду делать тогда.

Разбитое сердце и потерянная, сомнительная семья, согласитесь, ничто по сравнению с тем, как твой родной человек уходит…из-за тебя. А все из-за меня. Она тяжело перенесла наш отъезд, пусть сама же на нем и настояла…

Тогда; после инцидента в магазине

Я не выхожу из своей комнаты, а лежу под одеялом и плачу. Снова и снова вспоминаю все эти лица-оскалы, их насмешки и брезгливость.

За что?

Мне правда непонятно. Мы все были знакомы всю мою жизнь, и как так в одночасье все перевернулось.

Я думала, что они — моя семья. Нет, конечно, но все же немного да. Друзья, соседи, помощники, готовые прийти в любой момент на помощь. И весь этот город…он казался таким счастливым, сказочным местом, а на самом деле — обычная клоака, где грязь грязью погоняет.

Чтоб они все сдохли!

Черт, нельзя так думать…Я жмурюсь, сжимаюсь и молюсь, чтобы никогда больше не произносить таких страшных слов, но они снова и снова лезут в мою голову. Как раненный зверь, я делаю все, чтобы защититься…и самое противное, что не знаю, как нажать на стоп.

Эту педаль как будто вырвали с корнем…

— Аури? Ты не спишь?

Слышу тихий бабушкин голос, но посильнее закусываю губу. Я не знаю, что ей сказать и как. Я боюсь. Увидеть в ее глазах осуждение или недоверие? Черт, это будет страшнее любого удара в спину.

Только не она…

Пожалуйста, уходи.

Но бабуля не уходит. Напротив, она открывает дверь, заходит, а потом присаживается на край кровати.

Наверно, знает, что я не сплю, но молчит. И я молчу. Не знаю, как оправдаться и попросить банального прощения за свою беспечность и глупость.

Наконец, она тихо вздыхает.

— Аури, я думаю…что тебе лучше уехать в Москву.

У меня все внутри обрывается. Я шумно выдыхаю, всхлипываю, больше себя не сдерживая. Зачем? Кого я пытаюсь обмануть? Конечно, она все знает.

— Ты веришь им, да? — глухо спрашиваю, но сразу ощущаю ее теплые руки.

Они тянут одеяло вниз.

— Аурелия, посмотри на меня сейчас же!

Смотрю. Когда бабуля говорит таким тоном — не смотреть нельзя! Это закон.

Бабушка сейчас очень серьезно и воинственно настроена, а с такой бабушкой лучше не спорить. В этот момент вся ее мягкость тает на глазах.

— Не смей больше спрашивать такие глупости, поняла?! Никогда в жизни не поверю, что ты могла…

Я не даю ей договорить. Мне этого достаточно.

Врезаюсь в ее объятия и горько плачу, пока она гладит меня по спине и целует периодически в макушку.

На это уходит достаточно времени. Наверно, она понимает, что сейчас я дееспособна к любому серьезному разговору — мне нужно время. Что ж, Аури. Оно у тебя есть.

Когда заканчивается вместе с истерикой, бабушка говорит тихо.

— Я не верю, родная, но…эти люди…Аури, они не дадут тебе жить спокойно. Ты же не хочешь потерять ребенка?

Резко поднимаю глаза и сталкиваюсь с мягкой улыбкой.

— Конечно, я знаю. Сколько уже?

— Три недели.

Бабушка кивает пару раз.

— Три недели…надо уезжать, Аури. Надо думать о малыше. Они доведут тебя, и ты его потеряешь. Я не позволю…

— А как же ты?

— А что я?

— Останешься тут одна? Разбирать мои проблемы? Я не могу…

— Не останусь.